На нашу мельницу льют воду и исторические источники. Например, в хрониках деликатно сказано, что Жанне «никогда не пришлось испытать периодических недомоганий, свойственных ее полу». Сказано, конечно, скупо, но в соединении со всем прочим (особенности телосложения, психики, характера) позволяет достаточно уверенно поставить диагноз – синдром тестикулярной феминизации.
В медицинской литературе девушки и женщины с синдромом Морриса характеризуются как исключительно практичные, деятельные, неутомимые, отличающиеся острым умом и проницательностью. В спорте они очень быстро достигают блестящих результатов, настолько обгоняя обычных женщин, что для рекордисток в последнее время пришлось даже ввести специальный экспресс-метод на предмет установления мужского набора хромосом, чтобы исключить обладательниц синдрома Морриса из женских соревнований.
Исключительные физические и интеллектуальные качества носительниц этого синдрома объясняются, по всей видимости, тем, что соматические ткани остаются «глухими» к действию мужских половых гормонов, которые в избытке продуцируются собственными семенниками. Поэтому гормоны в свободном состоянии циркулируют в крови, активно подпитывая умственную и физическую энергию. Отсюда, между прочим, следует, что повышенное содержание андрогенов вообще может оказывать своего рода допинговый эффект. Этот эффект можно без особого труда обнаружить, изучая биографии великих мира сего.
Какой бы закрытой ни была сексуальная жизнь знаменитых исторических деятелей, кое-что в хрониках отыскать можно. Например, хорошо известно, что Юлия Цезаря античные историки называли мужем многих жен и женой многих мужей (здесь, кстати говоря, содержится еще и намек на бисексуальность выдающегося полководца, что, впрочем, было обычным делом в греко-римском мире). Безудержной сексуальностью отличались Пётр I, Байрон, Пушкин, Лермонтов, Альфред де Мюссе, Бальзак, Гейне, Лев Толстой. У многих из них высокий сексуальный тонус сохранялся до глубокой старости – те же Толстой и Гёте. И даже если биографии некоторых великих свидетельствуют о полном их равнодушии к прекрасному полу, то это, как правило, говорит всего лишь об элементарной сублимации – переводе сексуальной энергии в творческую активность, как это было у Канта и Бетховена. В свете сказанного крайне любопытно отметить высочайшую творческую продуктивность у многих аскетов-подвижников. Впрочем, «тонкие властительные связи» между воздержанием при высокой половой силе и творческим вдохновением были подмечены еще в незапамятные времена: «Из пророка, познавшего женщину, семьдесят семь дней не говорит Бог».
4 Гипоманиакальная депрессия. Правильнее здесь было бы вести речь о циклотимии в духе Эрнста Кречмера – периодических колебаниях физического и психического тонуса. (Помните знаменитую ось «шизо – цикло»?) Люди подобного склада никогда не живут ровно и безмятежно. Периоды высочайшего душевного подъема, необыкновенной легкости и беспрерывной кипучей деятельности, когда все вроде бы получается само собой, вдруг сменяются угнетенным состоянием духа и глубочайшей тоской. Настроение отвратительное, все валится из рук и вообще свет не мил – хочется лечь и умереть. Такие фазовые переходы могут дать в пределе картину маниакально-депрессивного психоза, когда без помощи психиатра уже не обойтись. Но откровенная клиника нас в данном случае не занимает. Между душевной болезнью и усредненной нормой существует множество промежуточных состояний, когда циклорадикал звучит все же несколько под сурдинку, не срываясь в крайности. Поэтому применительно к циклоиду или циклотимику (в отличие от страдающего маниакально-депрессивным психозом) правильнее говорить о гипоманиакальности и субдепрессивности – выраженной патологии здесь нет и в помине.
Маниакальная фаза истинного психоза, как правило, непродуктивна, а вот гипомания у творческих натур сопровождается фейерверком идей, сыплющихся как из рога изобилия. Мир гостеприимно распахнут, все его потаенные взаимосвязи обнажены и прозрачны, слова и мысли бегут наперегонки – только успевай записывать. Такое состояние вдохновенного подъема прекрасно описано А. С. Пушкиным:
... Огонь опять горит – то яркий свет лиет,
То тлеет медленно – а я пред ним читаю
Иль думы долгие в душе моей питаю.
И забываю мир – и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем —
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут.
Между прочим, Александр Сергеевич был, вне всякого сомнения, циклотимиком с сезонными колебаниями тонуса. Именно у циклотимиков в противоположность большинству людей настроение и работоспособность падают весной, отчетливо поднимаясь осенью. В только что процитированном стихотворении «Осень» он сам пишет об этом совершенно недвусмысленно:
Теперь моя пора: я не люблю весны;
Скучна мне оттепель; вонь, грязь – весной я болен;
Кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены.
Весьма примечательно, что кроме циклоидности у Пушкина и многих его ближайших родственников отмечался так называемый «артритизм», под которым в то время могли подразумеваться и полиартрит, и ревматизм, и подагра. А поскольку ни ревматизм, ни полиартрит не наследуются надежно в нисходящем ряду нескольких поколений, то сей загадочный «артритизм» был, по всей вероятности, именно подагрой, тем более что подагра была диагностирована у племянника Пушкина. Таким образом, в случае Александра Сергеевича мы имеем сочетанное действие сразу трех биологических стимулов, трех стигматов по Эфроимсону (гипоманиакальный, гиперурикемический и андрогенный), счастливо наложившихся на его исключительную одаренность, что и дало в результате высочайшую творческую продуктивность.
В родословной Пушкина мы находим целое созвездие величайших гениев и ярких талантов. Типичным гипоманиакально-депрессивным гением был Л. Н. Толстой – дальний родственник А. С. Пушкина. Исследователи творчества Толстого еще полвека назад подметили эти маятникообразные колебания психофизического тонуса великого писателя – от безудержной активности до глубочайшей скорби, уныния и отчаяния. Начиная с первого творческого подъема в 28 лет и до самого конца жизни Толстой периодически то сваливался в депрессию, то взлетал на гребне гипомании. Эти подъемы и спады продолжались по 2—3 года, иногда по 5—7 лет. Эти периоды жуткой апатии и тяжелейшей неизбывной тоски очень хорошо описала Софья Андреевна: «Первые две недели я ежедневно плакала, потому что Лёвочка впал не только в уныние, но и в какую-то отчаянную апатию. Он не спал и не ел, и сам буквально плакал иногда». Такие субдепрессивные состояния могли продолжаться у Льва Николаевича годами, сменяясь фазами феноменальной работоспособности.
Классическим циклотимиком был и Николай Васильевич Гоголь. Практически все им написанное (кроме, пожалуй, «Выбранных мест из переписки с друзьями») создано в возрасте 20—33 лет, причем половину этого времени, а именно весну и лето, он проводил, как свидетельствуют его письма, в состоянии тяжелейшей депрессии. Сожжение второго тома «Мертвых душ» как раз и было следствием такой депрессии, принявшей уже откровенно клинические формы.
Среди одаренных творческих людей всегда было традиционно много циклотимиков. Некоторые из них, например Ван Гог и Дизель, балансировали на грани с тяжелой патологией: одержимый и бесноватый Ван Гог не единожды оказывался в психиатрической лечебнице, и оба они покончили с собой. В менее остром варианте циклотимия была свойственна Фрейду, Рузвельту и Черчиллю. Гипоманиакально-депрессивным циклотимиком был, по всей видимости, и Гёте. Мы знаем об отчетливых семилетних циклах спада активности немецкого классика, сопровождавшихся тяжелыми депрессивными состояниями (вплоть до суицидальных мыслей). Дополнительным аргументом в пользу наличия циклотимии у Гёте может служить длительная и крайне тяжелая депрессия, которой страдала его сестра Камила. Эфроимсон пишет, что документально доказана гипоманиакальная природа Линнея и Колриджа, Гоголя и Пушкина, Льва Толстого, Шумана, Сен-Симона, Огюста Конта, Гаршина, Диккенса, Хемингуэя, Лютера.
В среднем в популяции гипоманиакально-депрессивная циклотимия встречается у четырех человек на тысячу, а вот у творчески одаренных людей эта цифра больше по крайней мере в 10 раз – четыре человека из ста.
5 Ума палата. Нам остается рассмотреть последний эфроимсоновский стигмат – высоколобость. Осевая линия эволюции – наращивание мозговой мощи. Допотопным гигантам с чудовищной мускулатурой и крошечным мозгом рано или поздно приходилось уступать дорогу своим более сообразительным собратьям. Столбовая дорога из прошлого в будущее пролегла мимо туповатых исполинов; равнодушная природа безжалостно спихнула их на обочину.
