литературой свободы и достоинства.
Его упразднение назрело давно. Автономный человек – это инструмент, используемый для объяснения того, что мы не можем объяснить иным способом. Он создан из нашего невежества, и по мере роста понимания исчезает сам материал, из которого он состоит. Наука не дегуманизирует человека, она его дегомункулизирует, и она должна это сделать, если хочет предотвратить уничтожение человеческого рода. Человеку как человеку мы с готовностью говорим «скатертью дорога». Только избавившись от него, мы обратимся к истинным причинам человеческого поведения. Только тогда удастся перейти от предположений к наблюдениям, от чудесного к естественному, от недоступного к управляемому.
Часто говорят, что при этом мы должны относиться к оставшемуся человеку как к простому животному. «Животное» – это уничижительный термин, но только потому, что «человек» стал надуманно почетным. Кратч утверждает: в то время как традиционная точка зрения поддерживает восклицание Гамлета «Как он похож на некоего Бога!», Павлов, ученый-бихевиорист, подчеркнул: «Как он похож на некую собаку!» Это шаг вперед. Бог – это архетипический образец объяснительной фикции, чудотворного разума, метафизического. Человек гораздо больше, чем собака, но, как и собака, находится в пределах досягаемости научного анализа.
Действительно, большая часть экспериментального анализа поведения связана с низшими организмами. Генетические различия сводятся к минимуму за счет использования определенных пород. Историю окружающей среды можно контролировать, возможно с самого рождения. Строгие режимы можно поддерживать в течение длительных экспериментов. Почти ничего из этого невозможно сделать с людьми. Более того, при работе с низшими животными ученый с меньшей вероятностью поместит свои реакции на экспериментальные условия среди данных или разработает условия с учетом их влияния на него самого, а не на изучаемый экспериментальный организм. Никого не беспокоит, когда физиологи изучают дыхание, размножение, питание или эндокринные системы животных; они делают это, чтобы воспользоваться большим сходством. В настоящее время обнаруживается такая же похожесть в поведении. Конечно, всегда существует опасность, что методы, разработанные для изучения низших, будут подчеркивать только общие с человеком характеристики. Однако мы не сможем узнать, что является человеческим «по сути», пока не исследуем субъектов, не принадлежащих к человеческому роду. Традиционные теории автономного человека преувеличивают видовые различия. Некоторые из сложных условий подкрепления, которые сейчас изучаются, вызывают у низших поведение, которое, если бы испытуемые были людьми, традиционно считалось бы связанным с высшими психическими процессами.
Человек не превращается в машину, если анализировать его поведение в механических терминах. Ранние теории поведения, как мы видели, представляли человека как автомат, близкий к понятию машины XIX века, но в этом направлении достигнут прогресс. Человек является машиной в том смысле, что представляет собой сложную систему, ведущую себя закономерно, хотя сложность эта необычайна. Возможно, способность приспосабливаться к условиям подкрепления в итоге будет смоделирована машинами, правда это еще не сделано, и живая система, смоделированная подобным образом, в других отношениях останется уникальной.
Человек не превращается в машину, если побудить его использовать машины. Некоторые требуют повторяющегося и монотонного поведения, и мы по возможности избегаем их. Другие чрезвычайно повышают эффективность в общении с окружающим миром. Человек может реагировать на маленькие вещи с помощью электронного микроскопа, а на очень большие – с помощью радиотелескопа, и это кажется совершенно нечеловеческим для тех, кто пользуется только органами чувств. Человек может воздействовать на окружающую среду с точностью микроманипулятора или с дальностью и мощностью космической ракеты, и его поведение может показаться нечеловеческим тем, кто полагается только на сокращения мышц. (Утверждается, будто аппаратура, используемая в лаборатории оперантного научения, неверно отражает естественное поведение, поскольку вводит внешний источник силы [85]. Люди используют внешние источники, запуская воздушных змеев, плавая на лодках или стреляя из лука и стрел. Им пришлось бы отказаться от большинства достижений, если бы они использовали только силу мышц.) Люди записывают собственное поведение в книгах и других носителях информации. Использование этих записей может показаться совершенно нечеловеческим тем, кто использует только то, что помнит. Люди описывают сложные условия в виде правил и правил управления правилами и вводят их в электронные системы, которые «думают» со скоростью, кажущейся совершенно нечеловеческой для неподготовленного мыслителя. Люди делают все это с помощью машин, и они были бы людьми в меньшей степени, если бы не делали этого. То, что мы сейчас считаем машиноподобным поведением, на самом деле более обычно и до изобретения устройств. Раб на поле, бухгалтер на высоком табурете, студент, которого сверлит учитель, – вот кто был машиноподобным человеком.
Машины заменяют людей, когда делают то, что делали люди, и социальные последствия могут быть серьезными. По мере развития технологий машины будут брать на себя все больше человеческих функций, но до определенного момента. Мы создаем машины, которые уменьшают некоторые неприятные свойства окружающей среды (например, изнурительный труд) и производят больше положительных подкреплений. Мы создаем их именно потому, что они это делают. У нас нет причин строить машины, чтобы получать подкрепление от последствий, и сделать это означало бы лишить себя подкрепления. Если машины, которые создает человек, в итоге сделают его полностью расходным материалом, это произойдет случайно, а не по замыслу.
Важная роль автономного человека – придание человеческому поведению направления, и нередко утверждается, что, лишив человека внутреннего агента, мы оставляем его без цели. Как заметил один писатель: «Поскольку научная психология должна рассматривать поведение человека объективно, как определяемое необходимыми законами, она должна представлять поведение человека как непреднамеренное». Но «необходимые законы» имели бы такой эффект только в том случае, если бы относились исключительно к предшествующим условиям. Намерение и цель относятся к выборочным последствиям, эффекты которых можно сформулировать в «необходимых законах». Имеет ли жизнь, во всех формах, в которых существует на поверхности Земли, цель и является ли это доказательством преднамеренного замысла? Рука примата развилась, чтобы успешнее манипулировать предметами, однако ее цель следует искать не в предварительном замысле, а скорее в процессе отбора. Аналогичным образом при оперантном обусловливании цель умелого движения руки обнаруживается в последствиях, которые за ним следуют. Пианист не приобретает и не выполняет поведение плавной игры гаммы из-за предварительного намерения сделать это. Плавно сыгранные гаммы подкрепляются по многим причинам, и они отбирают искусные движения. Ни в эволюции человеческой руки, ни в приобретенном использовании руки речь не идет о каком-либо предварительном намерении или цели.
Аргумент в пользу цели, похоже, усиливается, если вернуться в темную глубь мутаций. Жак Барзун утверждал, что и Дарвин, и Маркс пренебрегали не только человеческими целями, но и созидательной целью, ответственной за вариации, с которыми работает естественный отбор. Возможно, как утверждают некоторые генетики, мутации не совсем случайны, но неслучайность не обязательно является доказательством наличия созидающего разума. Мутации
