Иногда такие действия приводят к низведению религии до уровня простого товара или суррогата подлинных ценностей. В некоторых книгах Евангелие Иисуса смешивают или даже во многом подменяют фрейдистской доктриной. Место пророка или высшего творческого духа заняла толпа преуспевающих торговцев религиозными товарами. Зачастую церковь становится просто эффективно организованной корпорацией, управляемой в соответствии с научными методами руководства коммерческой фирмой. Религиозное образование все больше сводится к психологической подготовке для ритуальных действий и к автоматическому чтению молитв. А сама религия часто низводится до уровня «фармакологической фирмы», производящей и продающей духовные пилюли. Ценность и raison d’etre [смысл существования] сводятся к материальной полезности и гедоническим удовольствиям.
Едва ли лучше ситуация в области философского творчества. В наше время не приходится ожидать появления таких фигур, как Шанкара, Платон, Аристотель, Плотин, св. Фома Аквинский или Кант; мы не сможем найти среди нас даже философов такого масштаба, как Юм, Локк или Г егель. Но было бы естественно иметь по крайней мере достойных преемников Эмерсона, Джеймса, Ройса и Дьюи. К сожалению, таких преемников, по-видимому, нет.
У нас есть множество ученых “профессоров” философии. Некоторые из них являются достойными внимания специалистами в таких узких областях как символическая логика, или неокантианство, или неопозитивизм. Но ни один из них не сравнится с выдающимися американскими философами XIX в. и конечно ни один из них не может считаться создателем новой системы мышления. Мы живем в эпоху ученых интеллектуальных «подрядчиков», которые могут строить философские мотели, но не способны создавать парфеноны и соборы.
Еще опаснее отсутствие у нашей нации нравственного творчества. У нас нет ни одного признанного пророка возвышенной морали или любви: нет ни американского Ганди, ни Швейцера, ни св. Франциска Ассизского. Личности такой величины не стали знаменосцами нашей морали не потому, что среди нас, может быть, нет таких апостолов, а потому, что наша нация не смогла признать и оценить таких лидеров.
В последние годы в этом вакууме не было создано сколь-нибудь значимой новой этической системы. Практически все ученые трактаты по этике, как и лучшие бестселлеры в этой области, были всего лишь вариациями на темы, искажениями или ухудшениями великих этических систем прошлого. Творческое бесплодие прикрывается в них многословием. Даже в области утилитарной, гедонистической и сен-суалистской этики мы не смогли создать новых версий; мы просто повторяли примитивные и вульгарные положения старых. Гедонизм Эпиктета несравнимо благороднее, здоровее и более научен, чем фрейдовский принцип удовольствия. То же самое относится к утилитаризму Бентама и Милля, когда мы сравниваем его с популярными сегодня идеями.
Наряду с этим угасанием морального творчества в наше время происходило усиление тенденций, направленных на релятивизацию и атомизацию великих моральных ценностей человечества. Направляемые множеством мнимых ученых, мы все больше приходили к убеждению, что моральные ценности — это всего лишь условности, различающиеся в разных обществах и изменяющиеся с течением времени. Мы не считаем их священными и универсальными. Мы скорее полагаем, что они, как и всякие условности, могут быть изменены в соответствии с определенными интересами и желаниями личности или группы. Нам говорят и повторяют, что все моральные нормы — это лишь обоснования, подражания и идеологические украшения для прикрытия эгоистических интересов, финансовых махинаций и страстных желаний. Эти ложные пророки убеждают нас от имени науки, что все моральные императивы являются лишь румянами и пудрой, прикрывающими непривлекательное тело общества. Как таковые, они не обладают ни какой-либо святостью, ни внутренней силой. Любой может их преступить или изменить ради собственного удовольствия.
В результате все моральные ценности релятивизированы и атомизированы до такой степени, что в настоящее время в Америке вряд ли найдется какое-нибудь этическое требование, которое одинаково и полностью воспринималось бы богатыми и бедными, рабочими и менеджментом, католиками, протестантами и иудеями. И поскольку моральные ценности потеряли свою универсальность и авторитет, то открылся путь грубой силе в союзе с обманом и лицемерием для контроля над действиями людей и установлением того, что верно и неверно. Отсюда и современное признание идеи «сила есть право» или «все дозволено, если удастся уйти безнаказанным». Отсюда взрывы мировых войн, бесконечных революций, нарастающий вал преступности и анархии. Отсюда же бесконечная напряженность и конфликты между индивидами и между группами.
Освободив себя от «предрассудков» морали, мы фактически превратились в поклонников силы. Мы считаем, что национальные и интернациональные конфликты могут разрешаться только с помощью силы или какого-то давления. Для проведения своей политики мы без колебания применяем открытую силу, когда это нам кажется практичным. И, конечно, так же считают и действуют наши враги. Не удивительно, что наши войны стали более масштабными, кровавыми и бесчеловечными. Без всякого сожаления мировые лидеры уже приняли в качестве высшей моральной и политической заповеди слова: «Нападай первым и убивай столько миллионов невинных детей, женщин и мирного населения, сколько сможешь, и чем больше — тем лучше! Без колебания применяй атомные, водородные и бактериологические средства разрушения для уничтожения всех, кто противостоит тебе! Чем больше ты убьешь, чем больше разоришь, тем более славной будет победа!» Парадоксально, но последний штрих новой морали добавляется тем, что этот высший императив часто провозглашается от имени Бога, Иисуса, христианства, цивилизации, во имя защиты морали и спасения человечества. Таким образом, все человечество оказалось на самом краю окончательной катастрофы и теперь напряженно ждет, столкнут ли его лидеры в адский водоворот славной смерти и забвения, и когда это произойдет.
Такова последняя стадия, достигнутая нами и остальным человечеством. И возмездие за эту крайнюю деморализацию таково, что делает совершенно излишними всякие дополнительные свидетельства этического бесплодия и этической дегенерации нашего века. Проблема уже не в том, приходит ли человечество в упадок или нет. Теперь проблема в том, сделает ли человечество последний и окончательный шаг на этом самоубийственном пути. Мы можем молиться и надеяться на спасение. Но поскольку мы делаем слишком мало для того, чтобы
встать на путь истинный, то наша надежда не заслуживает осуществления, а наши молитвы вряд ли будут услышаны.
Искусство и наука
Такой же упадок творчества и позитивных ценностей наблюдается в области социальных наук. Здесь мы также имеем легион новых колумбов, пересекающих Атлантику на пароходах и аэропланах, и не открывающих новой политической, экономической, социологической, психологической, исторической или антропологической Америки. Эта огромная армия эконометриков, психометриков, социометриков, психоаналитиков, тестологических и механистических психологов, фрейдистских антропологов, «операционалистских» и «семантических» социологов, «проективных психиатров», «социальных физиков», «групповых динамиков» едва ли создала какие-либо работы, которые надолго сохранили бы свое значение, или открыла какую-нибудь важную закономерность или сформулировала новую и действенную общую теорию психосоциальных явлений. Лишь немногие из этих ученых, если вообще кто-нибудь, достигли даже уровня старшего поколения американских социологов, таких как Уорд, Самнер, Томас, и Боас. Мы здесь снова переживаем эпоху эллинистических ученых, которые пытаются быть очень научными, очень точными, очень объективными, но почти никогда не достигают своих целей. (Детальный анализ и критику современной психосоциальной науки см. в моей книге «Причуды и слабости современной социологии и смежных наук» [Fads and Foibles of Modern Sociology and Related Sciences, Chicago, 1956 г.]) При всем уважении к их добросовестной работе и благим намерениям хотелось бы увидеть среди них хоть одного современного Фукидида или Полибия, Гоббса или Руссо, Вико или А. Смита, Дюркгейма или Шпенглера.
Также слабо развито сегодня творчество и в изящных искусствах. Наши писатели получают гораздо больше Нобелевских премий, чем заслуживают, но это лишь потому, что литературное вдохновение в других западных странах еще слабее. «На безрыбье и рак рыба», гласит русская пословица. Похоже, что у нас сейчас больше крупных раков, чем у других наций. Но нет среди них нового Гомера, Софокла, Данте или Шекспира, никто из них не достиг уровня Г ете или Шиллера. Сервантеса или Камоэнса, Толстого или Достоевского, Гюго или Бальзака, Диккенса или Стивенсона. По правде говоря, вряд ли хоть один из сегодняшних авторов достигает уровня Твена, Мелвилла, По или Уитмена.
