Иначе говоря, благодаря военно-воздушным силам и экспедиционной возможности, в частности, американской армии, быстро разворачивать действия в любой точке мира, вся планета становится частью игры. Это касается не только нас, но каждого, кто является элементом маккиндеровской «замкнутой системы», благодаря развитию технологий в транспортной сфере, частью которой стала и авиация. Тем не менее наша планета представляет собой слишком большую систему, чтобы в ней был один гегемон, так что, как пишет Спайкмен, уместно говорить о «региональной децентрализации власти», при которой одна большая территория оказывает влияние на другую. Он предвидит мир, где господствует не один гегемон. По сути, это схоже с теорией многополярности, о которой сейчас немало говорят и которая уже существует в экономическом и политическом смысле, но еще не сформировалась в военном ее понимании. Причина в том, что между вооруженными силами США и армиями других государств все еще существует большая разница. Но в формирующемся мире региональных гигантов — США, Евросоюза, Китая, Индии и России, — в котором роль средних держав выполняют Турция, Иран, Индонезия, Вьетнам и Бразилия, наблюдения Спайкмена находят все больше подтверждений.[187]
Какой будет динамика такого мира? Спайкмен делает попытки предсказать будущее, рассматривая карты под разными углами. Его наиболее интересные наблюдения навеяны картой северной полярной области: «Четко выделяются две важные черты — концентрация участков суши в Северном полушарии и то, что они расположены в виде звезды, стремясь от центра, в котором расположен Северный полюс, к Африке и мысу Доброй Надежды, Южной Америке и мысу Горн, а также к Австралии…» Глядя на такую проекцию, почти везде видишь сушу; в то же время, если посмотреть на карту южной полярной области, куда ни глянь, всюду вода. Карта северной полярной области показывает, что северные континенты расположены относительно близко друг к другу, а южные разнесены на достаточно большое расстояние. Конечно, в этой проекции расстояние между южными континентами преувеличено, хотя карта все же дает представление о том, как далеко Австралия от Южной Америки, а Южная Америка — от Африки. Таким образом, географически близкие отношения между Северной Америкой и Евразией динамичны и составляют «основной фундамент мировой политики», в то время как отношения между южными континентами не так важны для судеб человечества. Он так же говорит, что «не Южная Америка и Африка несущественны сами по себе, а их отношения между собой». Южная Америка и Африка приобретают значение в геополитике только в ключе их отношений с северными континентами. Но главной идеей этой карты полярной области является естественная связь между Северной Америкой и Евразией. Мы думаем о необъятности Тихого океана, отделяющего Западное побережье Северной Америки от Восточной Азии. Но маршрут, проложенный через полярную область, показывает, что нужно всего лишь полететь на север, на Аляску, а затем на юг через российский Дальний Восток, чтобы достичь умеренной зоны Японии, Кореи и Китая. В следующие десятилетия Арктика, особенно если она немного оттает, придаст новое значение морским и особенно военно-воздушным силам. Сверхзвуковой транспорт может на две трети сократить расстояние между западным побережьем США и городами в Азии. Более активное использование полярных маршрутов еще сильнее свяжет США, Россию и Китай. Став более доступной, география, как это ни странно, приобретет еще большую важность.[188] Под глобализацией мы понимаем устранение барьеров, которое повлечет за собой более частые и более тесные контакты, увеличивая при этом вероятность возникновения конфликтов.
Хэлфорд Маккиндер утверждает, что, когда мир станет «замкнутой политической системой, предельная реальность географии станет еще более ощутимой».[189] Под этим он имеет в виду признание «мирового острова» единым целым в геополитике, а Северной Америки — наиболее значимым континентальным сателлитом в окружающих его морях. Здесь Маккиндер говорит о Северном полушарии, поскольку вся материковая часть Евразии и достаточно большая часть Африки — составляющих частей «мирового острова» — расположены именно там. Идея Спайкмена о «Римленде» аккуратно вписывается в этот сценарий, а периферийные зоны Европы, Ближнего Востока, Индостана и Дальнего Востока определяют соотношение сил в морских зонах вокруг Евразии, в Индийском и Тихом океанах. Их положение укрепляется достаточно большим населением, быстрым экономическим развитием, а также крупными залежами нефти и газа. Вместе они сдерживают континентальную мощь России, пусть даже она и контролирует постепенно нагревающиеся воды у своего северного арктического побережья.[190] Когда Арктика станет центром авиационного и морского сообщения между Северной Америкой и северными зонами «мирового острова», бассейн Индийского океана станет сетью морских торговых и военных магистралей, соединяющих Африку и Ближний Восток с Юго-Восточной Азией.
Тем не менее периферия Евразии не объединится в чисто политическом смысле. В сегодняшнем мире множества региональных гегемонов нет ни единого намека на опасность, о которой говорили и Маккиндер, и Спайкмен, а именно на угрозу господства единой силы над всей Евразией или контроля одной морской державы над евразийским «Римлендом». На это не способны даже китайцы, несмотря на их растущую военно-морскую мощь, поскольку их будут сдерживать вооруженные силы Америки, Индии, Японии, Австралии и других держав в регионе. Тем не менее, как мы увидим, в мире, где расстановка сил определяется искусностью политической игры и где торговля и экономика ценятся куда больше, чем грубая военная сила, геополитика все равно будет подчинена в первую очередь географии, особенно в океанах, где свободного места будет как никогда мало. Чтобы лучше познать этот мир морского центра сил, мы обратимся к работам еще одного мыслителя конца XIX — начала XX в.
Глава 7
Привлекательность морской силы
Хотя Маккиндер уделял основное внимание господству на суше вследствие развития технического прогресса в сфере дорожного сообщения и железнодорожного транспорта, все та же промышленная революция заставила капитана военно-морского флота США Альфреда Мэхэна, который был чуть старше Маккиндера, сделаться поборником господства на море. Мэхэн считал военно-морскую мощь не только более важной в борьбе за власть, чем сухопутную, но и представляющей меньшую угрозу для международной стабильности. Мэхэн отмечал, что именно «ограниченная способность военно-морского флота применять силу на территориях, удаленных от берега» позволяет утверждать, что он не представляет опасности для свободы. Мэхэн считал, что не евразийский «Хартленд» был географической осью империй, а наоборот, Индийский и Тихий океаны вершили судьбу геополитики. Эти океаны позволили бы морской державе контролировать евразийский «Римленд», оказывая влияние на развитие политических тенденций — благодаря все тем же системам дорожного и железнодорожного сообщения — далеко в глубь территории Центральной Азии. Взгляды Николаса Спайкмена, который и сам придавал большое значение «Римленду» вокруг Индийского и Тихого океанов, были в равной мере сформированы под влиянием Мэхэна и Маккиндера.
Хэлфорд Маккиндер испытывал благоговейный страх перед мощью России, учитывая ее контроль над «Хартлендом». Однако Мэхэн, чья книга «The Problem of Asia and Its Effect Upon International Policies» («Проблема Азии и ее влияние на международную политику») вышла за четыре года до статьи Маккиндера «Ось», нашел слабость России в слишком большом расстоянии, отделяющем ее от теплых вод Индийского океана. «Безнадежная удаленность от открытого моря, характеризующая Россию, лишила ее удобного положения для накопления материальных благ», и, как продолжает Мэхэн, «по этой причине совершенно естественно и понятно, что она испытывает недовольство, которое легко переходит в агрессию…». Таким образом, Мэхэн обнаруживает глубокие психологические тенденции — основанные в действительности на географии — русского национального характера. Мэхэн называет государства, расположенные к югу от России и к северу от Индийского океана, «спорной территорией» Азии, «зоной конфликта между Россией, господствующей на суше, и США, господствующими на море» (спустя 40 лет Спайкмен назовет этот регион «Римлендом»). Говоря об этой спорной территории, Мэхэн подчеркивает важность Китая, Афганистана, Ирана и Турции. Совсем не случайно, что в 1900 г. он сумел назвать государства, которые наиболее важны с точки зрения геополитики и в наше время, — ведь география неизменна.
География помогла разработать стратегию сдерживания Советского Союза при помощи евразийских государств, расположенных к югу от него, во времена холодной войны, в которой участвовали все страны «Римленда». География также помогает определить роль Китая как государства и цивилизации, простирающейся от евразийского «Хартленда» до теплых вод Тихоокеанского бассейна, в то время как география позволяет определить Афганистан и Иран как два государства «Хартленда», имеющих первостепенное значение для судьбы Ближнего Востока. Именно Мэхэн в 1902 г., описывая регион между Аравией и Индией, имеющий стратегическое значение для флота, впервые использовал термин Middle East («Средний Восток» — Ближний Восток вместе с Ираном и Афганистаном именуется как Большой Ближний Восток). Индия, как он отмечает, занимающая середину береговой линии Индийского океана и защищенная с севера Гималаями, является важнейшим регионом для вторжения с моря как на Средний Восток, так и в Китай. Военно-морские силы, как следует из этого, предоставляют средства, разработанные Мэхэном, при помощи которых Соединенные Штаты, расположенные на огромном расстоянии, могут оказывать влияние на Евразию в «замкнутой системе» Маккиндера.[191]
