к захоронению и всё сделали вовремя. Потом, когда подвезли к солдатским костям последнюю их "домовину" и уложили их туда, девочки успели подготовить ко дню захоронения выступление своей маленькой агитбригады. Послать им подмогу мы так и не сумели: нас разделяли Волга и размытые дождями ржевские проселки.
Уже в конце нашего пребывания в Ржевском районе вдоль Селижаровского тракта, в 15 километрах от города, прошла наша разведка — Сережа Шполянский, Алеша Коржов и Леша Хомяков. Среди других находок ребята обнаружили скелет солдата. Он лежал на боку, поджав ноги, и держал в откинутой, руке саперную лопатку. Сквозь его кости давно проросла трава, скрыв останки убитого, так что уже в наши дни кто-то прямо над погибшим развел костер. Пастухи ли готовили себе чай, проезжие шоферы останавливались отдохнуть или просто мальчишкам захотелось посидеть у огня в летний вечер, но костер оказался как раз на том месте, где лежал солдат. На черном фоне кострища ярко выделялась лежащая с краю человеческая челюсть. Невдалеке, в осыпавшихся окопах, валялись стреляные гильзы и человеческие кости, перемешанные с мусором, с пустыми консервными банками и битыми бутылками. Понятное дело — проезжая дорога, и все-таки...
И все-таки для большинства идущих и едущих вдоль Селижаровского тракта и многих других дорог страны человеческие кости давно уже стали не людскими останками, а скорее чем то вроде придорожных камней. Были люди, стали камни... Когда произошел этот сдвиг в сознании? Может быть, в ту пору, когда деды и бабки нынешних мальчишек по нарядам возами возили с полей эти самые человеческие кости? Или когда под тракторами во время пахоты хрустели черепа? Или когда на местах массовых захоронений и расстрелов строили стадионы, микрорайоны жилых домов, дачи?.. А может, еще раньше, когда на поездах, идущих от Москвы к станции Ржев, нельзя было открыть окна — таким смрадом несло из лесов по обе стороны железной дороги? А может быть, этот сдвиг в сознании целого народа произошел оттого, что живые люди сами признали себя винтиками в сталинской государственной машине, так что уж там говорить о мертвых? Тем более — их было так много. И на войне погибших и в мирное время. Где уж тут оплакивать каждого... Вот так и превратились они в вещи, в мусор при дороге.
Собранные, обмытые руками ребят, уложенные и гробы, кости советских солдат накануне дня захоронения были поставлены в сельском клубе совхоза "Победа". Мы приехали туда дождливым утром. В маленьком зале пахло свежеокрашенным деревом. На гробах лежали астры. К одному из них вдруг припала головой 80-летняя женщина, вдова солдата, и, причитая, стала поминать их, давно ушедших из жизни, как своих родных. И только тут стало понятно: они вернулись к нам, к людям. Вернулись как люди. Их ведь убили дважды: сначала фашистскими пулями и осколками, а потом — равнодушием правителей, постепенно ставшим и равнодушием народа. Разбудить людскую совесть можно, только сопротивляясь этому двойному убийству. И вот плачет бабка над солдатским гробом, а старый лесник Виктор Иванович Попов, постояв у груды костей, подготовленных к укладке в ящики, глядя на черепа со следами ран от пуль и осколков, от ударов прикладом, произнес: "Теперь по ночам сниться будут".
То, что делает в поисковых экспедициях наша молодежь, не покаяние. Нам не в чем каяться — пусть каются те, кто виноват. Это искупление чужой вины в том самом, древнем, евангельском смысле, вины преступивших человечность.
ОБЯЗАННОСТЬ БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ
Обязанность быть человеком не кончится вместе с теперешней войной, и для выполнения этой обязанности потребуется героическое сердце, пока все люди не станут людьми.
Юлиус Фучик
Опрос населения — один из самых трудоемких видов поисковой работы. Опросами надо охватить все населенные пункты — от малых хуторов до больших поселков городского типа. Нужно обойти все дома, иногда заходить по два раза: где-то нет на месте хозяев, где-то в отъезде особенно интересный для нас человек, а вернется через день-два. И главное — нужно записать все, что старшее поколение помнит о войне. "Разговорить" людей и точно записать их рассказ — целая наука. Ребят IV–VI классов на это задание не пошлешь. Старших, если они не общительны и медлительны, тоже нельзя посылать на такое задание. Беседу лучше вести втроем: один беседует, двое записывают по возможности дословно, но делают это попеременно, чтобы успевать за разговором.
Если местный житель во время войны жил не здесь, его рассказом все равно не следует пренебрегать — информация о войне лишней не будет. И надо торопиться: еще лет 5-10, и свидетели грозной поры уйдут. Уже сейчас среди них больше всего тех, кому в военные годы было 10-12 лет. Зато того, что от этих людей здесь можно услышать, не прочтешь ни в одной книжке. Однажды мы услышали о том, как в маленькой деревушке Клетки немцы "с гарантией" расстреливали окруженцев. Наших выстраивали в шеренгу, и все солдаты стреляли сначала в одного, разрывными, в голову... Потом — в следующего. При такой "организации" не могло быть случайно оставшихся в живых жертв. Среди расстрелянных было двое молодых нерусских ребят из Казахстана или Киргизии. В дни, когда фронт приближался к линии обороны панфиловской дивизии по левому берегу реки Рузы, они были посланы на другой берег минировать "предполье" — подступы к реке. Выполнив задание, они пытались вернуться к своим, но наши позиции были заняты прорвавшимися в другом месте гитлеровцами. Идти неизвестно куда, по снегам и лесным болотам, они, степняки, видно, не решились. Несколько дней парни скрывались около деревни, приходили в крайний дом за хлебом и картошкой. В селе пряталось еще несколько человек. Какое-то время немцы делали вид, что этого не замечают. Затем, видимо, последовало распоряжение — и все окруженцы были быстро выловлены и расстреляны.
Еще одна группа, отставшая от своей части (16 человек), пряталась в пустом овощехранилище за деревней, на берегу реки. Женщины носили им туда еду. Но после одной очень холодной ночи всех шестнадцать обнаружили замерзшими там же, в погребе, возле крохотного потухшего костерка. Это место стало их братской могилой, которую пока что нам обнаружить не удалось, хотя, по указанию тех самых женщин, мы накопали там уйму шурфов.
В другой деревне нам рассказали, как фашисты допрашивали пленного, молодого раненого лыжника. Перед расстрелом он отказался разуваться: "Вам нужны сапоги — вы и снимайте". А очень старая женщина, для которой, видно, самым большим потрясением в
