Положение «практика ведет к совершенствованию» в сфере двигательных упражнений бесспорно. Но двигательные акты зависят отчасти от чувственного различения. Игра на бильярде, стрельба в цель, пляска на канате требуют способности весьма тонко различать малейшие изменения в ощущениях и отвечать на них соответствующими мышечными сокращениями. Всем известна артистическая способность различения в чисто чувственной области у покупателей — любителей гастрономических тонкостей. Есть люди, способные различить вкус старой мадеры из верхней или нижней части бутылки; иной, пощупав муку, скажет, из какой пшеницы она смолота. Слепая и глухонемая Л. Бриджмен до такой степени изощрила чувство осязания, что могла узнать на ощупь руку той особы, с которой здоровалась за год до этого; а ее сестра по несчастью Ю. Брэе, как рассказывают, сортировала в Гартфордском приюте выстиранное белье своих многочисленных товарок при помощи необыкновенно развитого чувства обоняния.
Зависимость способности различения от упражнения так хорошо всем известна, что почти никто из психологов не считал нужным искать для этого объяснения. По их мнению, по-видимому, практика должна утончать способность различения — дальше этого они не идут. По большей части психологи говорят: «В данном случае внимание направлено на объект различения; внимание же мы направляем на более привычные вещи, а объект внимания всегда сознается отчетливее». Ответ хотя и справедлив, но слишком общий, более подробных соображений по этому вопросу мы со своей стороны дать здесь не можем.
Порядок наших идей. После различения следует ассоциация. Очевидно, что весь прогресс познания должен заключаться в соединении обоих процессов, ибо объекты, являясь первоначально в цельном виде, анализируются нами, разлагаются на части, объекты разделенные объединяются и образуют в сознании сложные группы. Таким образом, анализ и синтез суть два непрерывно идущих рука об руку психических процесса: один с каждым новым шагом подготавливает путь другому совершенно так же, как при нормальной ходьбе человек пользуется поочередно то одной, то другой ногой, причем движение одной ноги обусловливает движение и другой.
Смена образов и мыслей, из которых слагаются наши умственные процессы, быстрое мелькание одной идеи за другой, переходы от одного предмета к прямо противоположному, переходы, изумляющие при первом взгляде своей резкостью, но при более внимательном анализе обнаруживающие цепь промежуточных звеньев, которые связуют совершенно естественным и осмысленным образом очень различные объекты, — такой загадочный невесомый поток мыслей с незапамятных времен вызывал изумление у всех, кто обращал внимание на эту вечно предстоящую перед нашим сознанием тайну. В особенности философы стремились рассеять хоть до некоторой степени таинственный мрак, покрывающий эти явления, пытаясь дать им простое объяснение. Философы поставили себе задачу найти принципы связи между мыслями, в силу которых они как бы вырастают одна из другой, и, таким образом, выяснить особенности в последовательности и сосуществовании наших идей.
Но, приступая к анализу этого явления, мы сразу наталкиваемся на вопрос: какого рода связь хотим мы определить — мыслимую связь или связь между мыслями? Это две совершенно различные вещи, и только для одной из них есть надежда найти объясняющие принципы. Бесконечно сложная путаница всех возможных видов мыслимой связи не может быть сформулирована просто. Любая связь объектов может быть мыслима: связь сосуществования, последовательности, сходства, контраста, противоречия, причины и действия, средства и цели, рода и вида, части и целого, субстанции и акциденции, раннего и позднего, большого и малого, лендлорда и арендатора, хозяина и слуги и т. д. — видов такой связи бесконечно много. Единственное упрощение, к которому можно было бы прибегнуть при анализе различных видов связи, заключается в сведении всех возможных видов отношений к немногим типам, аналогичным тем, которые иные авторы называют категориями рассудка. Следуя той или другой категории, мы могли бы переходить от какого угодно объекта мысли к другим. Если бы мы в данную минуту пытались определить этот род связи между отдельными моментами мышления, то настоящую главу пришлось бы теперь же закончить, ибо краткой характеристикой категорий может служить указание на то, что все они суть мыслимые отношения и что ум переходит от одного мыслимого объекта к другому тем или другим рациональным путем.
Определяется ли чередование наших идей какими-нибудь законами? Но что же фактически определяет путь, который принимают в своем течении наши мысли? Почему в данное время в данном месте мы начинаем думать о b, если только что перед этим подумали об а, а в другое время и в другом месте о с, а не о b? Почему мы иногда целые годы тщетно бьемся над разрешением какой-нибудь практической или научной проблемы, причем наша мысль отказывается найти желанное решение; и почему в один прекрасный день, гуляя по улице и нимало не помышляя о решении проблемы, мы вдруг находим в своем сознании долгожданный ответ, который возникает в нас с такой легкостью, будто мы никогда и не пытались его искать, и для которого послужило поводом, быть может, впечатление, полученное нами от цветов на шляпке шедшей впереди нас дамы или нечто совершенно неуловимое?
Нужно сознаться, что процессы мысли обусловлены весьма странными явлениями. «Чистый разум» только один из тысячи возможных факторов в наших процессах мысли. Кто из нас в состоянии сосчитать все нелепые идеи, предположения, крайне неосуществимые замыслы, которые могут прийти в голову в течение одного дня? Кто поклянется, что предрассудки и неосновательные мнения играют в его психической жизни меньшую роль, чем просвещенные взгляды?
И все-таки, по-видимому, и для ценных, и для ничтожных элементов нашего мышления существует один и тот же способ происхождения.
Эти законы суть законы мозговых процессов. Вероятно, мысль зависит от механических условий, по меньшей мере определяющих порядок, в котором объекты предстают перед сравнивающей и выбирающей мыслью. Не лишен интереса тот факт, что Локк и многие позднейшие французские и немецкие психологи признали необходимым допустить существование особого механического процесса, с помощью которого можно было бы объяснить заблуждения мысли, предубеждения, нарушающие правильность умственных процессов и делающие их бесплодными. Психологи усмотрели этот механический процесс в законе привычки или в том, что мы называем теперь ассоциацией по смежности. Но этим авторам никогда не приходило в голову, что тот же процесс, который идет рука об руку с действительным образованием и распределением в сознании одних идей, быть может, в состоянии производить и другие идеи и что привычные ассоциации, как ускоряющие ход мысли, так и задерживающие его, могут иметь общий механический источник. Согласно этой последней точке зрения, Гартли усматривал в привычке вполне удовлетворительный принцип объяснения для чередования наших идей и, таким образом, становился открыто на детерминистическую точку зрения, пытаясь распространить и на рациональные, и на иррациональные элементы мысли общий принцип объяснения.
Каким путем в голове человека мысль А сменяется в следующий момент мыслью В? Или почему обыкновенно в нем мысль А вызывает за собой мысль В? Гартли попытался объяснить эти явления, используя данные о физиологии мозга. Я полагаю, что в основных пунктах своей теории он был прав, и ограничусь здесь простым пересмотром его выводов, которые, со своей стороны, дополню некоторыми детальными соображениями.
Не идеи ассоциируются между собой, а объекты. Во избежание некоторых неясностей мы будем говорить, что ассоциация (поскольку это касается причины психического процесса) происходит между мыслимыми объектами, а не идеями; мы будем говорить об ассоциации объектов, а не идей. И поскольку слово «ассоциация» указывает на причину психического процесса, речь будет идти об ассоциации между собой мозговых процессов, которые, группируясь известным образом, определяют своими сочетаниями порядок психических процессов.
Основной принцип. Я теперь постараюсь показать, что явлениями ассоциации закон причинности управляет в форме закона приучения нервных тканей к восприятию впечатлений. Наличие известных материалов для нашей мысли зависит от того, каким путем один элементарный нервный процесс стремится вызвать за собой другой, который уже вызывался им прежде. Число элементарных нервных процессов, действующих в данную минуту в мозгу, и природа тех из них, которые вызывают к деятельности другие процессы, определяют общий характер мозговой деятельности. Она в свою очередь определяет содержание мысли в данную минуту. В зависимости от того, каким является для нас этот сложный результат элементарных процессов, мы называем его продуктом ассоциации по смежности, по сходству или по контрасту или еще по какому-нибудь свойству, смотря по тому, сколько основных родов ассоциации мы насчитываем. Впрочем, самое образование мне какой бы то ни было ассоциации должно объясняться чисто количественными различиями в деятельности элементарных нервных процессов, совершающихся в данный момент по закону приучения нервной ткани.
