бурного процесса терапии этой семьи потребовало бы солидного тома с приложением в форме видео– и аудиозаписей командных дискуссий. Здесь мы скажем лишь, что испробовали абсолютно все вмешательства, описанные до настоящего момента в этой книге, и не получили никакого эффекта Мы даже вынуждены были удвоить оговоренное число сеансов, добавив еще десять, несмотря на отдаленность места жительства семьи от нашего Центра в Милане. Для них, впрочем, увлекательность "поединка" явно стоила всяческих неудобств.
На различные наши вмешательства семья отвечала блестящими дисквалификациями, тем временем Агнеса сменила крайнюю худобу на пышную дряблость и усилила свое психотическое поведение. И, несмотря на все это, семья продолжала ходить к нам!
К семнадцатому сеансу, будучи уже в крайнем раздражении, мы твердо поняли, что пришел момент заявить о своем бессилии, никого в нем не обвиняя. Мы предположили, что семья бросает вызов прежде всего женщине-терапевту, считавшейся авторитетом в области анорексии. Потому мы решили, что именно она должна унизить себя перед семьей, объявив о своей беспомощности. Реакцией родителей на этот маневр были изумление и испуг. Но на лице Агнесы, когда она поднималась с кресла за курткой и свитером, мы заметили улыбку удовлетворения. Эта улыбка была первым знаком того, что мы наконец сделали верный шаг.
Следующий сеанс, состоявшийся месяц спустя, был запоминающимся. Беседа началась с рассказа отца об улучшении у Агнесы в течение последних нескольких недель. Она стала есть более регулярно, перестала устраивать скандалы за едой и ела теперь больше, чем прежде. У нее возникли дружеские отношения со старшей сестрой (после враждебности, длившейся не один год) и появились новые друзья. Вдобавок к этой информации отец рассказал полдюжины семейных "секретов". Внезапно обнаружив интеллект и способность к психологическому анализу (вплоть до этого сеанса он производил впечатление почти слабоумного), он начал излагать кардинальные факты, касающиеся эволюции внутрисемейных отношений. Терапевты были довольны и временно приняли наживку. Но в этот момент мать сообщила, что Агнеса (сидевшая рядом с ней неподвижно, как статуя) пришла на этот сеанс против своего желания. Она рассказала, что, убирая комнату Агнесы, нашла (случайно!) ее дневник, из которого прочла последние несколько страниц. Она принесла его на сеанс. Можно ли прочитать из него вслух? [35] Агнеса кивнула в знак согласия, то же сделали терапевты. Эти страницы прозвучали как сущий плач Агнесы по поводу горького разочарования, пережитого ею при лечении у доктора Сельвини (следовательно, это было усиление дисквалификации).
"Я давно просила родителей отвезти меня к ней, я верила в нее. Мне казалось невероятным, что я попаду к ней – к доктору, от которого все в таком восторге, который излечил столько людей от анорексии. (В этом месте мать прервала чтение, чтобы рассказать нам о неудачном напутственном слове приславшего их к нам врача). Анорексия, какое гадкое слово! И я так надеялась избавиться от этой муки. Но оказалось, что я ошиблась горше, чем когда-либо прежде. Бедная я, бедная!!"
Дневник заканчивался записью о твердом решении измениться без чьей-либо помощи, найти себе, как старшая сестра, молодого человека и послать к черту психиатрию вместе с психиатрами.
Выражая сожаление и согласие, терапевты слушали, как мать печально читает дневник дочери. Сразу после этого они удалились на обсуждение. Двое терапевтов оставались за зеркалом, наблюдая реакции членов семьи. Отец воскликнул: "За этот сеанс мы сказали и поняли больше, чем за все остальные вместе взятые!" – и получил раздраженный ответ Агнесы: "Все те же давно известные вещи, от которых мне ни жарко, ни холодно". Это убедило нас в том, что нужно следовать избранной нами тактике, то есть продолжать декларировать свою беспомощность в решении проблемы семьи. Поэтому необходимо было проигнорировать "позитивную" перемену в поведении отца и все внимание сосредоточить на дневнике Агнесы.
Вернувшись к семье, женщина-терапевт заявила, что единственно важным на сеансе был дневник. Она попросила Агнесу, если та не против, скопировать прочитанные страницы дневника и отослать их к нам в Центр, чтобы она, терапевт, могла поразмышлять над ними. Агнеса согласилась, и несколько дней спустя мы получили копию страниц дневника, переписанных (случайно!) на бланках фирмы отца. Мы были убеждены, что на этой стадии трансформация не может произойти без развенчания "волшебника".
Глава 17. Терапевты предписывают себе предельный парадокс
В главе 4 мы уже говорили о том, что предельный парадокс, используемый в скрытой эскалации шизофренического взаимодействия, выражается в следующем сообщении: "У вас есть только один способ помочь мне: не быть самими собой" [36]. Для нейтрализации этого парадоксального запроса мы разработали два контрпарадокса.
Первый из них состоит в извлечении парадоксального запроса из клубка дезориентирующих коммуникативных маневров и применения к нему правила позитивной коннотации, то есть признание его правильности и законности.
Суть второго контрпарадокса – в предписании подчинения этому запросу, адресованному исключительно самим себе. При этом мы, однако, не перестаем держать клиентов в напряжении, поскольку заявляем, что продолжение и результат терапии зависят исключительно от того, удастся нам или нет выполнить собственное предписание.
Следующий пример, описывающий одиннадцатый сеанс терапии семьи с семилетним ребенком, имевшим диагноз "аутизм", прояснит эти терапевтические маневры.
С самого первого сеанса мы постоянно сталкивались с блокирующим поведением молодой матери, Матильды. Ненасытная читательница книг по психоанализу и о нем, ветеран безуспешной психоаналитической терапии, Матильда стремилась центрировать сеансы вокруг себя, играя роль пациента в психоаналитической терапии.
Постоянно на грани слез и срыва, она твердила о своих прошлых страданиях. Каким несчастным было ее детство, какой печальной была ее юность, и все из-за непонимания, несправедливости и психологического насилия родителей! Подавленная памятью об этих мучительных переживаниях, она не в состоянии быть самой собой. Какой бы она могла быть, будь у нее другое прошлое!
Старания терапевтов сменить тему обычно оказывались безуспешными. Одиннадцатый сеанс, о котором сейчас пойдет речь, не являлся исключением. Однако на этот раз (после терапевтического вмешательства, которое привело к некоторым изменениям у Дедо, идентифицированного пациента) ее сетования были настолько отчаянными, что полностью обнажили их цель – сохранение status quo [37]. В путаных жалобах Матильды выделились определенные ключевые пункты:
а) Матильде, находящейся в плену своего прошлого, не станет лучше, пока это прошлое не изменится.
б) Ее муж Серджио и сын Дедо обязаны помогать ей в изменении ее прошлого.
в) От терапевтов ожидается то же самое, но они все равно по-настоящему ей не помогут, даже если будут стараться.
г) На самом деле мужчина-терапевт сможет помочь ей лишь в том случае, если сумеет встать на место ее матери и быть таким,
