Часть меня надеялась на лучшее, но большая часть до смерти боялась худшего. Меня пугала возможность того, что в этот день рождения она не будет счастлива, как бы мы ни старались.
Муж отвез меня к маме. Она все так же жила в доме, где все мы выросли. На протяжении долгого пути в Колумбус Брюс поддерживал разговор. Он расспрашивал маму о жизни и заставлял ее говорить.
Мама стала рассказывать истории, которых я никогда не слышала. О том, как трудно было расти на ферме родителей-иммигрантов, которые не умели читать и писать по-английски. Как трудно было, когда три брата ушли на войну и несколько лет о них ничего не было известно. И как было трудно, когда ее единственная сестра переехала. Только мама ни разу не произнесла слова «трудно». Просто такова была ее жизнь.
К тому моменту, когда мы приехали к сестре, я почувствовала, насколько мало я знала о женщине, подарившей мне жизнь.
На вечеринке я водрузила на ее голову игрушечную корону, и мы назвали ее Королевой-матерью. Мама целый день ее не снимала и улыбалась так, как будто действительно стала королевой. Мы болтали, ели торт, а потом она открыла подарки. Мои братья и сестры точно знали, что она хотела получить: платье, блузку, книгу.
Когда я протянула маме свиток о жизни в 1930 году, она погрузилась в воспоминания. Она родилась в год, когда Нэнси Дрю начала разгадывать тайны, Бэйб Рут стала зарабатывать восемьдесят тысяч долларов в год, а Кларенс Бердсай изобрел новый метод замораживания продуктов. В том году был открыт Плутон, а ученые предсказали, что к 2050 году человек побывает на Луне.
Все мы от души посмеялись. И тут на меня что-то нашло. Вместо того чтобы вручить маме список благодарности, я развернула его и зачитала вслух.
«Семьдесят пять лет!!! Их ты наполнила столькими подарками! За все это я благодарю тебя, а еще благодарю Бога за то, что Он дал мне тебя».
Я поблагодарила ее за то, что она стала мамой-домохозяйкой и отказалась от той карьеры, которую хотела бы сделать. За то, что она была с папой столько лет, когда женщины по всей стране разводились из-за мелочей.
За то, что она клала нам в корзинки шоколадные пасхальные яйца и играла роль зубной феи. За то, что она каждое Рождество делала таким волшебным, нам даже слышался стук оленьих копыт по крыше. За то, что давала нам деньги на рождественские подарки друг для друга, чтобы мы поняли: суть этого праздника именно в даянии.
За то, что научила нас менять ребенку подгузник, не навредив ни себе, ни малышу. За то, что ни с того ни с сего начинала отплясывать польку в гостиной. За то, что познакомила нас с песнями Перри Комо, братьев Миллсов и Митча Миллера. За то, что счастливо напевала в кухне, и это была лучшая музыка на свете.
За то, что делала домашние томатный суп, ореховый рулет и сосиски в тесте. За то, что вязала крючком Вифлеемские звезды для наших елок и покрывала для наших кроватей. За то, что разрешала нам каждый день смотреть «Три бездельника».
За то, что ежедневно будила нас в школу, иногда по пять раз за утро. За восхитительный каллиграфический почерк в каждой школьной записке — он был слишком красив, чтобы пытаться подделать. За то, как волновалась, если мы забывали школьный проект, расходились с парнем или встречались не с тем человеком.
За то, что разрешала нам использовать пустые бутылки из-под чистящих средств в качестве водяных пистолетов. За то, что не ругала нас даже тогда, когда мы во дворе запускали шутихи. За то, что не всегда выдавала нас папе.
За то, что научила нас не держать холодильник открытым: это ведь не кондиционер. За то, что терпела, когда мы разучивали задание на фортепиано. За то, что мыла нам головы в кухонной раковине, пока в ванной не появился душ. За то, что познакомила меня со своей любимой колумнист-кой Эрмой Бомбек. За то, что лечила наши болячки «Бактином» и поцелуем. За то, что открывала нам дверь в два часа ночи и не задавала никаких вопросов до самого утра. За то, как беспокоилась, когда мы теряли домашнюю работу или забывали ланч дома.
За то, что не разрешала бегать с ножницами, покупать пневматический пистолет и облизывать металлические предметы зимой. За то, что следила, чтобы нас не ударила молния, чтобы мы не ослепли из-за закрывающей глаза длинной челки и не оказались на приеме у врача в грязном белье. За то, что не выгнала меня, когда узнала, что я бе ременна. За то, что была со мной в роддоме, когда на чались схватки. За то, что несколько лет сидела с моей дочкой, пока я возвращала свою жизнь на правильные рельсы.
За то, что помогла каждому из нас развить все самое лучшее. За то, что прощала нас, когда мы вели себя отвратительно. За то, что молилась о нас тогда, когда мы даже и не знали, что нам нужны молитвы. За то, что любила нас всех одинаково и никогда не показывала, что меня любит больше всех. Мамина улыбка просто сияла, когда братья и сестры стали добавлять свои пункты к моему списку. Когда они начали делиться своими собственными особыми моментами и воспоминаниями, наш праздник превратился в настоящий фестиваль любви.
По дороге домой мама говорила мало. Брюс включил диск с саундтреком к ее жизни: Фрэнк Синатра, Нат Кинг Коул, Элла Фицджеральд. Я тоже почти ничего не говорила. Я размышляла об этой женщине. Я никогда не думала о ней как о девочке, которой приходилось читать телеграммы родителям-иммигрантам из Чехословакии, что ее брат Чак попал в немецкий лагерь для военнопленных, что ее брат Майк заразился малярией на войне, где-то за океаном. К десяти годам она осталась на этой большой ферме одна с родителями, которые были чужими для Америки. Как ей, наверное, было одиноко!
В тот воскресный вечер, когда мы отвезли ее домой, я увидела в ней нового человека, которого я могла бы узнать лучше. Она казалась мне совсем другой. Я сказала: до завтра. На следующий день после вечеринки, то есть в понедельник, как раз и был ее день рождения.
Я пообещала, что мы вместе походим по магазинам. Но в это же воскресенье поздно ночью Брюс загремел в больницу из-за камней в почках. Я несколько часов просидела с ним в кабинете неотложной помощи, пока его не приняли. Я легко могла отменить поход по магазинам. Мама поняла бы. Может, ей даже было бы все равно. Но я знала, как много раз ее подводили, так что не могла не приехать. Искушение было сильное. Отчасти потому, что мой муж оказался в больнице, но скорее потому, что я боялась. Я хотела удержать начало новых отношений с женщиной, которую мы вчера подбросили до дома. Что, если я пойду с ней по магазинам, и все это опять выцветет до прежнего состояния, до tabula rasa?
Я должна была приехать. Я обещала. Дорога до маминого дома занимает час, и весь этот час я гадала, как сумею выдержать целый день покупок. Я ненавижу торговые комплексы.
Когда я остановилась у маминого дома в десять утра, она уже ждала меня на пороге, вся нарядная, сумочка в цвет блузки, на шее жемчужная нитка. Мама превратила кофейный столик в гостиной в маленький алтарь. Она расстелила салфеточку и поставила цветы рядом со своими короной и свитком с благодарностью. На рабочем столе лежал раскрытый ежедневник. Всю страницу 15 августа, ее день рождения, занимала одна запись: «покупки с Региной». Я проглотила слезы и стыд: ведь я едва не отменила эту встречу.
И мы поехали за покупками. Мы двигались в замедленной съемке, слоняясь по каждому проходу, изучая каждую блузку от воротника до нижней кромки. Сначала меня мучило все нарастающее нетерпение: почему мы так долго не можем найти подходящую одежду? Потом меня озарило: маме было все равно, что купить. Она хотела провести время со мной. Поэтому я притормозила. Мы с ней пообедали. А потом я отвезла ее в два других торговых комплекса. В последнем магазине мы нашли целую вешалку с одеждой, которая маме понравилась. Я купила ей все, что подошло по размеру.
Перед тем как отвезти ее домой, я настояла на десерте. В конце концов, это был ее день рождения.
Мы сидели на свежем воздухе и, нежась на солнышке, ложками ели итальянское мороженое. Посторонние видели в нас мать и дочь, лучших подружек, болтающих и непринужденно смеющихся. Было пять часов вечера. Впервые в моей жизни мы провели целый день вместе, только вдвоем.
По дороге домой мама призналась, что ее родители никогда не праздновали ее день рождения. Единственное запоминающееся торжество было, когда ей исполнилось шестнадцать: друзья узнали о дне ее рождения.
Мама поблагодарила меня за поход по магазинам, обед и десерт. Она больше походила на девочку, чем на семидесятипятилетнюю женщину, когда сказала мне: «Это лучший день рождения в моей жизни».
УРОК 46
Как бы ты себя не чувствовал, поднимайся, одевайся и иди на встречу жизни
Почти каждый месяц у меня случается день, когда я буксую в самой грязище своей души.
Раньше я грешила на гормоны и ПМС. Когда мне стукнуло пятьдесят, я стала списывать это на недостаток гормонов. Но мужчины тоже буксуют, так что это, наверное, просто одно из состояний, свойственных людям.
