мы узнаем, что в возрасте около пятидесяти лет автор твердо уверился: Бог – кстати, во многом схожий с отцом автора, достойным врачом – вознамерился его кастрировать, сделать женщиной и породить от него «новый народ, зачатый от духа Шребера». (Его собственный брак был бездетным.) В своем бунте против этого намерения Бога, которое казалось ему в высшей степени несправедливым и «противным порядку вещей», он начал страдать симптомами паранойи, но за несколько лет эти симптомы почти исчезли, оставив лишь смутные воспоминания. Одаренный автор собственной истории болезни не смог догадаться, что выявил совершенно типичный патогенный фактор.
Альфред Адлер [50] вырвал этот бунт против кастрации или женственности из органического контекста. Он увязал, поверхностно или даже ложно, это сопротивление со стремлением к власти и описал его как независимый «мужской протест». Поскольку невроз может возникнуть только из конфликта между двумя склонностями, будет столь же правомерно видеть причину каждого невроза в мужском протесте и в женской установке, против которой он восстает. Разумеется, этот мужской протест играет немалую роль в формировании характера (у некоторых типов людей очень большую), и мы встречаем его при анализе невротиков в форме сильного сопротивления. Психоанализ придает мужскому протесту должное значение в связи с комплексом кастрации, но не готов признавать его всемогущество или вездесущность при неврозах. Наиболее ярким случаем мужского протеста, со всеми наглядными реакциями и признаками, в моем собственном опыте был случай пациента, который обратился ко мне за лечением по поводу невроза навязчивых состояний, где в симптомах нашел зримое выражение неразрешенный конфликт между мужским и женским (страх кастрации и стремление к кастрации). Кроме того, у пациента развились мазохистские фантазии, проистекавшие целиком и полностью из желания принять кастрацию; он даже пытался выходить за пределы фантазий, чтобы получить настоящее удовлетворение от извращенных ситуаций. Его состояние – как и сама теория Адлера – объяснялось вытеснением и отрицанием инфантильных любовных фиксаций.
Судья Шребер отыскал путь к выздоровлению, когда решил отказаться от своего сопротивления кастрации и приспособиться к женской роли, отведенной ему Богом. После этого он успокоился, смог убедить врачей и выписаться из приюта для душевнобольных, начал вести нормальную жизнь – за тем исключением, что ежедневно посвящал несколько часов «взращиванию своей женственности», ибо не подвергал сомнению необходимость постепенного приближения к цели, назначенной Богом.
Примечательной подробностью в истории нашего художника являются его слова, что он заключил с дьяволом сразу два договора. Первый, написанный черными чернилами, гласил: «Я, Кристоф Хайцман, обязуюсь служить сему господину девять лет с года 1669». Второй, уже кровью, а не чернилами, звучал так: «Anno 1669. Кристоф Хайцман. Посвящаю себя сатане, как связанный узами покорный сын, и обязуюсь ему служить, а на девятый год предаться ему телом и душой».
Считается, что оба договора хранились в обители Мариацелль в пору составления Trophaeum и оба датировались одинаково – 1669 годом.
Выше несколько раз уже упоминалось об этих двух обязательствах, а сейчас предлагается изучить их более пристально, пусть даже именно здесь опасность переоценить значение мелочей кажется наибольшей. Вообще непривычно слышать о двойном договоре с дьяволом, да еще таком, когда первый документ заменяется вторым, но не теряет своей силы. Возможно, это событие будет не столь удивительным для людей, лучше знакомых с демонологическим материалом. Но я, со своей стороны, отмечаю его как особенность нашего случая, и мои подозрения усилились, когда стало ясно, что налицо расхождение в свидетельствах в данном пункте. Изучение указанного расхождения, смею думать, обеспечит нам более глубокое понимание истории болезни.
В сопроводительном письме деревенского священника из Поттенбрунна все просто и ясно: имеется всего один залог, подписанный кровью девять лет назад; срок его действия истекал через несколько дней – 24 сентября. Следовательно, этот договор должны были заключить 24 сентября 1668 года; к сожалению, дату можно уверенно вывести из обстоятельств дела, но прямо она нигде не называется.
Свидетельство аббата Франциска, записанное, как нам известно, несколькими днями позже (12 сентября 1677 г.), уже не столь однозначно (можно предположить, что художник поделился с братией некими уточняющими сведениями). Аббат сообщает, что художник подписал два обязательства: одно, чернилами, в 1668 году (это подтверждается и сопроводительным письмом сельского священника), а другое, кровью, – «sequenti anno 1669» (в следующем 1669 году»). Обязательство, возвращенное ему в праздник Рождества Богородицы, было написано кровью, то есть это более позднее, составленное в 1669 году. Из свидетельства аббата этого, впрочем, не следует, там просто сказано, что «schedam redderet» («вернул бумагу») и «schedam sibi porrigentem conspexisset» («узрел протянутую ему бумагу»), как если бы обсуждался один-единственный документ. Но из дальнейшего изложения, а также из рисунка на титульном листе Tropheaum, где на бумаге в лапах дракона-дьявола заметен красный цвет, это не очевидно. Впоследствии, как говорилось, художник вернулся в Мариацелль в мае 1678 года, пережив новое дьявольское искушение в Вене; он умолял о милости и заступничестве Богоматери и просил вернуть также первый документ, записанный чернилами. Как все случилось, мы не знаем, полного описания в тексте нет. Нам лишь сообщают, что все было «quâ juxta votum redditâ» («по данному обету»); а далее составитель указывает, что именно этот договор художник бросил дьяволу, «скомканным и разорванным на четыре части», 9 мая 1678 года, около девяти часов вечера.
Пари этом оба договора датируются 1669 годом. Такое несовпадение либо объясняется случайностью, либо может раскрыть нам кое-что любопытное.
Если взять за отправную точку свидетельство аббата, более подробный источник, то мы столкнемся с рядом затруднений. Когда Кристоф Хайцман признался деревенскому священнику Поттенбрунна, что заключил договор с дьяволом и что срок обязательства скоро истечет, он мог (в 1677 г.) подразумевать только документ, подписанный в 1668 г., то есть первый, «чернильный» (который упоминается в сопроводительном письме как единственный, но пописанный кровью). Несколько дней спустя, в обители Мариацелль, он молил вернуть более позднее обязательство на крови, срок действия которого еще не истек (1669–1677 гг.), зато первый договор уже был просрочен. О том не вспоминали до 1678 года, когда обязательству пошел десятый год. Кроме того, оба договора почему-то датируются одним и тем же годом (1669), хотя один из них явно относится к году следующему («anno subsequenti»).
Составитель наверняка заметил эти разночтения, потому что он попытался их устранить. В своем предисловии он в целом следовал свидетельству аббата, но изменил одну подробность. Художник, по его словам, подписал договор с дьяволом в 1669 году чернилами, а впоследствии («deinde vero» – «как положено») скрепил кровью. Тем самым отвергалось прямое утверждение, что
