друзья находят его вполне перспективным и поощряют его. Но при всех своих талантах назавтра он просыпается все еще не Бэрримором и не Ренуаром. Ему становится ясно, что он – не единственный талантливый студент в классе. Естественно, что его первые шаги получаются неловкими. Все это ранит его гордость, и он может внезапно «понять», что драматическое искусство или живопись «не для него» и «на самом деле» он никогда не интересовался этим. Его запал остывает, он пропускает занятия и вскоре совсем забрасывает эту деятельность. Потом он хватается за другое дело, только чтобы повторилось то же самое. Иногда по экономическим причинам, иногда по инерции он продолжает заниматься выбранным делом, но с таким безразличием, что занятия не приносят результатов.
Тот же процесс мы можем наблюдать и в отношениях с людьми. Конечно, человек может нам разонравиться и по серьезным причинам: возможно, мы с самого начала переоценили его или наше развитие повело нас в разные стороны. Но в любом случае стоит хорошенько поразмыслить, почему наша симпатия обернулась равнодушием, а не прикрываться нехваткой времени или изначальными ошибками. Может быть, эти отношения на самом деле задели нашу гордость. Может быть, наш нечуткий приятель сравнил нас не в нашу пользу с другим своим приятелем. Может быть, он даже стал меньше нас уважать. Может быть, мы подвели его, и теперь нам перед ним стыдно. Все это не лучшим образом отражается на любви и браке и внушает нам горькую мысль «Я больше не люблю его».
Все эти отказы сопровождаются значительной потерей энергии и зачастую большими страданиями. Но самое печальное в них то, что мы теряем интерес к нашему реальному Я, потому что не гордимся им, и к этой теме мы еще вернемся.
Есть и другие пути восстановления гордости, они хорошо известны, но в таком контексте не всегда понимаемы. Например, мы сказали что-то, потом нам показалось это глупостью или еще хуже – неуместным, бестактным, высокомерным, заискивающим, – и мы стремимся забыть сказанное, отрицать его или утверждать, что имели в виду другое. Такое отрицание все равно что искажение происшедшего – мы стремимся уменьшить нашу долю участия, отбросить определенные обстоятельства и преувеличить другие, истолковать в свою пользу – и в конце концов мы отмыты добела и наша гордость целехонька. Неприятное происшествие можно отложить в памяти, но смахнув с него грязь извинениями и оправданиями. Да, я устроил безобразную сцену, но потом три ночи не спал, и не я ее начал. Я его обидел, был нескромен, невнимателен, но не со зла. Я подвел друга, который на меня понадеялся, но мне катастрофически не хватило времени. Все эти извинения могут отчасти или полностью соответствовать действительности, но они призваны не смягчать обстоятельства, а полностью сглаживать происшедшее. Сходным образом, многие люди считают, что достаточно извиниться, чтобы исправить ошибку.
У всех этих механизмов наблюдается общая тенденция – отказ принять на себя ответственность. Забываем ли мы то, чем нам не стоит гордиться, или приукрашиваем, или обвиняем кого-то другого – мы хотим сохранить лицо, но не признаемся в этом откровенно. Боязнь ответственности можно спрятать за псевдообъективностью. Пациент может вполне проницательно наблюдать за собой и давать вполне точный отчет о том, что ему в себе не нравится. Со стороны это выглядит как восприимчивость и честность с собой. Но «он» может быть всего лишь умным наблюдателем за стеснительным, полным страхов или высокомерно требовательным парнем. Следовательно, поскольку он за этого парня не отвечает, его гордость молчит, тем более что ее проблески озаряют как раз способность быть острым объективным наблюдателем.
Другие мало заботятся об объективности к себе или даже о правде. Но когда такой пациент, несмотря на то что его установка влечет за собой уклончивость всех направлений, все-таки осознает у себя некоторые невротические тенденции, он может провести искусное разграничение между «собой» и своим «неврозом» или своим «бессознательным». Его «невроз» – это что-то загадочное, не имеющее ничего общего с «ним». Не удивительно ли это? Выходит, для него – это средство сохранить не просто лицо, а жизнь или, по крайней мере, здоровье. Уязвимость его гордости принимает столь грандиозные размеры, что он надорвался бы, признав наличие у себя расстройств.
И последнее средство сохранить лицо, о котором следует здесь упомянуть, – это юмор. Разумеется, это признак внутреннего освобождения, когда пациент способен прямо признать свои трудности и принять их с долей юмора. Но иногда пациенты в начале психоанализа непрерывно сыпят шутками в свой адрес или столь драматически преувеличивают свои трудности, что те переходят в разряд забавных, и в то же время эти пациенты до абсурда чувствительны к любой критике. В этих случаях юмор используется как средство вытащить жало стыда, который иначе не стерпеть.
Итак, есть разные средства залечить ущемленную гордость. Но она так уязвима и чувствительна, что хочет и на будущее обеспечить себя средствами защиты. Невротик создает искусную систему избеганий в надежде обойти будущие острые углы для его гордости. Для него это тоже автоматический процесс. Он не отдает себе отчет, что хочет избежать чего-либо, потому что это может ранить его гордость, – он просто избегает этого, часто неосознанно. Процесс этот касается и деятельности, и отношений с людьми и может серьезно препятствовать его реалистическим стремлениям и усилиям. Если процесс затрагивает большие области, то фактически жизнь человека становится совсем не такой, как ему мечталось. Скажем, он не начинает никакого серьезного дела, к которому чувствует склонность, из страха, что ему не удастся дойти до самой вершины успеха. Он хотел бы стать писателем или художником, но боится начать. Он хотел бы поухаживать за девушками, но так страшно получить отказ. Он не хочет путешествовать, чтобы не попадать в неловкие ситуации с администраторами гостиниц и носильщиками. Или он осмеливается ходить только в места, где его хорошо знают, чтобы не почувствовать себя пустым местом рядом с незнакомыми. Он бежит от общества, чтобы не быть там как слон в посудной лавке. В итоге, в соответствии со своим экономическим положением, он или ничем не занимается, или выполняет посредственную работу, строго ограничивая себя в расходах. Во многих смыслах он живет ниже уровня своих возможностей. Время идет, и вот ему уже становится необходимо держаться от других все дальше и дальше, потому что он не может посмотреть правде в глаза и признать, что плетется в хвосте своей возрастной группы и, следовательно, избегает сравнений и вопросов о своей работе. Чтобы как-то удержаться в своей жизни, ему необходимо глубже окопаться
