В этой исторической части книги представлен динамический подход, с помощью которого можно занять корректирующую позицию по отношению к особенностям культуры. Это позволяет избежать исторического детерминизма. Культурное прошлое определяет поведение человека до того момента, пока он не начинает его осознавать. Не удивительно, что тут сама собой напрашивается аналогия с психоанализом: поведение пациента определяется его прошлыми переживаниями и установками до тех пор, пока он их не осознает. Благодаря способности осознавать свое прошлое человек может в какой-то мере освободиться от истории, может изменить ее влияние на свою судьбу, может стать не только продуктом истории, но и ее создателем. «Не только история создает человека, — пишет Фромм, — но и человек создает историю. Разрешение этого кажущегося противоречия лежит в сфере социальной психологии. Она описывает, как страсти, желания и тревоги видоизменяются и развиваются под воздействием социального процесса, но одновременно показывает, что энергия людей, обретая конкретные формы, становится, в свою очередь, продуктивной силой, формирующей этот социальный процесс»[342].
Поскольку история развития структуры характера современного человека — тема слишком обширная, я ограничусь лишь одним аспектом, который интересует нас больше всего: рассмотрю лишь стремление к соревнованию. И поскольку проследить за развитием этой тенденции во все периоды истории западного общества невозможно, я начну с эпохи Возрождения, то есть с того периода, когда формировались основы нашей эпохи[343] Мы проследим, как в эпоху Возрождения возник и начал распространяться индивидуализм, как он приобрел характер соревнования и как потом это привело современного человека к отчуждению от окружающих и породило в нем тревогу.
Индивидуализм эпохи Возрождения
Такая черта характера западного человека, как индивидуализм, становится понятнее, если рассматривать ее как реакцию на коллективизм средних веков. В средние века, как говорит Буркхард, человек «сознавал себя членом своего племени, народа, партии, семейства или корпорации, то есть осознавал себя с помощью какой-либо общей категории»[344]. Каждый человек осознавал свое место в экономической структуре гильдии, в психологической структуре семьи, в иерархии феодальных взаимоотношений, а также в моральной и духовной структуре церкви. Каналы для выражения эмоций имели общественный характер: для чувств, связывающих людей воедино, существовали праздники, для выражения агрессивных чувств — такие явления, как крестовые походы. «Все эмоции были помещены в жесткие рамки социальных норм, — пишет Хёйзинга, — эти рамки сдерживали разрушительную силу страсти и жестокости»[345].
Но к четырнадцатому-пятнадцатому векам, как считает Хёйзинга, церковные и общественные иерархические структуры, которые раньше служили каналами для выражения эмоций и переживаний, стали орудиями подавления жизненных сил человека. Для последнего этапа средневековья характерно неистовое использование символов, которые становятся как бы самоцелью. Они превратились в форму, лишенную жизненного содержания и оторванную от реальности. Последнее столетие средних веков отмечено депрессией, меланхолией, скептицизмом и сильной тревогой. Эта тревога проявляется в боязни смерти и во всеобщем страхе перед демонами и колдунами[346]. «Достаточно взглянуть на произведения Босха или Грюнвальда, — пишет Манхейм, — чтобы почувствовать крушение средневекового миропорядка, повлекшее за собой появление чувства страха и тревоги. Эта тревога находила символическое выражение в распространенном страхе перед дьяволом»[347]. Индивидуализм эпохи Возрождения отчасти был реакцией на этот вырождающийся коллективизм последнего этапа средних веков.
Новое признание ценности отдельной личности и новые представления о взаимоотношениях человека и природы, которые стали основными мотивами Возрождения, образно представлены в работах Джотто. Многие ученые полагают, что временной отрезок, отделяющий Джотто от его учителя, Чимабуэ, как раз и является началом новой исторической эпохи. Джотто жил в период, который называют «первым итальянским ренессансом», предшествовавшим эпохе Возрождения[348]. В отличие от символических, неподвижных, смотрящих прямо на зрителя изображений человека в средневековой живописи, у Джотто появляются фигуры, несколько повернутые в сторону и обладающие самостоятельными движениями. Живописцы средних веков выражают обобщенные, неземные чувства, относящиеся к определенным типам, Джотто начинает изображать эмоции конкретных людей. На его полотнах можно увидеть скорбь, радость, страсть или удивление простых людей в обычной жизни — отца, целующего дочь, или скорбящего человека на могиле своего друга. Художник, получающий удовольствие от изображения простых чувств, включает в свои картины и животных; то наслаждение, с которым Джотто пишет деревья и камни, предвосхищает радость перед простыми формами, которая свойственна художникам последующих веков. Хотя Джотто отчасти сохраняет верность средневековому символизму, в то же время в его живописи появляются новые черты, свойственные эпохе Ренессанса, — новый гуманизм и новый натурализм.
В средние века человек воспринимался как частица социального организма, в эпоху же Ренессанса личность стала самостоятельным целым, а социальное окружение превратилось в фон, на котором выделяется отдельный человек. Сравнивая Джотто с представителями эпохи Возрождения период ее полного расцвета, можно заметить одну существенную разницу: Джотто ценил простого человека (в этом можно заметить влияние святого Франциска Ассизского), в эпоху же Ренессанса стала цениться сильная личность. Именно на эту особенность в ее историческом развитии нам стоит обратить особое внимание, поскольку она является культурной основой для тревоги современного человека.
Радикальные изменения, которые в эпоху Возрождения происходят практически во всех сферах жизни: в экономической, интеллектуальной, географической и политической, — хорошо известны и не требуют описания. Все эти перемены связаны причинно-следственными связями с верой в могущество свободной автономной личности. С одной стороны, сами эти радикальные изменения основывались на новом представлении о человеке, с другой стороны, происходят социальные изменения, в результате которых акцент смещается на проявления силы, инициативы, смелости, знаний и предприимчивости. Социальная подвижность избавляет человека от власти «кастовой» семейной системы средневековья; благодаря своей отваге кто угодно может стать выдающимся человеком, несмотря на свое происхождение. Богатство, появившееся в ходе развития капитализма вслед за расширением торговли, создавало новые возможности для предприимчивых людей и являлось наградой для тех, кто не боялся риска. Высоко поднялся престиж образования и обучения, что было проявлением интеллектуальной свободы и любознательности; странствующий студент, для которого университетом является весь мир, символически показывает взаимосвязь между новым стремлением учиться и свободой движений. Но в то же время знание ценится как способ обретения силы. «Лишь тот, кто изучил все на свете, — говорит как бы от лица того времени Лоренцо Гиберти, художник эпохи Возрождения, — может безбоязненно презирать превратности судьбы»[349].
Политическая нестабильность эпохи Ренессанса, когда одного деспота, управлявшего городом, тут же сменял другой, учила людей свободно использовать силу и власть. Иногда каждому человеку приходилось стоять лишь за себя; способный и смелый человек мог занять высокое положение в обществе.
«При таких условиях свободная игра честолюбия приобретала необыкновенно сильный импульс. Благодаря своим способностям простой монах мог сделаться папой, а последний солдат — герцогом миланским. Дерзость, решительность, бесцеремонное нарушение моральных правил были главными орудиями успеха»[350].
Говоря о насилии, которое сопутствовало индивидуализму того времени, Бурхард замечает: «Основной характерный порок той эпохи одновременно создавал ее величие: этим пороком был крайний индивидуализм… Видя торжество эгоизма вокруг себя, человек был вынужден защитить свои права с помощью своей собственной силы»[351].
Для эпохи Возрождения отнюдь не характерна вера в ценность личности самой по себе. Скорее, как мы уже упоминали, ценилась сильная личность. Молчаливо предполагалась, что сильный может эксплуатировать слабого и манипулировать им, не чувствуя угрызений совести и не испытывая жалости. Важно помнить, что эпоха Ренессанса, породившая принципы, которые бессознательно усвоили многие люди нашего времени, не была движением масс, ей задавала тон горстка сильных и одаренных личностей.
