В гештальттерапии состояние оптимального функционирования называется зрелостью. Для того чтобы достичь зрелости, индивидуум должен преодолеть стремление получить поддержку из окружающего мира и найти новые источники поддержки в самом себе. Это можно сравнить с ситуацией, когда молодой человек, покинув родительский дом и оставшись без финансовой поддержки, сам находит способы заработать себе на жизнь. В гештальттерапии речь, естественно, идет не о финансовой зрелости, а об эмоциональной. Если индивидуум не достиг зрелости, то он скорее склонен манипулировать своим окружением для удовлетворения желаний, чем брать на себя ответственность за свои разочарования и пытаться удовлетворить свои истинные потребности. Зрелость наступает тогда, когда индивидуум мобилизует свои ресурсы для преодоления фрустрации и страха, возникающих из-за отсутствия поддержки со стороны окружающих и неадекватность самоподдержки. Ситуация, в которой он не может воспользоваться поддержкой со стороны окружающих и опереться на самого себя, есть тупик. Зрелость заключается в умении пойти на риск, чтобы выбраться из тупика. Если индивидуум не рискует, но у него актуализируются ролевые поведенческие стереотипы, позволяющие манипулировать другими: он может выбрать роль «беспомощного», чтобы остаться зависимым, или роль «глупца», чтобы получить интеллектуальную поддержку (Перлз, 1997).
Гештальттерапевт в своей работе с клиентом не пользуется методами, преобладающими в непосредственной практике социальной работы. То есть гештальттерапевт исходит не из предыстории, не формулирует основанный на диагнозе план лечения и не ожидает, что будет достигнута некая цель (предопределенная или какая-либо иная). Терапевт учит ожиданию того, что может произойти, но никак не того, что должно произойти. Такой взгляд на цели связан с принципом опоры на самого себя и ответственности за себя.
Последние годы жизни Перлз провел в знаменитом Институте Эсален в Калифорнии, и отсюда гештальтподход начал победоносное шествие в движение за человеческие возможности и трансперсональную психологию.
Оглядываясь на наследие Перлза, мы можем сделать вполне прозаичное заключение, что он собственно никогда не занимался трансперсональным спектром сознания. И, может быть, в соответствии со своим весьма прохладным взглядом на теоретические обобщения он и трансперсональную психологию при всей ее сложности и внутренней изысканности обозначил бы «слоновьим дерьмом». Но его опора на спонтанность, на объемное распределение внимания – сознания (присмотритесь к его «Базовому упражнению осознания» в трех зонах), принцип «здесь и сейчас» больше напоминают принципы дзен-буддистского монастыря, чем стратегию психотерапии. В крайнем случае его «зрелость» является наиболее важной предпосылкой не только ахимсы-гуру (круга священных обязанностей духовного учителя), но и принципиальной основой психодуховных путешествий «стяжания от духа святого» – трансперсональным.
12. Экзистенциальная психология и психотерапия
Ницшеанское «Бог умер» было чем-то большим, нежели наш собственный нигилистический (или гуманистический) прагматизм. Хотя Ницше понимал Бога как бессознательную проекцию человеческой природы, для него это также было нашим первичным средством достижения чувства всеобъемлющего значения и смысла. Так, ницшеанский «сверхчеловек», оказавший столь непосредственное влияние на понятие самоактуализации у Юнга, позднего Ранка и Маслоу, включает в себя воззрение, что в наш век мы должны каким-то образом воссоздать утерянное чувство трансцендентного, причем сделать это осознанно и без «проекции». По мнению Ницше, это возвращение могло бы быть достигнуто посредством культивирования творческого «экстаза» и «восторга» – без постулирования «иллюзорного» порядка в его основе. В этом контексте он говорил о потребности в натуралистической «физиологии» экстаза. В то же время этот сорт радикального прагматизма многим показался оставляющим «значение» – реанимацию механистической вселенной, – затерянным в негативной и релятивистской субъективности. Что могло бы быть более «духовным», «частным» и «просто психологическим» в нашу эру, чем религиозно-мистический опыт? Разумеется, эта логическая «субъективность» полностью контрастирует с его феноменологическим ощущением подавляющей «объективности», которое может требовать «проекции».
Имеются две последующие линии влияния, исходящие от Ницше, которые, вместе взятые, показывают важность попыток психологии работать с этим материалом.
Феноменологически экзистенциальная традиция, особенно как она видна в хайдеггеровском «Бытии и времени», искала среди черт мира повседневной жизни конкретный, непосредственный источник самой возможности какого бы то ни было интереса к «трансцендентному» и «запредельному». Эта возможность покоится на видоспецифичной абстрактной позиции, которая делает нас открытыми перед временным измерением таким образом, что мы всегда находимся «впереди самих себя» в будущем. Наши конкретные планы обычно затуманивают наше потенциальное понимание того, что то, что лежит впереди, с необходимостью неизвестно (Review of Existential Psyсhology and Psyсhiatry, 1985). Жизненное время повседневной общественной реальности также открывает нас к тому, что является неизвестным и «запредельным», как в смысле того, что будет происходить на следующей неделе, так и в форме «смерти». По Хайдеггеру, способность смотреть в лицо этому «ничто» впереди и не отрицать его также является непосредственным поводом для ощущения Бытия как такового – восторга, удивления и благоговения, что вещи вообще существуют. Опыт «Бытия» должен быть живым источником и стимулом всех традиционных религиозных и метафизических предприятий. Поздние сочинения Хайдеггера содержат изображения Бытия в терминах наподобие присутствия, позволения, даяния, обретения и особенно свечения, сияния или испускания света. Как продемонстрировал Герберт Гюнтер (Guenther, 1977) своими переводами тибетского буддизма, хайдеггеровские словесные портреты поразительно сходны с отчетами о постижении пустоты в мистицизме. Но у нас пока еще нет западной психологии разума, которая могла бы объяснить такой абстрактно порождаемый опыт.
К этой же линии влияния относятся труды друзей и учеников Хайдеггера: Медарда Босса и Людвига Бинсвангера, а также французского философа Сартра. Особо следует отметить Мориса Мерло-Понти, чьи работы по связи психоанализа с феноменологией и языком, сексуальности с телесностью образуют золотой фонд экзистенциальной психотерапии.
Затем существует более явная психологическая линия прямого и косвенного влияния, которая начинается с Уильяма Джеймса и продолжается в психологических концепциях Юнга, Маслоу, а также в современном трансперсональном движении. Воззрение Джеймса на соотнесенность всего познания с прагматикой человеческих забот и его обращение к эмпирическому исследованию религиозного опыта делают его своего рода североамериканским Ницше. По мнению Джеймса, существование религиозного опыта не может доказывать реальность его объекта, но приобретаемое посредством этого чувство значения и смысла становится важным для всякого «позитивного» психического здоровья. Соответственно Юнг и Маслоу видят в таком опыте естественное следствие роста личности или «самоактуализации», причем психоз иллюстрирует ошибочное проявление той же способности.
Основные принципы экзистенциальной психологии, как они сформулированы в трудах Л. Бинсвангера и М. Босса, М. Мерло-Понти, могут быть выражены следующим образом:
1. Хотя человеческое бытие имеет предел, человек всегда обладает свободой и необходимой для нее независимостью. Например, даже обреченный на смерть человек свободен по-разному чувствовать и вести себя при ее приближении.
2. Самым важным источником познания является экзистенциальное состояние человека, его субъективный психический опыт, доступный ему через его осознание «здесь и теперь».
3. Поскольку человеческая природа определяется не тем, что делает человек, а тем, как он осознает свое бытие, его природа никогда не может быть определена полностью, она всегда стремится к беспрерывному развитию, к реализации возможностей человека.
4. Человек един и целостен. Эта цельность «Я» создает уникальный характер переживаний каждого человека. В нем невозможно разделить органическое и психическое, осознаваемое и неосознаваемое, чувство и мысль.
5. Сознание человека не может быть сведено ни к его основным потребностям или защитам, как во фрейдизме, ни к эпифеноменам бихевиоризма.
Из этих принципов экзистенциальной психологии вытекают следующие этические принципы:
1. В жизни человек несет ответственность за свои поступки и акт выбора.
