убийства. В более цивилизованном и замаскированном виде мы можем наблюдать все эти выражения ненависти в повседневной жизни, в семьях или между конкурентами.
Теперь мы должны изучить основные выражения ненависти к себе и их непосредственное влияние на индивида. Все они уже были подмечены великими писателями. В психиатрической литературе большая часть представленных данных (со времен Фрейда) была описана как самообвинение, самоумаление, чувство неполноценности, неспособность радоваться, прямые саморазрушительные действия, мазохистские склонности. Но, помимо теории Фрейда об инстинкте смерти и дальнейших работ, проведенных Францем Александером и Карлом Меннингером [28], не было предложено ни одной современной теории, которая могла бы объяснить этот феномен. Однако теория Фрейда, хотя и работающая со сходным клиническим материалом, основана на совсем иных предпосылках, чем наши, что в корне меняет понимание рассматриваемых проблем и терапевтический подход к ним. Эти различия будут рассмотрены в последней главе.
Чтобы не потеряться в деталях, предлагаю выделить шесть видов действия или выражения ненависти к себе, помня о том, что все они так или иначе пересекаются друг с другом. Это безжалостные требования к себе, беспощадные самообвинения, презрение к себе, фрустрация себя, мучение себя и саморазрушение.
Когда в предыдущих главах мы обсуждали требования к себе, мы рассматривали их как средство для невротической личности переделать себя под идеальное Я. Но мы также пришли к выводу, что внутренние предписания образуют систему принуждения, свойственную тирании, и что человек может отреагировать шоком и паникой, если выполнить их не получится. Теперь мы имеем достаточный багаж знаний, чтобы лучше понять, что отвечает за принуждение, что делает попытки угодить тирании столь неистовыми и почему реакции на «неудачу» столь глубоки. Ненависть к себе наравне с гордостью определяет невротические надо, и все фурии ненависти к себе срываются с цепи, когда эти надо не выполнены. Примерно так при ограблении грабитель направляет пистолет на человека, говоря «Выворачивай карманы, а не то пристрелю». Но вооруженный грабитель, видимо, человечнее. С ним все же можно договориться и спасти свою жизнь, а вот надо неумолимы. Кроме того, даже если грабитель нас застрелит, при всей необратимости смерти, она кажется не такой жестокой, как пожизненное страдание от ненависти к себе. Процитирую письмо пациента:
«Его реальную суть душит невроз, чудовище Франкенштейна, задуманное для защиты. Разница небольшая – жить в тоталитарном государстве или в собственном неврозе, в любом случае все закончится концлагерем, где все идет к тому в том, чтобы разрушить человека и чтобы ему было как можно больнее» [29].
Надо разрушительны по своей природе. Но пока что мы имели возможность наблюдать лишь одну грань их деструктивности: они надевают на человека смирительную рубашку и лишают его внутренней свободы. Допустим, он отточит свои манеры, но это только за счет его спонтанности и подлинности его чувств и убеждений. Цель надо, как и цель любой политической тирании, – в истреблении индивидуальности. Атмосфера, которую они создают, описана Стендалем в романе «Красное и черное» (или Оруэллом в «1984»), в ней любые личные чувства и мысли подозрительны.
Кроме того, уже из содержания многих надо становится ясно, что они носят разрушительный характер. В качестве иллюстрации предлагаю обратить внимание на три надо, которые действуют в условиях болезненной зависимости и в этом контексте получают дальнейшее развитие: «Я должен быть достаточно великодушен, чтобы ни на что не возражать»; «Мне надо заставить ее любить меня»; «Я должен пожертвовать абсолютно всем ради „любви“!» Сочетание этих трех надо действительно не оставляет шансов избежать вечной пытки болезненной зависимостью. Другое частое надо требует от человека полной ответственности за своих родственников, друзей, учеников, подчиненных и т. д. Ему надо решить чьи угодно проблемы для немедленного удовлетворения этого лица. И разумеется, все, что идет не так, идет по его упущению. Если друг или родственник чем-то расстроен, жалуется, критикует, недоволен или что-то требует, такой человек не может не превращаться в беспомощную жертву, которая должна почувствовать свою вину и всем угодить. Как говорил один пациент, «как загнанный управляющий летнего отеля», гость всегда прав. А произошла ли какая-то неприятность по его вине или нет, на самом деле неважно.
Этот процесс прекрасно описан в книге французского писателя Жана Блоха-Мишеля «Свидетель». Главный герой и его брат отправляются рыбачить. Лодка протекает, начинается шторм, и она переворачивается. У брата повреждена нога, он не может плыть среди бушуюших волн. Он обречен утонуть. Герой пытается плыть к берегу, поддерживая брата, но скоро понимает, что сил не хватает. Перед ним встает выбор: утонуть обоим или спастись ему одному. Он это отчетливо понимает и решает спастись. Но он чувствует себя убийцей настолько сильно, что убежден, что все вокруг будут так к нему и относиться. Доводы рассудка бесполезны, пока он исходит из предпосылки, что он должен быть ответствен в любом случае. Конечно, это крайняя ситуация. Но она эмоциональным откликом героя в точности показывает, что чувствует человек, движимый данным надо.
Иногда человек взваливает на себя задачи, губительные для всего его существования. Классический пример такого рода надо – «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского. По теории Раскольникова, ему надо убить человека, чтобы доказать себе свои наполеоновские качества, что он «право имеет». Но Достоевский показывает совсем недвусмысленно, что хотя Раскольников во многом негодует на устройство мира, ничто так не противно его чувствительной душе, как убийство. Ему приходится извести себя до такой степени, чтобы стать способным его совершить. Его переживания отразились во сне о лошаденке, которую пьяный мужик пытается заставить тащить непосильно тяжелую телегу. Нечеловечески жестоко он хлещет ее кнутом и в конце концов забивает до смерти. Раскольников с глубоким состраданием рвется к лошаденке.
Это сновидение посещает его в то время, когда внутри себя самого он ведет жестокую борьбу. Он считает, что должен быть способен убить, но это настолько противно его душе, что он просто этого не может. В страшном сне он увидел бесчувственную жестокость, с которой и он заставляет сделать себя нечто столь же невозможное, как невозможно для лошаденки тянуть воз с бревнами. В глубинах его существа рождается сострадание к себе за то, что он учиняет над собой. Во сне он испытал истинные чувства, после чего достигает цельности с самим собой и отказывается от убийства. Но вскоре наполеоновское Я снова берет верх, потому что в этот момент его реальное Я настолько же беспомощно против него, как надрывающаяся лошаденка против пьяного мужика.
Третий фактор, делающий надо деструктивным и придающий ему принудительный характер, это ненависть к себе, которая
