между братьями и сестрами в семье, хотя последние следует квалифицировать как любовь заторможенную в отношении цели, то есть как нежность. Именно такая любовь была первоначально глубоко чувственной любовью, а в бессознательном человека это так и осталось. Обе любви, глубоко чувственная и застопоренная, сближают людей, находящихся за рамками семьи, и устанавливают новые привязанности с некогда чужими людьми. Половая любовь ведет к образованию новых семей, застопоренная – к «содружествам», становящимся важными для культуры, потому что они лишены некоторых ограничений половой любви – например, замкнутости на себе. Впрочем, по ходу развития отношение любви к культуре утрачивает свою однозначность. С одной стороны, любовь не подчиняется законам культуры, с другой – культура грозит любви чувствительными ограничениями.
Такое раздвоение кажется неизбежным, но его причину не удается сразу распознать. Оно проявляется прежде всего в виде конфликта между семьей и более крупным сообществом, в состав которого входят члены семьи. Мы уже выяснили, что одно из главных устремлений культуры – собирание людей в крупные объединения. Семья же не намерена отпускать своего члена. Чем теснее сплочены члены семейства, тем чаще она склонна отгораживаться от других семей и тем труднее им входить в гораздо более обширное жизненное пространство. Более старый с позиций филогенеза, в детстве же вообще единственно возможный способ совместной жизни сопротивляется приходу ему на смену позднее приобретенного, культурного. Отделение от семьи становится для каждого молодого человека задачей, при решении которой общество поддерживает его обрядом инициации. Создается впечатление, что это – трудности, которые добавляются к любому психическому, более того, по сути, всякому организмическому развитию.
Довольно быстро в противоречие с тенденциями культуры вступают женщины и проявляют свое замедляющее и ненавязчивое влияние – те самые женщины, которые сначала благодаря требованиям своей любви заложили основание культуры. Женщины представляют интересы семьи и половой жизни; работа на культуру все больше становится делом мужчин, предлагая им все более трудные задачи и вынуждая их к сублимации влечений, с чем женщины справлялись хуже. А так как человек располагает ограниченным количеством энергии, ему приходится решать свои задачи путем практичного распределения либидо. Затраченное на цели культуры он отнимает большей частью у женщин, у сексуальной жизни, постоянное общение с мужчинами, его зависимость от отношений с ними отделяет его даже от выполнения долга супруга и отца. В итоге из-за требований культуры женщина оттесняется на второй план и вступает с ней во враждебные отношения.
В свою очередь тенденция культуры к ограничению половой деятельности не менее очевидна, чем к расширению культурного пространства. Уже первая фаза культуры, фаза тотемизма, приносит с собой запрет на кровосмесительный выбор объекта любви – самое, возможно, существенное искажение, пережитое человеческой любовной деятельностью за все истекшие времена. С помощью табу, закона или обычая устанавливаются дополнительные ограничения, затронувшие как мужчин, так и женщин. Не все культуры заходят одинаково далеко в этом деле, хозяйственная структура общества также влияет на меру оставшейся сексуальной свободы. Нам уже известно, что при этом культура следует давлению психоэкономической необходимости, поскольку ей приходится лишать сексуальность значительной доли психической энергии, потребной ей самой. Тут культура ведет себя в отношении сексуальности подобно клану или сословию, которое подвергает другие социальные группы эксплуатации. Страх перед восстанием угнетенных подталкивает к строгим мерам предосторожности. Высшей точкой подобного развития оказывается наша западноевропейская культура. Психологически вполне оправдано, что она начинает с запрета на проявления сексуальной деятельности детей, ибо сооружение дамбы вокруг полового вожделения взрослых не имеет перспективы, если с ними не поработать в детстве. Однако никоим образом не следует оправдывать то, насколько далеко зашло культурное общество, отрицая наличие этих легко обнаруживаемых, более того, бросающихся в глаза проявлений детской сексуальности. Выбор объекта любви половозрелым индивидом сужается до партнеров противоположного пола, а большинство внегенитальных удовольствий запрещаются как извращения. Выявляемое в этих запретах требование одинаковой для всех сексуальной жизни пренебрегает неодинаковостью во врожденном и приобретенном устроении сексуальности людей, отгораживает изрядное их число от сексуального наслаждения и тем самым делает себя источником тяжкой несправедливости. Успех у этих ограничительных мероприятий один: у тех, кто нормален и у кого организация сексуальности этому не мешает, все их половые интересы без какого-либо ущерба устремляются в оставшиеся открытыми каналы. Но и тому, что осталось свободным от опалы, – гетеросексуальной половой любви – наносит очередной урон стеснение со стороны закона и единобрачия. Современная культура ясно дает понять, что намерена дозволять половые отношения только на базе единственной и нерасторжимой привязанности одного мужчины к одной женщине, что для нее неприемлема сексуальность в качестве самостоятельного источника наслаждения, она склонна терпеть ее только в виде незаменимого до сих пор средства размножения людей.
Разумеется, это крайность. Известно, что подобная ситуация оказалась неосуществимой даже на весьма короткое время. Только слабовольные люди подчинились очень далеко зашедшему посягательству на их личную свободу, более же сильные натуры смиряются с этим лишь при условии некоей компенсации, о которой еще пойдет речь. Культурное же общество чувствует себя вынужденным молча допускать множество нарушений, которые, согласно его же правилам, обязано было бы преследовать. Однако, с другой стороны, не стоит заблуждаться и допускать, что такие культурные установки совершенно безобидны только потому, что не достигают всех своих целей. Все-таки половая жизнь цивилизованных людей заметно пострадала и производит иной раз впечатление деградирующей функции, подобно нижней челюсти или волосам на голове в качестве действующих органов. Вполне вероятно, есть право предположить, что значение половой жизни в качестве источника переживания счастья, то есть в виде средства осуществления целей нашей жизни, чувствительно подорвано [19]. Порой склоняются признать, что вроде бы не только давление культуры, но и что-то в сути самой функции отказывает нам в полном удовлетворении и толкает нас к поискам других путей. Но такое представление вполне может быть заблуждением [20].
V
Психоаналитическая работа научила нас, что именно эти отказы от половой деятельности невыносимы для так называемых невротиков. В виде симптомов они создают себе эрзац-удовлетворения, которые, однако, либо сами по себе причиняют страдания, либо становятся источником страдания, поскольку затрудняют им отношения с окружающим миром и обществом. Последнее легко понять, первое же предлагает новую загадку, ведь культура требует еще и других жертв – и не только отказа от удовлетворения сексуальности.
Трудности развития культуры мы понимаем как трудности развития вообще, поскольку объясняли их инертностью либидо, его нежеланием оставлять старые позиции ради новых. Примерно то же самое мы говорили, когда выводили противоречия между культурой и сексуальностью из того факта, что половая любовь – это отношение между двумя персонами, а третий человек может быть при этом только лишним
