Ознакомительная версия.
Они призывали стать объективными, уйти от интроспекции, сторониться личностных смыслов. Вычистите все лишнее, определите термины операционально. Затем подгоните все данные к математическим или компьютерным моделям, используйте статистику, определите вероятности. Сведите к минимуму промежуточные переменные, а еще лучше, размышляйте в терминах «пустого организма», так, чтобы все измерения и понятия можно было бы публично верифицировать.
Важно подчеркнуть, что тенденция к крайнему позитивизму не ограничивалась психологией. У нее была точная параллель в философии, которая отказывалась от метафизики и теории ценностей в пользу лингвистического анализа и методологии. У нее была параллель в литературном позитивизме, который лишал стихотворение содержания, отделял от личности автора и анализировал его как ряд изолированных слов, причем использовались лишь текстуальные данные. В искусстве реализм и изобразительность, обусловленные значением и традицией, попали в опалу. Модными были абстракции, отражающие только сиюминутные переживания художника.
Все области человеческого творчества по существу говорили: давайте забудем наш традиционный багаж слов, слов, слов… Ничто не заслуживает доверия, если оно несводимо к физическим, измеримым операциям. Ничто не является истинным, если лингвистический анализ не может определить понятие истины. В литературном и художественном творчестве также давайте придерживаться поддающихся определению фрагментов опыта и текстовых данных.
Этот период недавнего прошлого, который мы могли бы назвать «эпохой чистки», отнюдь не завершился. В психологии мы везде замечаем последствия редукционизма. Современное теоретизирование, в противоположность прежнему обзорному теоретизированию, сильно упрощено. Иногда это возвращение к биологизму – тенденция, которую мы встречаем уже у Фрейда; иногда – к физиологизму (как в психологии стимула – реакции); иногда к операционализму, к кибернетическим аналогиям, к компьютерным аналогиям, к математическим формулам, включая конечно факторный анализ и другие формы твердолобого эмпиризма. Продукты такого редукционизма рассматривались, а зачастую и сейчас рассматриваются как последнее слово психологии.
Эта эра, повторяю, еще не закончилась, и мы надеемся, что она не исчезнет полностью, так как ее уроки слишком ценны, чтобы потерять их. Никто, за исключением, быть может, нескольких глубокомысленных философов, не захотел бы вернуться к прежним системам психологической теории, не имевшим никакого или почти никакого эмпирического контроля.
В то же время уже налицо заметная реакция. В течение последних двух десятилетий происходит возрождение понятия « Я ». Обращает на себя внимание экзистенциальное течение, особенно тонко рефлектирующее фрагментацию жизни и распыление ценностей, и в то же время стремящееся с помощью своих понятий «трансцендентность», «включенность» и «стремление к смыслу» противодействовать атомизации мышления и дезинтеграции цели. Можно заметить повышение интереса к целям терапии, а также к целям нации. Видно оживление феноменологии как психологического метода. С этим общим широким движением связан поворот психоанализа к так называемой «эго-психологии». Можно отметить быстрый рост числа новых журналов, посвященных индивидуальной психологии, экзистенциальной психологии, гуманистической психологии. Это направление в современной психологии столь заметно, что получило название «третьей силы».
И вот мы подошли к эре, лежащей впереди. Сможет ли она сохранить главные достижения последних десятилетий и избежать при этом тривиальности взглядов, присущих крайнему редукционизму? Возможно ли вновь достичь уровня общей теории с ее уважением к целостности души человека, не жертвуя выгодами критического метода, так недавно обретенного? Мой ответ – осторожное «да». Чтобы это сделать, прежде всего требуется выделить те черты человеческой природы, что были потеряны из виду в массовом движении редукционистов. Естественно, второе требование – помнить недавно полученные методологические уроки.
Морфогенез и личность
Мы можем проиллюстрировать единство этих двух требований на примере рассмотрения конкретной проблемы из области человеческой личности.
Все знают, что нейропсихическая система каждого человека уникальна. При уникальном наследуемом генотипе и никогда не повторяющихся особенностях окружающей личность среды иначе и быть не может. Каждый знает, что хотя в системе данной личности нет окончательного единства, каждая система, тем не менее, высоко организована и последовательно структурирована. Адекватно ли психологическая наука относилась до сих пор к этой ситуации? Я думаю, нет. Картина, предлагаемая психологией, – это главным образом картина параметров, а не человека.
Хотя легко допускается существование индивидуальных различий (или параметров), личность – это нечто большее, чем пересечение параметров. Другими словами, ваша личность – это не просто совокупность ваших баллов по параметрам достижения, доминирования, интроверсии, интеллекта, невротизма или по факторам А, В и С . В действительности эти общие, или номотетические, измерения, входящие в нынешний «торговый ассортимент» психолога, могут даже не соответствовать вашей личной структуре. Даже если некоторые из них соответствуют (приблизительно), вопрос не в том, ќак ваши баллы по этим переменным отличаются от баллов других людей, а скорее в том, как эти качества влияют друг на друга в вашей собственной функционирующей системе.
Необходимо воображение, чтобы дать нам методы, соответствующие структуре и развитию отдельного человека. Надо пройти длинный путь, прежде чем улучшится наша оценка и понимание индивида, а также предсказание его поведения и контроль за ним. Для меня неприемлемо утверждение, что проблема уникальности лежит вне сферы науки, так как наука, как говорят, имеет дело только с общими знаниями и никогда – с уникальными случаями. Независимо от того, что может быть догмой в естественных науках, я настаиваю, что психологии предначертано заниматься проблемой человеческой личности, и для того, чтобы с этим адекватно справляться, она должна сосредоточивать свое внимание на морфогенезе отдельных паттернов. В официальном этическом кодексе Американской психологической ассоциации (APA) 1959 года психолог определяется как специалист, «обязанный увеличивать понимание человека человеком». А человек, заявляю я, существует только в конкретных, специфических, уникальных формах. Если вы ответите, что каждый объект природы уникален – каждый камень, каждое дерево, каждая птица, – я останусь непреклонным. Дело в том, что индивидуальная человеческая система настолько сложна, настолько поразительно изменчива в своих взаимодействиях с миром, и настолько изощренна ее саморегуляция, что нельзя сбросить со счетов вопрос уникальности, прибегнув к аналогиям с неживой природой или низшими формами жизни.
Стоящий перед нами вопрос не нов. Он обсуждался много раз, например, Мелом [185] , Сарбином, Тэфтом и Бентли [186] , а позже Холтом [187] . Если не ошибаюсь, большинство дискуссий кончалось тщательной защитой параметрического анализа. Разными словами нам говорят, что наука не может иметь дела с уникальными структурами, или уверяют, что в конечном счете нет разницы между молекулярным (то есть параметрическим) и морфогенетическим исследованием. Каждый биолог знает разницу между молекулярной и морфогенетической биологией, но психологи не спешат увидеть аналогичное различие в своей собственной науке.
Как указал Мел, в этом споре есть два отдельных вопроса. Один касается процесса понимания. Как психолог собирает в единый образ все те фрагменты информации, которые он получает, наблюдая за человеком? Этот вопрос поднимает трудную проблему сравнения роли логического (или ассоциативного) и интуитивного (или конфигурального) знания. Здесь возникают нерешенные эпистемологические проблемы. Для психологии вопрос сформулирован в терминах относительной предсказуемости, вытекающей из следования методу статистического (или актуарного) прогноза, который базируется на поведении среднего представителя данного класса, по сравнению с успешностью предсказания на основе клинического (индивидуального) понимания. Так как мы далеки от приемлемого решения этого спора, я призываю к воображению для разработки более подходящих методов эмпирического решения этой проблемы.
Второй вопрос в дискуссии параметры – морфогенез касается типа данных , необходимых для оценки индивидуального поведения. Являются ли баллы, полученные по измерительным шкалам, по проективным тестам или по опросникам, единственными нужными нам данными? В общем-то, сейчас мы работаем именно с этим типом данных.
Ознакомительная версия.
