По ходу книги я коснусь некоторых феноменов, связанных с гипнозом, и методов погружения в транс, но основное внимание будет сосредоточено на том, что имеет отношение к сформулированной модели. Следует обратить внимание на одно из следствий такого подхода, оно играет важную роль в истории гипноза: гипнотизер описывается мной как оператор, а второй участник процесса — как объект. Другими словами, гипнотизер активен, а объект пассивен. И это не удивительно, ведь мы берем на себя пассивную роль, посещая врача или попадая в больницу. «Они же специалисты, — думаем мы. — Они нам скажут, что делать». Таким образом, когда мы говорим о воздействии воли гипнотизера на гипнотизируемого и о согласии последнего открыть собственный разум для внушения, мы имеем в виду именно такую пассивность. Согласитесь, степень воздействия оператора не так уж и велика, — по крайней мере, представление о гипнотизере как о дьявольском манипуляторе отвергается напрочь, но волевое неравенство между объектом и оператором действительно существует. Загипнотизированный индивид может выйти из транса в любой момент по своему желанию, но пока он под гипнозом, его разум «приоткрыт» для внушений (только в пределах нравственных и социальных принципов данного индивида). Именно это пассивное состояние внушаемости я и имею в виду, говоря о волевом неравенстве; объект реже, чем обычно, прибегает к свободе выбора, оставляя право принятия решения преимущественно за оператором.
О гипнозе можно сказать точно только то, что это не сон. Правда, слово происходит от греческого hypnos, означающего «сон», но применяется лишь постольку, поскольку сон является ближайшей аналогией гипнотического состояния среди известных нам ощущений. Однако между гипнозом и сном есть существенные различия, главное из которых состоит в том, что, несмотря на транс, ваши органы чувств воспринимают внешние воздействия, например, голос гипнотизера, и к тому же вы можете поддерживать связный разговор. Более того, вы настолько сконцентрированы на голосе оператора, что не отвлекаетесь на разную, обычно привлекательную, ерунду. И в этом смысле ваше состояние находится гораздо дальше от сна, чем обыкновенное бодрствование, и скорее сравнимо с повышенной бдительностью.
Чаще всего противоречия возникают при употреблении слова «гипнотизм». Практически в каждой прочтенной мною работе существует ссылка на шотландского врача Джеймса Брейда (James Braid), предложившего данный термин в книге «Нейрогипнология» («Neurypnology», 1843)[10]. Хотя и это и не совсем точно, ибо Брейд годом раньше уже использовал термин «гипнотический сон» в открытом письме к преподобному Хью Мак-Нэйлу 4 июня 1842 года. В этом письме он пытается защитить себя от обвинений в сатанизме, выдвинутых Мак-Нэйлом (без прямого указания фамилии Брейда), и провести различие между гипнозом и предшествовавшим ему животным магнетизмом, который, по его заявлению, основан на «бессмысленном предположении, не подтвержденном фактами». Там же Брейд дополнительно описывает «оцепенение», в котором оказывается индивид, как «гипнотический сон».
Но хотя именно Брейд популяризовал «гипнотизм» в англоговорящем мире и, по всей видимости, придумал его вполне самостоятельно, сам термин появился на тридцать пять лет раньше во Франции и стал излюбленным выражением одного французского писателя Этьена Феликса д’Энэн де Кувиллер (1755–1841), классического месмериста, издававшего в 1820–23 годах популярный журнал «Успехи животного магнетизма». Позже, когда гипнотизм стал больше ассоциироваться не со сном, а с помешательством, Брейд пожалел о введенном обозначении. Тогда он выдумал еще один термин — «моно-идеизм», которым никто никогда не пользовался. По той же причине, раз гипноз не является формой сна, некорректно говорить о выходе из транса как о «пробуждении»; такое употребление свойственно всем эстрадным гипнотизерам и их литературным двойникам. Некоторые современные специалисты предпочитают термин «дегипнотизация», но готов побиться об заклад, что и он тоже не приживется.
История гипнотизма похожа на приключенческий роман. Среди всех видов живых существ только мы, люди, наделены любознательностью. Мы взбираемся на горные вершины, исследуем глубины космоса и океанов, расщепляем атом, подстрекаемые одной только мыслью: «Что же из этого получится?», а потом нам приходится отвечать за результаты своих действий. Зато в моменты опасности мы загоняем любознательность поглубже, рискуя погрузиться в болото застоя, или предпринимаем безуспешную попытку обратить время вспять. На протяжении многих лет гипноз был основным методом исследования глубин разума, остается он таким и теперь, поскольку о некоторых механизмах собственных психической деятельности и рассудка мы знаем, увы, до сих пор меньше, чем о строении и движении Луны. Итак, не желая прослыть дешевым балаганным гипнотизером, — надеюсь, ваши веки еще не отяжелели, — хочу пригласить вас в занимательное путешествие по истории гипноза.
ГИПНОЗ: РЕАЛЬНОСТЬ И ВЫМЫСЕЛ
Если призадуматься, покажется весьма странным такой факт: от нескольких хорошо подобранных слов многие из нас (возможно, почти все) впадают в похожее на сон состояние и способны при этом на необычные умственные и физические достижения. Такая вот диковинка — напоминание об экстраординарных резервах и способностях человеческого мозга. Мне бы хотелось, чтобы читатель постоянно помнил: каждый из нас представляет собой гораздо больше, чем думает, и способен на большее, чем себе представляет. В книге подобного размера некоторые факты, касающиеся гипноза, от слишком частого повторения начнут казаться обыденными, не будучи таковыми на самом деле. И поскольку необычные феномены гипноза связаны с работой человеческого мозга, следовательно, мозг — ваш и мой — экстраординарен сам по себе.
Хотя моя главная цель — рассказать о гипнозе с исторической точки зрения, все же считаю полезным посвятить предварительную главу изгнанию ряда призраков и наведению некоторых мостов. Прежде всего, есть два заслуживающих внимания вопроса: что люди обычно думают о гипнозе и что он представляет собой в действительности?
Популярные концепции гипнотизма
Все слышали о Свенгали. Вы даже можете обнаружить его в словаре, ибо имя это вошло в английский язык и стало нарицательным. Мой словарь Чембера дает следующее определение: «Человек, который осуществляет полный контроль над разумом другого человека, как правило, со злым умыслом».
Жорж дю Морье, создатель Свенгали, в действительности был преуспевающим карикатуристом журнала Punch. Однажды в конце 1880-х годов он набросал сюжет для рассказа и показал своему другу, американскому новеллисту Генри Джеймсу. Джеймсу замысел очень понравился, и он сказал, что надо обязательно воплотить это в рассказ. «Но я не умею писать!» — запротестовал дю Морье и попытался переложить задачу на Джеймса. Генри Джеймс, в свою очередь, отказался под предлогом, что такой сюжет — слишком ценный подарок, и пришлось дю Морье самому поведать историю, которая была опубликована в 1894 году под названием «Трилби».
В «Трилби» рассказывается о девушке Трилби О’Ферралл, молодой натурщице из Парижа. В нее влюблены три англичанина (студенты художественного училища), и девушка соглашается на помолвку с одним из них, Вильямом Баготом (на протяжении книги все отвратительно называют его «Крошка Билли»). Но отношения между ними расстраиваются, и Трилби попадает в когти к Свенгали, мрачному и худому еврею (в викторианские времена евреям часто приписывали месмерические способности) с остроконечной бородкой, черными глазами и пристальным взглядом. Свенгали — музыкант, родом из Венгрии, и при помощи гипноза ему удается превратить Трилби, у которой красивый звонкий голос, но совершенно отсутствует музыкальный слух, в выдающуюся певицу.
Книга гораздо менее мелодраматична, чем большинство поставленных по ней картин (исключая иллюстрации самого дю Морье). И месмеризм там не такой всеобъемлющий, как в фильмах. В начале книги Свенгали проявляет свою гипнотическую силу, облегчая страдания Трилби, связанные с невралгическими болями. Через некоторое время он снова, уже против воли девушки, пытается ее загипнотизировать, чтобы приобрести над ней власть и сделать своей женой, но его планы расстраивает грубоватый англичанин, который ухаживает за Трилби и очень подозрительно относится к Свенгали. А когда позднее Свенгали и Трилби снова появляются на страницах в виде супружеской пары, — этакая важная примадонна со своим менеджером, — мы понимаем, что его трюк все-таки удался. Во время триумфального путешествия по Европе Свенгали умирает прямо в театре, и дар Трилби моментально пропадает, публика освистывает ее: оказывается, она могла петь, только будучи в трансе, под его пристальным взором. После кончины Свенгали прежняя жизнь звезды кажется девушке совершенно нереальной, она лишь смутно припоминает ее. В памяти Трилби остается только доброе отношение к ней Свенгали, но не его буйный и жестокий нрав. «Было, следовательно, две Трилби» — заключает дю Морье, или, выражаясь психологическими терминами, ее гипнотическое «Я» не было связано с ее же «Я» в состоянии бодрствования.
