культивировать позицию блюстителя, но не бойца».
Ценности блюстительства постепенно распространяются по стране. В 2017 году начальник полиции Лос-Анджелеса Чарли Бек провозгласил новый курс, согласно которому офицеры должны «всегда руководствоваться состраданием и эмпатией, в любых взаимодействиях» с бездомными. Обучение в стиле ЦОУП ведется в Лас-Вегасе, калифорнийском Стоктоне и Цинциннати. На видео для привлечения новобранцев в Декейтере, штат Джорджия, директор говорит: «В нашем отделе эмпатия на первом месте. Мы всегда стараемся поставить себя на место другого человека».
Нормы меняются, но невозможно сказать, насколько это скажется на американской полиции в целом. На каждую похвалу в адрес Рар и ЦОУП приходится осуждение одного скептика из коллег. После введения философии блюстительства в ЦОУП сменилось 20% руководящего состава. В 2016 году Рар читала доклад на ежегодной конференции в Национальной академии ФБР, и многие регулярные участники его бойкотировали. Оззи Кнезович, шериф округа Спокан, обеспокоен выпускниками Рар. «Мои офицеры полевой подготовки говорят: “Шериф, это страшно. Курсанты ЦОУП не стреляют, их так всех перебьют”».
Кнезович учился в Вайоминге в академии университетского типа, без военной муштры. «Меня никогда не учили быть бойцом», — рассказывает он. Кнезович считает, что Рар просто красиво переформулировала стандартные полицейские идеалы и преподнесла как свои. Хуже того, он думает, что, сделав пугало из бойцовской идеологии, она только увеличивает пропасть между полицией и обществом. «Сейчас самое сложное в работе начальника полиции — это убедить офицеров правоохранительных органов и общество, что они друг для друга не пустое место». И, позиционируя почти всю американскую полицию как разжигателей уличной войны, она «подрывает общественное доверие».
Кнезович болеет за свое дело, но неправильно перекладывать на Рар всю вину за общественную боязнь полиции. Цветное население, скажем, без чьего-либо влияния считает полицейских воинственными и непредсказуемыми. Ситуацию надо менять постепенно, по одному прецеденту. Но изменений требует вся культура. Возьмем пример тридцатипятилетнего Антонио Замбрано-Монтеса, психически больного отца двоих детей. В начале 2015 года в Паско — маленьком городке на юго-западе Вашингтона — он начал швыряться камнями в проезжающие мимо автомобили. Прибыли трое полицейских, в них тоже полетели камни, но другого оружия у Замбрано-Монтеса не было. Есть видеозапись, как он убегает от полиции по улице. Они стреляют в него, еще бегущего, и он погибает.
Кажется, что на этом видео, как и на многих похожих, есть все улики, чтобы привлечь полицейских к ответственности. Но, в отличие от большинства штатов, в Вашингтоне от обвинения требуется доказать, что офицер не только применил неоправданное насилие, но и сделал это «со злым умыслом». Из-за этого правила привлечь полицию к ответственности за применение избыточной силы невозможно — ну разве что с помощью телепатии. Во время моего пребывания в ЦОУП с офицеров, открывших огонь по Замбрано-Монтесу, сняли все обвинения. Рар поддержала это решение, сказав: «Эти офицеры, по-человечески, очень хорошие ребята». Она напомнила мне, что со стороны полиции убийство чаще всего непреднамеренное. «Ведь за случайно совершенную ошибку не судят. Приговор — слишком жестокое наказание за неверное решение».
Здесь Рар нетипично для себя отходит от позиции общественности. Как общество мы на самом деле наказываем за непреднамеренное убийство и преступную небрежность. А оборот «случайно совершенная ошибка» больше уместен в ресторане, когда официант перепутал блюда, чем в деле об убийстве мирного жителя. Но точку зрения Рар разделяют почти все офицеры ЦОУП. Они убеждают меня, что большинство полицейских совсем не такие буйные расисты, как показывают на YouTube и Periscope. Они рассказывают, как рискуют, защищая людей, желающих им смерти. И они правы. Полиция и граждане контактируют сотни тысяч раз в год и в большинстве случаев расходятся мирно.
Съемки полицейского насилия портят репутацию более чем миллиону служителей правопорядка.
С другой стороны, какая разница, сколько процентов встреч проходят нормально, если единицы выглядят как расправа? [249] Рар признаёт, что «это портит нам реноме». Другие офицеры тоже говорят о реноме, но поспешно добавляют, что неправильно делать выводы на основании однобокого освещения событий, в котором всех собак вешают на полицию.
В этом проявляется глобальная нестыковка в миссии ЦОУП. Рар и ее команда поощряют доброту у курсантов, которые как офицеры полиции вряд ли понесут наказание за жестокость. Согласно принципам Пиля, полиция и граждане едины. Учить офицеров поддерживать граждан, прислушиваться к ним и поступать по справедливости — очевидный шаг в верном направлении. Но что такое эмпатия без ответственности? Если полицейский может вас убить и ему за это ничего не будет, вряд ли вас утешит то, что этому полицейскому небезразличны ваши чувства.
Отчасти проблема в том, что даже если полицейский сочувствует гражданам, по отношению к коллегам это чувство сильнее. По данным опроса 2017 года, 60% населения считает, что перестрелки с участием полиции говорят о большой проблеме в культуре правоохранительных органов. Более чем две трети полицейских с этим не согласились, назвав такие случаи единичными. Когда дела идут плохо, в полиции друг за друга горой [250].
Эмиль Бруно изучает развитие эмпатии в конфликтных ситуациях, и такого рода «эмпатические предубеждения» его тоже интересуют [251]. Недавно он опрашивал американцев, венгров и греков об их чувствах к группе соплеменников по сравнению с чувствами к историческим врагам (арабам, мусульманским беженцам и немцам соответственно). Также он спрашивал, готовы ли они сотрудничать с членами враждебных групп. Наиболее эмпатичные индивидуумы не обязательно поддерживали мирную политику, особенно если преданны своей группе.
Это приводит к неожиданному выводу: иногда компромисс достигается не повышением эмпатии к чужакам, а понижением эмпатии к своим. Это трудная задача для любой группы, но особенно для полиции. Сомневаться в друге больно, а если зависишь от него в рискованной ситуации, то и опасно.
Но чтобы нормализовать отношения полиции с недоверчивыми сообществами, офицеру следует более критично смотреть на коллег и признавать их неправоту, как бы он ими ни восхищался. Если это войдет в норму, мы приблизимся к тому, что Рар называла идеальным миром, где «при виде офицера полиции первая мысль — это “теперь я в безопасности”».
Через несколько минут после прибытия в тюрьму Джейсону Оконофуа приказали раздеться догола. Перед тем как снять трусы, он заколебался. Ему было шестнадцать лет. Час назад он был на уроке углубленного изучения математики для десятого класса. Происходящее казалось нереальным. «Я сказал, раздевайся!» — заорал конвойный.
Джейсон пробыл в колонии для несовершеннолетних всего несколько часов, но до сих пор, пятнадцать лет спустя, все для него как вчера. «В меня там что-то вселилось. “Ты никто, у тебя нет никаких прав”». Он всегда делал все правильно: учился на отлично и играл средним полузащитником в футбольной команде. Он был бедным и черным, но взял удачу в свои руки. Тюрьма
