— Спасибо, достаточно! Очень впечатляет! Продолжайте в том же духе, думаю, осталось недолго.
— В каком смысле недолго?
— Скоро Саша должен тем или иным образом отреагировать на происходящее.
— Как это — тем или иным образом?
— Самое обидное будет, если он просто уберет ботинки, и мы так никогда и не узнаем, что это было.
— А вы думаете, он может их убрать?
— Может, может, только хотелось бы, чтобы он сперва высказался. Приходите, как только что-нибудь произойдет.
Саша и Мария Михайловна пришли на прием вместе в конце следующей недели. Саша был мрачен, Мария Михайловна как будто помолодела лет на пять-семь.
— Посидишь в коридоре минут пять? — спросила мать и, слегка пританцовывая, прошла в кабинет.
— Посижу, только ты быстрее там, — угрюмо буркнул сын. Сейчас он был гораздо больше похож на нормального подростка, чем в прошлую нашу встречу.
— Кажется, у тебя появились проблемы? — прошептала я в Сашино ухо, привстав на цыпочки.
— Появятся тут! Это вы ее научили?! — прошипел Саша в ответ. Я радостно кивнула.
— Вы представляете, он убрал ботинки!!! — радостно заявила Мария Михайловна. — Я зря вам не верила. Все сработало, как вы и сказали!
— Как это было?
— Ну, я как всегда рыдала в коридоре, как Ярославна на какой-то там стене. Тут он выскочил из комнаты, из глаз искры сыплются в самом прямом смысле этого слова, и заорал: «Ты думаешь! Ты чувствуешь! Тебе кажется! А тебя когда-нибудь интересовало, что я чувствую!!!» Я, конечно, сразу поняла, что вот это и есть тот результат, о котором вы мне говорили, и заверила его, что я только и мечтаю узнать о том, что он чувствует. Тут он… тут он заплакал… Вы представляете? Я ему всегда говорила, что мужчина должен быть сильным, и он лет с шести не плакал. А тут вдруг… Я растерялась, а он сквозь слезы говорит: «Ты сама реши, зачем я тебе нужен, а то я ничего не понимаю!» — Я тоже разревелась, говорю: «Ты — жизнь моя, у меня, кроме тебя, никого нет, я тебя люблю больше всего на свете!» Он меня обнял, мы вместе поплакали, потом я пирог испекла, а на следующий день
— их не было! Вы представляете — их не было!!!
— Та-ак, — никакой эйфории по поводу произошедшего в семье катарсиса я не испытывала. — И зачем же вы теперь пришли? Раз у вас все так хорошо наладилось?
— А это он сказал, — несколько растерялась Мария Михайловна. — Саша. Так и сказал: ну, добилась своего? Пойдем теперь к твоему психологу разбираться…
Оп-ля! — я мысленно поаплодировала Сашиному интеллекту и замечательной генетике крупного ученого Вадима. Мария Михайловна не сумела разглядеть, что проблема осталась на месте, ботинки по-прежнему застилали ей весь горизонт, а пятнадцатилетний Саша — увидел! Умница Саша!
— Зовите сына!
— «Ты сама реши, зачем я тебе нужен…» — процитировала я. — Объясняй, как можешь. Я тебе помогу.
Обычный, очень крупный, сумрачный подросток смотрел на меня с явным недоверием.
— Ты — пострадавшая сторона. Я — за тебя. Верь. Говори. Ты можешь, у тебя отец был ученым, у тебя у самого сильный интеллект. Очень много всего было вложено, жаль, если сейчас все рухнет. Только ты можешь спасти. Говори, пробуй. Я не могу за тебя. Потому что только догадываюсь. Лишь ты знаешь наверняка. Говори.
Медленно, очень медленно начинается разговор. Десятки наводящих вопросов, мучительные паузы, где-то уточнения матери, где-то мои подсказки, варианты. Постепенно вырисовывается целостная картина.
— Я не знаю, как себя вести. Я не умею хамить, не люблю этого. Я не могу постоять за себя. Я очень большой, тут мне повезло, ко мне никто не лезет. Если бы лезли, я бы не мог даже дать сдачи. Я — трус. Я боюсь, что получится неудобно, некрасиво, неправильно. Вы спрашивали, почему я не встречаюсь с девушками. Думаете, мне не хочется? Я — боюсь. Я смотрел хорошие фильмы, читал хорошие книги, мать рассказывала мне про отца. Вот, так надо. Разве я смогу так? Все вокруг ведут себя по-другому. Но, может быть, мне только так кажется? У меня нет близких друзей. Я никого к себе не подпускаю — это вы верно заметили. Мне так удобно, потому что я знаю, вижу вокруг, друзья — предают. Что делать тогда?
Я очень люблю свою мать. Она — замечательная женщина. И она меня любит, я это знаю. Но я для нее — кто? Ребенок? Она может рыться в моих карманах, может без стука войти в ванную, когда я моюсь. Я просил ее, она отвечает: но я же тебя в ванночке мыла! Это правда, я понимаю. Но она же хочет, чтобы я был «мужчиной в доме». Я согласен и на это, я могу. У нее никого нет и не было, это ради меня, я понимаю. Я могу починить что-то, пальто подать, все такое… Но — либо то, либо — это. Вместе-то не получается! Я либо вырос, либо остался маленьким. Я хочу знать! Мои приятели как-то умеют дать понять родителям, что они… ну, хотят того, хотят этого… А я не умею, я слишком уважаю мать или… или я хочу чего-то не того… Ну, мне не нужны ролики, и дискотеки, и все такое, а как объяснить — я не знаю. И вот — ботинки!
Вот! Ключевое слово было наконец произнесено! Ботинки — единственная форма протеста, оказавшаяся доступной бедному порядочному Саше! В этих несчастных ботинках слилось все: и невозможность оставаться ребенком, и страх перед нарождающейся мужественностью, и осознание своей особости, отличия от большинства сверстников. Мамино продуманное воспитание, книги и фильмы поставили очень высокую планку для Сашиных устремлений: «Любовь к женщине — только самой высокой пробы, дружба со сверстниками — не прощающая предательства, уважение и привязанность — до полного самоотречения и забвения собственных интересов». Соответствую ли я сам этим высоким и единственно достойным стандартам? — спрашивает себя Саша и с присущей ему честностью отвечает: нет, не соответствую! Значит, пусть у меня ничего этого не будет — ни любви, ни дружбы, ни предательства. Я буду жить аккуратно, на краю жизни, так, как вот уже много лет живет моя мама. На краю тоже есть свои маленькие радости, зато нет почти никаких проблем. Только вот заменить маме весь остальной мир у Саши никак не получалось (хотя он честно пытался). И на сцену мирной, почти идиллической семейной жизни явились грязные ботинки, стоящие на тумбочке.
— Вам все ясно? — спросила я у Марии Михайловны.
— В общем-то, да… — в процессе разговора женщина съела всю помаду, и теперь ее бледные губы заметно дрожали. — Но что же с этим делать? Я же не могу вернуться назад и воспитать Сашу по-другому…
— Господи, этого еще не хватало! — искренне воскликнула я. — Вы воспитали замечательного сына! Вадим наверняка гордился бы им. Но… понимаете, прошлое осталось в прошлом. Для всех. Для вас, для Саши. Для Саши позади — детство. Для вас — роль матери ребенка. Теперь вы — мать взрослого человека. Впереди — будущее.
— Мам, может, тебе замуж выйти? — с подростковой непосредственностью вдруг пробасил Саша. — Ты же у меня еще очень даже красивая.
Мария Михайловна вспыхнула, как маков цвет:
— Саша, ну что ты такое говоришь!
— А что? — притворно удивилась я. — Какие ваши годы! Или подумайте о народном театре…
— А меня в баскетбол зовут, — опять встрял «ребенок». — Я думал: несерьезно как-то, а может — попробовать, как вы считаете?
— Думаю, надо пробовать, — серьезно сказала я. — А там — видно будет.
Глава 2
Любовница токаря Ивана
— Худшее время для нашей дочери — это тот момент, когда хвалят ее брата, — вздохнула женщина и грациозным, каким-то кинематографическим движением поправила медно-рыжие, тщательно уложенные волосы.
Ее муж согласно кивнул:
— Это очень тяжело. Я сам рос со старшим братом, и наши отношения никогда не были идеальными. Иногда мы ужасно дрались — могли сцепиться из-за какой-нибудь игрушки или дурацкой шутки, но если во дворе кто-то обижал меня, он становился прямо бешеным. А я всегда выгораживал его перед родителями — он был трудным подростком, и у взрослых к нему всегда было много претензий. Помню, как во время особо мощного шухера я прятал его сигареты и выкидной нож у себя под рубашкой… — Мужчина улыбнулся воспоминаниям.
— Расскажите поподробнее о ваших детях, — попросила я. — Какие они?
Родители начали говорить одновременно. Замолчали, не ответив на мою улыбку, взглянули друг на друга. Потом муж жестом предоставил инициативу жене.
— С самого начала с ними очень много занимались. Моя мама — педагог. Когда у Нади выявили слух, мы сразу же пригласили преподавателя. Она подготовила ее к музыкальной школе, и Надя пошла сразу во второй класс. Еще ей очень нравится заниматься теннисом, тренер ее хвалит. В школе тоже все пятерки, хотя гимназия очень сильная. Она с удовольствием готовит творческие работы, бабушка ей помогает. А Илья играет на виолончели. Он сначала хотел гитару, но педагог сумела его убедить, теперь он с удовольствием ходит на ансамбль и еще занимается ушу, ходит в бассейн — это нам наш невропатолог порекомендовала — у него нестабильность шейных позвонков… В школе у Ильи очень хорошо идет язык, недавно мы были во Франции, он сказал, что ему нравится французский, и мы подумали на будущий год нанять учителя…
