Этому идеалу «Я» досталась та любовь к себе, которой в детстве пользовалось действительное «Я». Нарциссизм переносится на это новое идеальное «Я», подобно инфантильному «Я», обладающее всеми совершенствами. Человек в данном случае, как и во всех других случаях в области либидо, оказывается не в состоянии отказаться от некогда испытанного удовлетворения. Он не хочет поступиться нарциссическим совершенством своего детства, и когда со временем и с возрастом ставит перед самим собой его как идеал, то это есть только возмещение утерянного нарциссизма детства, когда он сам был собственным идеалом.
Само собой напрашивается в таком случае исследование взамоотношений между этим образованием идеала и сублимированием. Сублимирование – процесс, происходящий с объектом либидо. Он состоит в том, что влечение переходит на иную цель, далекую от сексуального удовлетворения; суть при этом заключается в отвлечении от сексуального. Идеализация – процесс, происходящий с объектом, благодаря которому этот объект, не изменяясь в своей сущности, становится более значительным и получает более высокую оценку. Идеализация одинаково возможна как в области «Я-либидо», так и в области «объект-либидо». Так, например, половая переоценка объекта является его идеализацией. Поэтому, поскольку сублимирование описывает нечто происходящее с влечением, а идеализация – с объектом, их приходится считать различными понятиями. Но если изменить точку зрения, то можно идеализацию описать как своего рода сублимирование в широком смысле слова.
В ущерб правильному пониманию часто смешивают образование «Я-идеала» с сублимированием влечения. Тот, кто отказался от своего нарциссизма во имя «Я-идеала», не должен всенепременно сублимировать свои либидозные влечения. Хотя «Я-идеал» и требует такого рода сублимирования, но не может его вынудить; сублимирование остается особым процессом, развитие которого совершенно не зависит от того, чем этот процесс вызван. Именно у невротиков можно найти самые резкие различия в степени развития «Я-идеала» и сублимирования примитивных либидозных влечений, и, в общем, гораздо труднее убедить идеалиста в том, что его либидо находит нецелесообразное применение по сравнению с либидо простого, скромного в своих требованиях человека. Также совершенно различно отношение образования идеала и сублимирования к тому, что обусловливает невроз. Образование идеала, как мы слышали, повышает требования «Я» и является самым сильным благоприятствующим моментом для вытеснения; сублимирование представляет собой тот выход, благодаря которому это требование может быть исполнено без всякого вытеснения.
Ничего не было бы удивительного, если бы нам удалось найти особую психическую инстанцию, имеющую своим назначением обеспечить нарциссическое удовлетворение, исходящее из «Я-идеала», и с этой целью беспрерывно наблюдающую за действительным «Я», сравнивая его с идеалом. Если подобная инстанция существует, то для нас, понятно, исключается возможность открыть ее; мы можем только допустить, что то, что мы называем совестью, носит все признаки такой инстанции. Признание этой инстанции дает нам возможность понять так называемый бред отношений, который так ясно проявляется в симптомалогии параноидальных заболеваний, но встречается и как изолированное заболевание, а также иногда вплетается в картину неврозов перенесения. В таких случаях больные жалуются на то, что все их мысли известны, за всеми их действиями наблюдают и следят, о бдительности этой инстанции их информируют голоса, которые – что особенно характерно – обращаются к ним в третьем лице («а вот теперь она думает об этом», «сейчас он уходит»). Эта жалоба правильна, она рисует истинное положение вещей. Подобная сила, которая следит за всеми нашими намерениями, узнает их и критикует, действительно существует у всех нас даже в нормальной жизни. Бред наблюдения изображает ее в первоначальной регрессивной форме, при этом раскрывает ее генезис и основание – вот почему больной и восстает против нее.
Побуждению к образованию «Я-идеала», стражем которого призвана быть совесть, послужило влияние критики родителей, воплощенное в слуховых галлюцинациях, а к родителям со временем примкнули воспитатели, учителя и весь необозримый и неопределенный сонм других лиц, составляющих общественную среду (окружающие, общественное мнение).
Большие количества преимущественно гомосексуального либидо принимают, таким образом, участие в образовании нарциссического «Я-идеала» и в сохранении этого идеала находят применение и удовлетворение. Институт совести сначала был в сущности воплощением родительской критики, в дальнейшем критики общества – процесс, который повторяется в тех случаях, когда под влиянием сначала внешнего запрета или препятствия развивается склонность к вытеснению. Благодаря болезни проявляются как слуховые галлюцинации в виде голосов, так и неопределенная масса лиц, олицетворяемая этими голосами, и в такой болезненной форме регрессивно воспроизводится история развития совести. А возмущение против этой цензорской инстанции происходит оттого, что личность больного, соответственно основному характеру болезни, стремится освободиться от всех этих влияний, начиная с родительского, отвлекая от них гомосексуальное либидо. Совесть, регрессивное изображение которой представляют собой галлюцинации, выступает тогда против личности в форме враждебного влияния извне.
Жалобы параноиков показывают также, что самокритика совести по существу совпадает с самонаблюдением, на котором она зиждется. Психическая инстанция, взявшая на себя функцию совести, тут начинает служить целям того же внутреннего самоисследования, которое доставляет философии материю для ее мыслительных операций. Это, должно быть, имеет значение для развития склонности к конструированию спекулятивных систем, которой отличается паранойя[18].
Для нас важно открыть и в других областях признаки этой критикующей и наблюдающей деятельности, усиление которой ведет к развитию совести и философского самознания. К этим признакам я отношу то, что Г. Зильберер* описал под названием «функционального феномена» – одно из немногих дополнений к учению о сновидениях, ценность которого неоспорима. Зильберер, как известно, показал, что в состояниях между сном и бодрствованием можно непосредственно наблюдать превращение мысли в зрительные картины, но что при таких условиях часто представляется в виде картины не содержание мыслей, а состояние (предрасположение к усталости и т. д.), в котором находится борящееся со сном лицо. Также он показал, что некоторые окончания и отрывки из содержания сновидений означают только то, что спящий сам начинает осознавать состояние сна и пробуждения. Он доказал таким образом, что самонаблюдение в смысле параноидального бреда наблюдения принимает участие в образовании сновидений. Это участие непостоянно. Вероятно, я его потому проглядел, что оно не играет большой роли в моих собственных снах; у философски одаренных, привыкших к самосозерцанию лиц оно может быть очень ясно.
Вспомним, что образование сновидений происходит под властью цензуры, которая требует искажения мыслей сновидения. Под этой цензурой мы не подразумеваем какой-либо особенной силы, а воспользовались этим словом для обозначения вытесняющих тенденций, направленных на мысли сновидений, во власти которых находится «Я», и если мы больше углубимся в подробности структуры «Я», то сможем в «Я-идеале» и динамических проявлениях совести узнать также цензора сновидений. Если этот цензор хоть немного наблюдает за душевными процессами во время сна, то вполне понятно, чем обусловлена его деятельность, – самонаблюдение и самокритика предстают в замечаниях вроде: теперь он слишком хочет спать, чтобы думать; теперь он просыпается и входит в содержание сновидений[19].
С этой точки зрения мы должны попытаться рассмотреть вопрос о самочувствии у нормальных людей и у невротиков.
Самочувствие кажется прежде всего выражением величины «Я» независимо от того, из чего оно состоит. Все, чем владеешь и что достигнуто, всякий подтвержденный опытом остаток примитивного чувства всемогущества содействует улучшению самочувствия.
Придерживаясь нашего различия между сексуальными влечениями «Я», мы должны признать за самочувствием особенно сильную зависимость от нарциссического либидо. При этом мы опираемся на два основных факта: 1) при парафрениях самочувствие улучшается, а при неврозах перенесения ухудшается, 2) в любовной жизни у нелюбимого человека самочувствие ухудшается, а у любимого – улучшается. Мы указали, что быть любимым составляет цель и дает удовлетворение при нарциссическом выборе объекта.
При дальнейших наблюдениях становится ясно, что либидо, привязанное к объектам, не улучшает самочувствия. Зависимость от любимого действует принижающим образом: кто влюблен – тот удручен. Кто любит, тот, так сказать, лишился части своего нарциссизма и может вернуть его лишь будучи любимым. При всех этих взаимоотношениях самочувствие, кажется, остается в зависимости от того, какую долю в любовной жизни занимает нарциссизм.
