нам приходится работать. И раз они происходят настолько редко, хотя еженедельно в психиатрических отделениях по всей стране проводятся сотни удержаний безо всяких осложнений, это многое говорит об отваге, сострадательности и профессионализме наших сотрудников.
Срок содержания пациента в изоляторе должен быть минимальным. Иногда всего несколько часов и никогда больше нескольких дней. Однако я помню, как однажды, когда еще работал врачом без квалификационной категории, во время дежурства на выходных осматривал в изоляторе молодого человека, страдавшего шизофренией, который попал в больницу после покушения на убийство няни своего племянника. Уже в отделении он смастерил себе оружие из зубной щетки и бритвенного лезвия и тяжело ранил другого больного, причем, похоже, жертва была случайной. Почти наверняка это было вызвано психотическим бредом, о котором больной отказался разговаривать. В его палате нашли припрятанным и другое самодельное оружие. Было решено, что для нашего полузакрытого отделения он слишком опасен, поэтому его держали в изоляторе месяца два, пока для него не освободилась койка в Бродмурской больнице.
Когда осматриваешь больного в изоляторе, в воздухе висит осязаемое напряжение. У Ленни психическое состояние менялось с такой дикой скоростью, что мы представления не имели, какая его версия прячется за дверью, которую мы отпираем. Иногда он пылал от ярости, кричал, даже бросался на нас. А иногда шутил или многословно извинялся за тот случай, который привел его в изолятор. Все сотрудники, входящие в изолятор на очередной осмотр, знают, что на них могут напасть. Меня всегда поражало, насколько тщательно и профессионально планируются такие осмотры. Словно мы собираемся грабить банк. В изолятор в заранее обговоренном порядке входят четыре-пять медсестер и встают каждая на свое место, чтобы сыграть свои четко определенные роли, если – и только если – больной покажет, что может напасть: одна будет удерживать голову, по одной на каждую руку и одна или две – ноги. Иногда, если больной особенно силен, мускулист или опасен, на руки и на ноги назначают дополнительных медсестер. Очень важно составить и идеально слаженный план выхода, чтобы все быстро покинули помещение, не столкнувшись друг с другом в тесном пространстве. Благодаря медсестрам, с которыми я имел удовольствие работать все эти годы, в подавляющем большинстве случаев осмотры больных в изоляторе проходили гладко, и даже если риск насилия был очень силен, его удавалось смягчить.
Однако в памяти у меня остались два инцидента, от которых по спине до сих пор бежит холодок. Оба произошли опять же во время моего обучения на врача без квалификационной категории, за добрых два-три года до того, как я взял на себя ответственность за лечение Ленни. Один раз молодой человек с паранойей, содержавшийся в палате для острых больных, оказался в изоляторе, когда ударил эрготерапевта, запретившего ему ходить в тренажерный зал, поскольку возникли подозрения, что он торгует марихуаной в туалете. Хотя отчасти молодой человек был «безумцем» (у него было шизоаффективное расстройство и бредовые теории заговора – он считал, что ему промывают мозги сайентологи), налицо был значительный элемент «злодейства» (антисоциальное расстройство личности и сложности с властными фигурами). Ему удалось протащить в изолятор зажигалку. Пациентов обыскивают и выдают больничные тренировочные костюмы без карманов, поэтому могу лишь предположить, что он воспользовался для этого более, гм, интимным внутренним карманом. Когда пациента насильно водворяли в изолятор, он визжал и брыкался, и одному из сотрудников пришлось даже разжимать его пальцы на дверном косяке, чтобы затолкать его внутрь. Когда дверь заперли, молодой человек снял фуфайку, картинно напряг жидкие мускулы, прошелся перед окном с усмешкой, которую я не могу назвать иначе как маниакальной, потом поднес к окну зажигалку и поджег фуфайку. Очевидно, терпеть такое было нельзя. Из-за ударопрочного стекла он демонстративно провел пальцем по горлу, адресуя этот жест двум медсестрам, которых особенно невзлюбил, и живописал, что он с ними сделает. Слов мы не расслышали из-за толстой металлической двери, но суть уловили. Мы вызвали по рации подкрепление, позвали семь медсестер из других отделений – оптимальное количество для такого ограниченного пространства. Они вошли, приняли на себя несколько сильных ударов, сумели удержать молодого человека и сделали ему успокоительный укол. Понадобилось два сотрудника и несколько напряженных минут, чтобы выкрутить зажигалку из его костлявых, на удивление сильных пальцев. У медсестер остались царапины, несколько синяков и порез на щеке. Но обошлось без переломов, черепно-мозговых травм и визитов в отделение скорой помощи. Отличный результат при таких обстоятельствах, по моему мнению. Я как врач не участвовал в физическом удержании. Хотя я наблюдал за всем только со стороны, помню, что сердце так и колотилось. Случай, когда я получил тумака в первый же день, по сравнению с этой историей был словно пикник ясным весенним утром.
Другой случай, увы, закончился куда страшнее. Нарушительницей была миниатюрная, но неожиданно сильная женщина средних лет, у которой татуировок было больше, чем зубов, а шрамы от самоповреждений покрывали руки так густо, что почти не было видно здоровой кожи. Эта женщина явно отвечала голосам и плюнула в заведующего отделением, когда он опустился перед ней на колени, чтобы поговорить, во время осмотра в изоляторе. Пациентку удержали, но она сумела высвободить одну руку и начала бить кулаком всех без разбора. Кто-то из сотрудников запаниковал, нарушил строй и выпустил вторую руку. А дальше включился эффект домино – все медсестры разжали хватку и ринулись к двери. В суматохе шприц с успокоительным полетел на пол. Больная схватила одну медсестру за волосы. Последний, кто выходил, не заметил этого и закрыл за собой тяжелую прочную дверь изолятора, так что коллега оказалась заперта внутри с пациенткой, одержимой жаждой убийства. Персоналу потребовалось две минуты, чтобы реорганизоваться, набрать лекарство в другой шприц и вернуться в изолятор. Думаю, можно с уверенностью сказать, что эти две минуты были худшими в жизни бедной медсестры. Ее избили руками и ногами – подбитый глаз, два сломанных ребра, несколько выдранных прядей волос. И, подозреваю, много ночей, испорченных страшными снами.
К счастью, медсестру удалось вызволить, а пациентку удержать и успокоить уколом. Однако через несколько минут после того, как дверь снова заперли, она нашла первый шприц, про который в суматохе все забыли, и принялась размахивать им перед камерой, грозя тем, кто попытается осмотреть ее в следующий раз. Мы с заведующим отделением пытались вести с ней переговоры по внутренней связи, но пациентка в ответ только смачно харкнула.
Как мы ни урезонивали ее отдать оружие, она не желала нас слушать. Мы решили, что оставлять все как есть опасно, и вызвали полицию. Прибыло несколько офицеров во главе
