Ознакомительная версия.
Проводив фройлен Саломе в офис и предложив ей массивное кресло, обитое черной кожей, Брейер сел на стул рядом с ней. Он не мог удержаться от замечания: «Как я вижу, вы предпочитаете делать все сами. Не кажется ли вам, что вы лишаете мужчин удовольствия поухаживать за вами?»
«Мы оба знаем, что некоторые услуги мужчин не самым лучшим образом сказываются на здоровье женщины!»
«Вашему будущему мужу потребуется курс интенсивного перевоспитания. От приобретенных за всю жизнь привычек не так-то уж легко избавиться».
«Брак? О нет, не для меня. Я вам уже говорила. Может быть, „частичный“ брак, но ничего более обязывающего».
Наблюдая за этой дерзкой красавицей — своей посетительницей, Брейер подумал, что идея частичного брака не так уж плоха. Он все время забывал, что она в два раза моложе его самого. Она была в скромном длинном черном платье, застегнутом на все пуговицы до самой шеи, плечи были покрыты меховым боа с крошечной лисьей мордочкой и лапками. «Странно, — подумал Брейер, — в холодной Венеции она снимает меха, однако в моем жарком офисе остается в них». Как бы то ни было, пора было переходить к делу.
«Итак, фройлен, — начал он, — давайте займемся болезнью вашего друга».
«Отчаяние — это не болезнь. У меня есть кое-какие рекомендации. Можно, я расскажу вам?»
«Где предел ее самонадеянности? — с негодованием подумал он. — Она говорит так, словно она мой коллега — директор клиники, терапевт с тридцатилетним стажем — а не неопытная школьница!.. Успокойся, Йозеф! — приказал он себе. — Она еще очень молода, она не поклоняется венскому божеству, Этикету. Она явно умна, так что может сказать что-то дельное. Видит бог: я вообще не представляю, как лечить отчаяние: я и со своим-то не могу справиться».
«Разумеется, фройлен, — спокойно ответил он. — Будьте добры, продолжайте».
«Мой брат Женя, с которым я встречалась сегодня утром, говорил, что вы использовали гипноз для того, чтобы помочь Анне О. вспомнить первоначальную психологическую причину каждого ее симптома. Я помню, как в Венеции вы говорили мне, что это определение источника каждого симптома каким-то образом устраняло его. Именно „каким“ из „каким-то“ меня и интересует больше всего. Когда-нибудь, когда у нас будет больше времени, я бы хотела, чтобы вы разъяснили мне, как именно это происходит: как получение информации о причине устраняет симптом».
Брейер замотал головой и замахал руками, открыв ладони Лу Саломе: «Это пока только эмпирическое наблюдение. Даже если бы мы с вами могли проговорить вечно, и тогда, боюсь, я не смог бы объяснить вам все в подробностях. Но вернемся к нашим рекомендациям, фройлен».
«Во-первых, я хочу посоветовать вам не использовать гипноз с Ницше. Вам просто не удастся. Его разум, его интеллект — это чудо, одно из чудес света, как вы сами убедитесь. Но он, как часто говорит он сам, всего лишь человек, даже слишком человек, и у него есть свои „белые пятна“».
Лу Саломе сняла свои меха, медленно поднялась и дошла до кушетки, чтобы положить их туда. Она на секунду задержала взгляд на дипломах, висящих в рамках на стене, поправила один из них, висящий немного неровно, затем села и, скрестив ноги, продолжила:
«Ницше исключительно чувствителен к проблемам власти. Он откажется участвовать в том, что он воспринимает как подчинение своей силы чужой. Его кумиры в философии — греки досократического периода, особенно он любит концепцию Адониса — веру в то, что человек может развить свои врожденные способности только в соревновании, и с полным недоверием относится к мотивам каждого, кто забывает про соревнование и утверждает, что он альтруист. В этом смысле его наставником был Шопенгауэр. Он уверен, что никто не собирается помогать другим, как раз наоборот, люди хотят только доминировать и усиливать собственную мощь. В те редкие моменты, когда он подчинял свою волю другому, он начинал чувствовать себя полностью опустошенным и приходил в бешенство. Так произошло с Рихардом Вагнером. Я полагаю, так происходит сейчас со мной».
«Что вы имеете в виду: так происходит сейчас с вами? Это правда, что вы несете определенную личную ответственность за великое отчаяние профессора Ницше?»
«Он уверен, что это так. Это моя вторая рекомендация: не становитесь на мою сторону. Судя по всему, вы не поняли меня… Чтобы было понятнее, я должна рассказать вам все о наших отношениях с Ницше. Я ничего не буду скрывать и отвечу на любой ваш вопрос. Это будет непросто. Я полностью доверяюсь вам, но все, что я вам скажу, должно остаться между нами».
«Вне всякого сомнения, фройлен, вы можете рассчитывать на это», — ответил он, восхищаясь ее прямотой и тем, насколько приятно говорить с таким открытым человеком.
«Ну, тогда… Впервые я встретила Ницше около восьми месяцев назад, в апреле».
Фрау Бекер постучалась и внесла кофе. Если она и была удивлена, увидев Брейера рядом с Лу Саломе, а не на его привычном месте за столом, она ничем своего удивления не выдала. Не говоря ни слова, она поставила поднос с фарфором, ложечками и блестящей серебряной банкой с кофе и ушла. Лу Саломе продолжила рассказ, Брейер налил им кофе.
«Я уехала из России в прошлом году из-за проблем с дыхательной системой — теперь мое состояние значительно улучшилось. Сначала я жила в Цюрихе, изучала теологию у Бидермана и работала с поэтом Готтфридом Кинкелем, — кажется, я не говорила, что я начинающая поэтесса. Когда мы с матерью переехали в Рим в начале этого года, Кинкель написал мне рекомендательное письмо для Мальвиды фон Мейзенбуг. Вы слышали о ней — она написала „Воспоминания идеалистки“».
Брейер кивнул. Он был знаком с работой Мальвиды фон Мейзенбуг, особенно ему запомнились ее крестовые походы в защиту прав женщин, требования радикальных политических реформ и внесения разнообразных изменений в образовательный процесс. Ему меньше понравились ее последние антиматериалистические трактаты, которые, по его мнению, были основаны на псевдонаучных утверждениях.
Лу Саломе продолжала: «Итак, я пришла в литературный салон к Мальвиде и там встретила очаровательного и потрясающего философа, Поля Рэ, с которым мы стали довольно хорошими друзьями. Герр Рэ посещал занятия Ницше в Базеле несколько лет назад, после чего они крепко подружились. Я видела, как герр Рэ восхищается Ницше, ставит его выше остальных. Вскоре он решил, что если я была его другом, то и мы с Ницше должны подружиться. Поль — герр Рэ — но, доктор, — она вспыхнула на долю секунды, но и это не укрылось от Брейера, а она поняла, что он это заметил, — можно, я буду называть его Полем, ведь я его называю именно так, а у нас с вами сегодня нет времени на все эти общественные условности. Мы с Полем очень близки, хотя я никогда не принесу себя в жертву на алтарь брака — ни с ним, ни с кем бы то ни было! Но, — нетерпеливо продолжила она, — кажется, я достаточно времени потратила на то, чтобы объяснить, почему на моем лице на мгновение появилась непроизвольная краска. Но разве мы не просто животные, которые краснеют?»
Брейер, потеряв дар речи, смог лишь изобразить кивок. На какое-то время среди медицинской атрибутики он почувствовал себя более уверенно, чем во время их последнего разговора. Но теперь, попавший под ее обаяние, он чувствовал, как уходят его силы. Насколько удивителен был ее комментарий по поводу вспышки краски: никогда за всю свою жизнь он не слышал, чтобы женщина или кто бы то ни было настолько откровенно говорил о сексуальных отношениях. И ей был всего лишь двадцать один год!
«Поль был уверен, что мы с Ницше легко подружимся, — продолжила Лу Саломе, — что мы прекрасно подходим друг другу. Он хотел, чтобы я стала для Ницше ученицей, протеже и противником в спорах. Он хотел, чтобы Ницше стал моим учителем, моим мирским священником».
Их прервал негромкий стук в дверь. Брейер открыл, и фрау Бекер громким шепотом сообщила ему, что пришел еще один пациент. Брейер вернулся на свое место и пообещал Лу, что у них еще много времени, так как пациенты, которые приходят не по записи, знают, что им наверняка придется довольно долго подождать, и попросил ее продолжать.
«Итак, Поль организовал встречу в Базилике Святого Петра — трудно найти более неподходящее место для встреч нашей дьявольской троицы — так мы стали потом именовать себя, хотя Ницше часто называл наши отношения „пифагорейскими“».
Брейер поймал себя на том, что смотрит не на лицо девушки, а на ее грудь. «Интересно, как долго я смотрю туда, — подумал он. — Заметила ли она? Замечали ли это за мной другие женщины?» Он взял в руки воображаемую метлу и вымел все мысли о сексе. Он сильнее сконцентрировался на ее глазах и ее словах.
«Ницше понравился мне с первого взгляда. Внешне он не представляет собой ничего особенного: среднего роста с мягким голосом и немигающими глазами, которые скорее заглядывали внутрь него, нежели вовне; казалось, он оберегал бесценное внутреннее сокровище. Тогда я еще не знала, что он на три четверти слеп. В нем было что-то невыразимо привлекательное. Первое, что я от него услышала, были слова: „С каких звезд мы упали сюда, чтобы быть вместе?“
Ознакомительная версия.
