Хотя Мелани Клейн придает большое значение проекции в механизме зависти (как и в парадигматической фантазии внесения экскрементов в грудь матери), я думаю, что процесс, в ходе которого в энеатипе IV фамильярность порождает презрение (благодаря которому доступное никогда не бывает столь же притягательно, как недоступное), скорее напоминает «инфекцию», из-за которой самоуничижение распространяется на того, кто благодаря близости отношений (интимности) до некоторой степени познал самостояние (self-quality). В отличие от проекции, при которой то нежелательное, что психика не хочет признать, «выбрасывается» из нее, в этой ситуации имеет место не отречение от личных характеристик, а проявление того, что ощущение самости, которое никогда не является фиксированным, но, как предлагает считать Перлз, есть «функция идентичности»,- по-видимому, у зависимых личностей простирается глубоко в мир интимных отношений.
Примечательным в психологии энеатипа IV (в особенности при его проявлении в терапевтическом процессе) является также механизм, который получил в психоанализе название «обращение против себя» (это приблизительно то же, что Перлз называет «ретрорефлексией». В то время как ненависть к себе и неприятие себя, очевидно, имеет место при интроеци- рованном «плохом объекте», идея ретрорефлексии наводит на мысль о том, что гнев, порождаемый прострацией, направлен не только на внешний источник прострации (и на лицо, вызвавшее прострацию к жизни), но также - вследствие интроекции - и на самого себя.
Помимо доминирующего механизма защиты остается рассмотреть вопрос о доминирующем содержании репрессии в типе IV, содержании, для подавления которого, возможно, больше всего подходит интроекция. Я думаю, можно утверждать, что самым нехарактерным типом поведения для энеатипа IV является отношение требовательного превосходства, столь естественного для энеатипа I. В свете вышесказанного интроекцию можно считать механизмом, с помощью которого может происходить трансформация чувства превосходства в чувство неполноценности в тех случаях, когда личность использует мазохистскую стратегию в межличностных отношениях. Интроект как бы выступает в роли камня, привязываемого к ногам человека для того, чтобы тот утонул, хотя в то же самое время поддерживает положение, при котором он испытывает потребность в этом человеке, и избегает проявления превосходства, которое, возможно, утратило для него свою функциональность благодаря имевшей место в раннем детстве адаптации.
Стремление требовать от окружающих сохраняется в энеаграмме при переходе от типа I к типу IV, однако при таком переходе чувство законности требований, характерное для типа I, уступает место чувству вины у типа IV (которая поддерживает комплекс неполноценности). Как и в других случаях, динамика, представленная структурой энеаграммы, передает не только подавление какой-то эмоции (гнева), но и ее трансформацию в следующую эмоцию (зависть), - ибо в зависти, посредством интенсификации словесных (устных) устремлений, индивид пытается удовлетворить те же потребности, которые в случае типа I удовлетворяются посредством настойчивой требовательности.
5. Этиологические и дальнейшие психодинамические наблюдения [102]
По конституции энеатип IV по строению тела чаще всего эктомезоморфичен - являясь при этом не столь же высоко эк- томорфичным, как тип V, с одной стороны, и столь же мезо- морфичным, как тип III, с другой стороны, - хотя в некоторых случаях строение тела у них имеет более округленные контуры, особенно с наступлением старости и среди мужчин. Повышенная чувствительность и погруженность в себя, характерные для типа IV, таким образом, сопровождаются це- реброгонией, являющейся противоположностью эктоморфии. Пластичность и артистичность типа IV (которую он разделяет с другими характерами в связанном с истеричностью углу энеаграммы) могут сопровождаться достаточной физической одаренностью. Хотя врожденные недостатки могут поддерживать чувство неполноценности (недаром говорят, что хромые завистливы), я думаю, что отсутствие физической красоты может быть более частой причиной появления зависти у женщин.
Уместно напомнить здесь замечание из известной работы Фриды Гольдман-Эйслер [103] о том, что существует связь между орально-агрессивными тенденциями и какими-то проблемами кормления грудью. Эта связь обычно воспринималась как подтверждение того, что недостаточное кормление грудью влечет за собою болезненные ощущения во взрослом возрасте, однако можно придерживаться И той точки зрения, что ребенок, наделенный от природы большей агрессивностью (т. е. имеющий тенденцию кусать сосок матери), вызывает у нее недовольство, что может способствовать прерыванию кормления грудью. Помимо того, что означает буквально такая идея о связи между кормлением грудью и страданиями во взрослой жизни, она может рассматриваться как проявление более общего соотношения между прострациями, пережитыми в детстве, и неудовлетворенностью жизнью у взрослого. И действительно, более поздний психоанализ показал наличие переживаний по поводу материнской любви в более позднем возрасте, после периода «сближения, когда устанавливаются ранние связи между ребенком и матерью. Этим объясняется ощущение «потерянного рая», переживаемое индивидами энеатипа IV. В отличие от апатичных индивидов энеатипа V, которые не знают, чего они лишились, представители энеатипа IV очень хорошо помнят это, если не в виде реальных воспоминаний, то хотя бы на эмоциональном уровне.
Иногда сильные переживания ребенка по поводу утраты родительской любви не подтверждаются конкретными фактами, и ситуация может быть достаточно тонкой для того, чтобы ее заметили окружающие, и может не сохраниться в памяти, пока она не будет вскрыта в ходе психотерапевтического лечения. Помимо переживаний по поводу утраты родительской любви, в некоторых случаях это может быть событие, которое явилось причиной разочарования ребенка по поводу одного из родителей, ощущения того, что этот родитель никогда не оправдывает ожидания ребенка. Такую ситуацию можно увидеть в следующем отрывке из интервью: «Когда мне было лет семь-восемь, мне очень хотелось научиться отбивать чечетку, что было тогда очень модным. Но у нас было мало денег, мы только что переехали в Нью-Йорк после того, как во время депрессии потеряли все, что имели, и матери приходилось постоянно экономить. Тем не менее наступил день, когда я наконец должна была получить специально предназначенные для чечетки туфли и трико. Отец отправился в нижнюю часть Ист-Сайда, чтобы купить там недорогие туфли, и я весь день только и говорила о том, как я счастлива, и вечером, стоя на лестнице, я наблюдала, как мать пошла открыть дверь, вошел отец, и в руках у него было пусто, он не держал никакого свертка. И поскольку я матери все уши прожужжала своими разговорами о туфлях, она спросила его, где же туфли для Моники. Он посмотрел на нее, не понимая, что она имеет в виду. Я не знаю, помнил он о туфлях или нет, но он сказал, что уснул в подземке и забыл их на сиденье. Это было просто ужасно. Я думаю, в подобных случаях всегда такое чувство, будто ты никому не нужен».
Типичная история жизни представителя энеатипа IV полна мучительных переживаний, причины которых часто являются весьма ощутимыми, так что болезненные воспоминания у таких людей, очевидно, являются не только следствием тех претензий, которые они предъявляют к жизни, и их тенденции драматизировать боль. Такими причинами, помимо отсутствия любви со стороны родителей, может явиться утрата одного из родителей или другого члена семьи. Нередки случаи, когда жизнь ребенка омрачается насмешками родителей или братьев и сестер. Иногда ведущим фактором, создающим трагичность ситуации, является бедность, а в других случаях появлению у ребенка чувства стыда способствуют культурные и расовые различия между его семьей и окружением.
В следующем отрывке можно проследить, как пересекаются между собой различные источники боли: «Я выросла на улице, где жили только переселенцы из славянских стран. Мои мать и отец - словаки, и все жители на нашей улице говорили на словацком, у нас на улице был небольшой магазин, и все дети играли вместе. Поэтому, когда я пошла в школу, в которой преподавали на английском языке, всякий раз, когда я возвращалась домой, у меня было чувство, что я оказываюсь в другом мире, в другой цивилизации. Девушка, которая вышла замуж за моего брата, она англичанка, говорила, что ей не разрешали ходить на Уотер-стрит, потому что там жили „те дети", дети, с которыми не следует общаться; и по мере того, как я становилась старше, у меня появлялось чувство, что я отличаюсь от других. И вот о чем еще мне хотелось бы упомянуть: у меня было чувство, что мать бросила меня, я это ощутила в двух-трех случаях. Когда на отца находил приступ ярости, она, как правило, поддерживала его. Когда наступали какие- то перемены, например нам приходилось менять местожительство или ему нужно было искать другую работу, ведущую роль в семье играла она. Но когда он бил и оскорблял нас, а он действительно бил нас, она отступала и, стоя где-то на заднем плане, уговаривала его не бить нас, а иногда и этого даже не делала… Однажды, когда он сильно избил меня, я помню, что она после этого даже не попыталась помочь мне. Это не было ощущением того, что мать меня бросила физически. Мы были вместе, но я чувствовала, что она меня использует, использует для того, чтобы удовлетворить какие-то свои потребности. Отец ушел на фронт, и она одевала меня, ласкала и везде носила меня с собой, я была первым ребенком и первой девочкой, и первой внучкой для родителей отца, и бабушка заботилась обо мне, когда мать была занята в магазине после того, как мы переехали из бабушкиного дома, но когда мне было два месяца, мать отнесла меня в дом своей матери, и уже в то время мы ездили на поезде то туда, то сюда. Я и в последующей жизни много путешествовала, и можно сказать, что я передвигаюсь всю жизнь. Может быть, это как-то связано с моим внутренним (внутриутробным) движением, я не знаю, но я постоянно куда-то иду. Другое состояние, о котором мне хотелось бы сказать, это ощущение того, что меня использовали, использовали во всех возможных формах в роли жертвы и козла отпущения - практически все члены семьи. И всякий раз, в последующих отношениях с людьми, когда я чувствовала себя счастливой и довольной, наступал момент, когда у меня вдруг появлялось ощущение, что меня используют. И всякий раз, когда это случалось, я как будто умирала и была неспособна что-либо делать, и при этом меня охватывало ужасное чувство страха. Я не знаю, почему это ощущение, что меня использовали, и страх всегда появлялись одновременно».
