Ознакомительная версия.
Из этого замечания можно понять, что произошло в сновидении. Благодаря посвящению расторгается гомосексуальная связь, и вместо нее устанавливается гетеросексуальное отношение, вначале это платоническая дружба с женщиной, похожей на мать. Несмотря на сходство с матерью, эта женщина, однако, матерью не является, поэтому отношение к ней означает, таким образом, шаг, выводящий за пределы сферы влияния матери в сторону маскулинности, и, следовательно, частичное преодоление юношеской гомосексуальности.
Страх перед новой связью легко понять прежде всего как страх, внушаемый сходством этой женщины с матерью, это могло бы означать, что посредством разрушения гомосексуального отношения видевший сон теперь снова полностью возвращается к матери, и далее – как страх перед тем новым и неизвестным, что заключает в себе взрослое гетеросексуальное состояние с его возможными обязанностями, такими, например, как брак, и т. д. То, что фактически это не шаг назад, а продвижение вперед, подтверждается, по всей видимости, зазвучавшей в этот момент сновидения музыкой. Дело в том, что пациент очень музыкален и его чувства особенно легко поддаются воздействию торжественной органной музыки. Поэтому музыка вызывает у него весьма благостное чувство, в данном случае это примирительный исход сновидения, что опять-таки, в свою очередь, способно на следующее утро перейти в некое прекрасное, божественное чувство.
Если теперь обратить внимание на тот факт, что пациент до этого момента виделся со мной лишь на одной консультации, причем дело ограничилось лишь общим врачебным анамнезом, то нельзя не согласиться с моим мнением, что оба сновидения представляют собой удивительные предвосхищения (антиципации). С одной стороны, они проливают на ситуацию пациента весьма своеобразный и чужеродный по отношению к сознанию свет; с другой стороны, этот свет придает банальной медицинской ситуации такой аспект, который как нельзя лучше соответствует духовным особенностям пациента и поэтому может активизировать его эстетические, интеллектуальные и религиозные интересы. Трудно вообразить себе более благоприятные условия для терапии. Анализируя эти сновидения, можно прийти к заключению, что пациент направился на лечение с величайшей готовностью и радостной надеждой, будучи совершенно настроенным на то, чтобы сбросить с себя свою детскость и стать мужчиной. В действительности же это было совсем не так. Сознательно его одолевали сомнения и сопротивление; в дальнейшем ходе лечения он также постоянно оказывал сопротивление, демонстрируя тяжелый характер и постоянную готовность к тому, чтобы снова впасть в свою прежнюю инфантильность. В соответствии с этим сновидения находились в полной противоположности к его сознательному поведению. Они двигались по прогрессивной линии и принимали сторону воспитателя. Они явно демонстрировали свою особую функцию. Я назвал эту функцию компенсацией. Бессознательная прогрессивность и сознательная регрессивность образуют пару противоположностей, которая, так сказать, удерживает равновесие. Влияние воспитателя поддерживает это равновесие с установкой на прогрессию.
В случае этого молодого человека образы коллективного бессознательного играют всецело положительную роль, исходящую из того факта, что у него отсутствует опасная тенденция снова возвратиться к порожденному фантазией образу, подменяющему действительность, и отгородиться им от жизни. Действие бессознательных образов содержит в себе нечто судьбоносное. Возможно – кто знает? – эти вечные образы и есть то, что люди называют судьбой.
Архетипы, разумеется, всегда и везде находятся в действии. Однако практическое лечение (особенно у молодых людей) не всегда требует того, чтобы совместно с пациентом подробно в это углубляться. С другой стороны, в критический период необходимо уделять образам коллективного бессознательного особое внимание, поскольку они являются источником, из которого можно черпать указания к решению проблемы противоположностей. Из сознательной обработки этого материала возникает трансцендентная функция как форма постижения и понимания, опосредованного архетипами и объединяющего противоположности. Под таким «постижением» я имею в виду не просто интеллектуальное понимание, а понимание через переживание. Архетип, как уже было сказано, есть динамический образ, фрагмент объективной психики, которую понимают правильно лишь тогда, когда переживают ее как живую противоположность.
Общее описание такого процесса, способного занимать весьма длительное время, лишено смысла, даже если бы такое описание было возможным, поскольку у отдельных индивидов он может принимать самые различные формы. Единственное, что является общим, – это появление определенных архетипов. Упомяну, в частности: тень, животное, мудрый старец, анима, анимус, мать, ребенок, а также огромное множество архетипов, репрезентирующих ситуации. Особое место должно быть отведено тем архетипам, которые выражают цель процесса развития. Необходимую информацию об этом читатель найдет в моих работах «Психология и алхимия», «Психология и религия»[86], а также в сочинении, изданном мною совместно с Рихардом Вильхельмом «Тайна Золотого Цветка»[87].
Трансцендентная функция действует не бесцельно, а ведет к откровению сущностного человека. Прежде всего это чисто природный процесс, который при определенных обстоятельствах протекает без ведома и участия индивида и может даже насильственно реализовывать себя вопреки его противодействию. Смысл и цель данного процесса – осуществление личности во всех ее аспектах, личности, спрятанной изначально в эмбрионе или зародышевой плазме. Это – производство и развертывание изначальной, потенциальной целостности. Символы, которые для этого применяет бессознательное, – не что иное, как образы, которые издавна употребляло человечество для выражения целостности, полноты и совершенства; как правило, это символы четверичности (кватерности) и круга. Этот процесс я называю процессом индивидуации.
Естественный процесс индивидуации служит мне как моделью, так и руководящим принципом в моем методе лечения. Бессознательная компенсация невротической установки сознания содержит все те элементы, которые могли бы действенным и исцеляющим образом корректировать односторонность сознания, если бы они были осознаны, т. е. поняты, и в качестве реальностей интегрированы в сознание. Лишь в очень редких случаях сновидение достигает такой интенсивности, что благодаря шоку сознание оказывается как бы выброшенным из седла. Как правило, сновидения слишком слабы и слишком непонятны, чтобы оказывать на сознание существенное воздействие. Вследствие этого компенсация в бессознательном не имеет непосредственного эффекта. Тем не менее она оказывает свое действие, но действие это носит косвенный характер, причем при постоянном игнорировании бессознательная оппозиция выстраивает симптомы и ситуации, которые в конечном счете неумолимо перечеркивают наши сознательные намерения. Цель лечения поэтому сводится к тому, чтобы как можно вернее понять и оценить сновидения и прочие проявления бессознательного, – прежде всего, чтобы воспрепятствовать формированию становящейся со временем опасной бессознательной оппозиции, а также чтобы по возможности использовать лечебный фактор компенсации.
Подобные мероприятия основываются, естественно, на предпосылке, что человек в состоянии прийти к своей целостности, иными словами, что он вообще способен выздороветь. Я упоминаю об этой предпосылке потому, что, без сомнения, существуют индивиды, которые, в сущности, не в полной мере жизнеспособны и быстро погибают, когда им по какой-либо причине приходится обнаруживать свою целостность. Даже если подобного столкновения не происходит, то они могут влачить свое существование вплоть до конца своих дней, однако лишь в качестве неких фрагментов, или частичных личностей, поддерживаемые средствами социального или психического паразитизма. Такие люди – во многом несчастье для других и часто, по существу, закоренелые притворщики и пустозвоны, которые некоей прекрасной видимостью прикрывают свою мертвящую пустоту. Было бы безнадежным делом пытаться лечить их с помощью обсуждаемого здесь метода. Здесь «помогает» лишь поддерживание видимости, так как обнаружение истины была бы невыносимо или же бесполезно.
Когда лечение происходит указанным образом, то ведущая роль принадлежит бессознательному, на долю же сознания приходятся критика, выбор и решение. Если решение оказывается правильным, то это подтверждается с помощью сновидений, которые указывают направление дальнейшего движения вперед; в другом случае следует корректировка со стороны бессознательного. Ход лечения представляет собой, таким образом, нечто вроде продолжающегося разговора с бессознательным. То, что правильному толкованию сновидений отводится главная роль, должно быть достаточно ясно из сказанного. Но в каком случае, вправе спросить читатель, можно быть уверенным в правильности толкования? Существует ли хоть сколько-нибудь надежный критерий правильности интерпретации? На этот вопрос, к счастью, можно ответить утвердительно. Если наше толкование оказалось ошибочным или неполным, то мы при случае можем определить это уже по следующему сновидению. Так, например, либо прежний мотив снова повторяется в более отчетливом варианте, либо наше толкование обесценивается какой-нибудь иронизирующей парафразой, либо проявляется прямая, ожесточенная оппозиция по отношению к нему. Если теперь предположить, что и наши новые толкования оказались неудачными, то общая безрезультатность и тщетность нашей процедуры скоро дадут себя почувствовать в бессодержательности, бесплодности и бессмысленности всего начинания, так что и врач, и пациент скоро ощутят удушливую атмосферу скуки или сомнения. Подобно тому как правильное толкование вознаграждается оживлением, ошибочная интерпретация наказывается застоем, сопротивлением, сомнением и прежде всего взаимным опустошением. Разумеется, перебои могут возникать также из-за сопротивления пациента, например, если он упорно продолжает придерживаться изживших себя иллюзий или инфантильных запросов. Бывает, что и доктору не хватает должной проницательности, как это однажды было у меня с одной весьма интеллигентной пациенткой, чей случай мне по ряду причин казался подозрительным. Хотя начало было вполне удовлетворительным, но в дальнейшем у меня нарастало чувство, что мое толкование ее сновидений почему-то оказывается не совсем правильным. Мне, однако, не удалось обнаружить источник заблуждения, и поэтому я попытался отогнать от себя сомнение. На консультациях я тем не менее стал замечать нарастающую бессодержательность разговора и постепенно становящуюся все более ощутимой безрезультатность. Наконец я решился при первом же удобном случае сообщить об этом пациентке, которая, как мне казалось, и сама обратила внимание на это обстоятельство. Однако накануне ночью я увидел такой сон: «Я брел по проселочной дороге через освещенную лучами вечернего солнца долину. Справа на крутом холме стоял замок, а на самой высокой его башне на чем-то вроде балюстрады сидела женщина. Чтобы лучше разглядеть ее, мне пришлось так запрокинуть голову назад, что я проснулся с чувством судорожного напряжения в затылке. Еще во сне я узнал в той женщине свою пациентку».
Ознакомительная версия.
