Ознакомительная версия.
– Удачи. Вы, конечно, найдете, – пообещала я. – Но помните на всякий случай и то, о чем мы сегодня говорили.
– Мы, безусловно, не забудем, – они многозначительно переглянулись, и в их глазах я отчетливо увидела прочно запечатлевшийся образ грызущего личинки младенца.
«Ну хоть что-то», – уныло подумала я, провожая их взглядом.
Это, несомненно, была моя неудача.
Чего бы вы хотели для своих детей
Я уже писала про «модели потребного будущего», создаваемые моими клиентами-подростками в рамках профориентации. Это спокойная, позитивная, иногда удивительным образом срабатывающая методика. Между тем такие модели строят не только подростки, но и родители для своих детей, иногда даже для совсем маленьких. Причем делают они это не всегда сознательно. И здесь довольно часто спрятаны корни проблем в детско-родительских отношениях, да и проблем самих выросших детей.
– Я должен (должна) его (ее) воспитывать! – императивное родительское утверждение, с которым не поспоришь.
– А что вы видите, так сказать, на выходе? – мой осторожный вопрос. – Ну когда уже воспитаете?
Недоумение.
– Чего бы вы непременно хотели для своего ребенка? Когда он уже вырос, то он должен… – уточняю я.
Некоторые – самые робкие или конформисты по природе – сразу идут на попятный:
– Да ничего особенного. Ничего не должен, лишь бы здоровенький был. И счастливый.
– А что такое это счастье, по-вашему? – не отпускаю я. – Ведь его все понимают по-разному. Для кого-то это материальный достаток и возможность утолять свои прихоти, для кого-то религиозный подвиг, для кого-то любимая работа…
– Семья чтобы была! – твердо заявляют мои посетители из этой категории (часто матери-одиночки), решительно отметая непонятные религиозные подвиги и творческий экстаз. – И здоровье!
– Этого достаточно, чтобы стать счастливым?
– Да!
Я никак не комментирую, так как проблема находится за рамками моей временнóй компетенции, но понимаю, что если дочь или сын в будущем не поторопится создать нормальную (с точки зрения матери) семью, то мать будет жалостливо или, наоборот, агрессивно проецировать: «Несчастный ты мой, не повезло тебе…»
Некоторые пожелания лежат существенно ближе ко времени моего общения с семьей.
– У нормального человека обязательно должно быть образование. Высшее. И языки. Без этого в наше время никуда! – и напористо ко мне: – Ведь вы согласны?
– А если этого нет? Не получилось вообще или пока не получается? Несчастный неудачник?
– Безусловно! Но я понимаю, куда вы клоните. В нашем случае ему создаются все условия, а он просто ни черта не хочет делать. Учителя так и говорят: способностей достаточно, но лентяй.
Как бы так объяснить родительской и педагогической общественности, что «просто лени» не существует?! Она всегда что-то обозначает. В наше время очень часто ребенок или подросток «ленится» из-за того, что попросту не справляется с выливающимся на него колоссальным информационным потоком – и начинает защищаться, уходя из реальности.
Собеседник явно сам получил все компоненты счастья (образование, языки), и я с надеждой начинаю говорить про модели.
– У него одна модель – сидеть у компьютера, шляться с приятелями или валяться на диване и слушать музыку! Я такой модели не понимаю и никогда принять не смогу, что бы там ваша психология ни говорила!
– А чем вы сами занимаетесь?
– Я руководитель проекта.
– И для сына видите что-то подобное?
– Ну разумеется. У меня интересная, хорошо оплачиваемая работа. Чем это плохо, по-вашему?
Да ничем, безусловно. Только его сын – это другой человек, а властный отец, убежденный: кто не добился того, что есть у него (не стал руководителем, не выучил языки), тот неудачник, – легко и надолго снижает самооценку спокойному медлительному подростку-наблюдателю, из которого получился бы вдумчивый архивариус или, быть может, интересный преподаватель.
Еще одна позиция: «Мы из кожи вон лезем, чтобы он (она, они)…» Здесь модель строится вполне сознательно и от противного: дети должны получить или совершить все то, чего не смогли получить или совершить родители.
Именно эту модель обычно ругают во всяких популярных статьях по психологии и педагогике. Зря, кстати, потому что именно она сравнительно безобидна. Здесь все снаружи, все неоднократно проговаривается вслух, и уже довольно маленький ребенок – лет десяти-одиннадцати – может сказать свое решительное «нет»: «Нет, папа, я не буду ходить в хоккейную школу только потому, что ты когда-то не стал великим хоккеистом. Мне больше нравится заниматься судомоделированием»; «Нет, мама, я не буду учить три иностранных языка из-за того, что тебе не удалось выучить даже один!» Или, наоборот, вполне сознательно согласиться с доводами родителей и таким образом принять на себя долю ответственности за происходящее с ним: «Я же хочу в будущем путешествовать и чувствовать себя свободно в других странах, значит, нужно как-то этот английский язык учить…»
Единственное возражение от психолога для родителей: стройте модели на здоровье, продолжайте в детях свои свершения (если они согласятся, конечно), но не надо уж очень лезть из кожи вон. Потому что потом велик будет соблазн припомнить: «Мы ради тебя… а ты, неблагодарный…» Помните: вас никто не просил, это вы сами так решили, для собственного удовольствия.
Самая опасная модель… Не знаю, как ее назвать, – может быть, синтетическая? Ее обычно не формулируют даже по просьбе психолога. Она существует на уровне эмоций: «Я должен (должна) дать своим детям все…» Что «все»? А что получится и что подвернется: пеленки – фирменные, садик (а еще лучше няню) – с тремя языками, школу – самую лучшую из возможных, елку – кремлевскую, прочие развлечения – по высшему доступному классу… В чем опасность? Разумеется, ничего плохого нет ни в трех языках, ни в симпатичных и дорогих игрушках. Опасность в том, что эта модель часто не проговаривается до конца. Помните, я спрашивала в начале: а что вы, собственно, хотите получить на выходе? К сожалению, в этой модели на выходе часто получаются потребители всего вышеперечисленного, так как в процессе реализации родительской программы детям не совсем понятно, когда и куда следует сделать шаг самим. Да и не очень хочется, ведь и так все вокруг хорошо…
Есть модели «красивые». Они встречаются не так часто, но зато запоминаются.
«Я хочу воспитать своего ребенка настоящим гражданином великой России».
«Главное, что должен родитель, – это воспитать в детях смирение: ведь все мы в воле Господней».
«Мои дети должны быть внутренне свободны – это моя главная цель!»
«Только творческая жизнь, только художник угоден богам, все остальное – прозябание! Так я всегда ему и говорю».
«Человек должен много бабла зарабатывать. Потратить потом – кому ума недоставало? Если у человека денег нет, значит, он и сам ничего не стоит».
Честное слово, все это я не придумала, а действительно слышала в стенах своего кабинета. Не нужно быть психологом, чтобы догадаться, как подобные установки могут отразиться на взрослеющих детях и на их взаимоотношениях с проповедующим родителем.
Кусок хлеба для блокадной бабушки
Молодые родители сидели рядышком и смотрели смущенно. Ребятенок лет полутора деловито покопался в ящике с игрушками, извлек оттуда большого резинового динозавра самого свирепого вида и ткнул пальчиком в его морду, призывая меня к совместному восхищению:
– Зюбки!
Я улыбнулась малышу и перевела взгляд на его родителей.
– Слушаю вас.
– Понимаете, он крошит хлеб, – словно за что-то извиняясь, сказал молодой папа.
– Крошит, – отзеркалила я. – И что?
– Мы не знаем, что делать! – энергично вступила молодая мама, нащупав руку супруга.
– А надо? – уточнила я.
Современное поколение молодых людей психологически грамотнее своих родителей – это однозначно. Но иногда начитаются рекомендаций в глянцевых журналах или на форумах в интернете и начинают делать такое… Я не видела ничего ужасного в крошении хлеба полуторагодовалым ребенком.
– Надо! – хором сказали молодые люди.
– Тогда рассказывайте подробно, – велела я.
История оказалась достаточно необычной. В большой по мегаполисным меркам семье имелись: родительская пара средних лет, их дочь со своей дочерью, их сын с женой и сыном (именно они пришли ко мне на прием), незамужняя сестра отца и еще совсем старенькая то ли бабушка, то ли прабабушка. В душевном комфорте последней и заключалась проблема. Пожилая женщина когда-то пережила ленинградскую блокаду и потеряла в ней всех своих близких. Младшему поколению семьи она никогда специально не рассказывала о пережитых ужасах, но кое-какие ее привычки явно имели блокадное происхождение и были хорошо известны всем многочисленным домочадцам. В том числе и чрезвычайно щепетильное отношение к хлебу. Хлеб в семье никогда не выбрасывался и не плесневел: сушили сухари, которые потом использовали в хозяйстве или, на крайний случай, холодной зимой скармливали птицам. И надо же так случиться, что младшему ребенку, которому тетка показала, как кормят птичек, необычайно понравилось крошить в пальчиках хлеб. «Гули-гули!» – кричал он за столом в кухне и крошил на пол выделенный ему к обеду кусочек. Пытались запрещать. Ребенок, который как раз находился в возрасте, в котором дети устанавливают границы, позабыл о первоначальном чувственном удовольствии и удвоил усилия в направлении: «Нельзя? А вот я сейчас вам…» Заметив, что больше всех нервничает и кипятится старенькая бабушка, стал крошить хлеб демонстративно и нарочно в ее присутствии.
Ознакомительная версия.
