И здесь, поскольку я не только любитель, но к тому же еще и мужчина, кто-нибудь наверняка заметит, что моя теория изначальной правдивости языка наивна. «Даже шимпанзе врут», — скажут они. (И это действительно так: было замечено, как плохие шимпанзе верещат на своем обезьяньем языке: «Беги! Беги! Хищник идет!» — когда в действительности никакого хищника нет. Хорошая обезьяна в панике бросает свой банан, а плохая его подбирает и съедает.) И я соглашусь: наверняка мы поступали так же когда-то давным-давно, это было нечто вроде древнего животного рефлекса, существовавшего где-то в самом начале, среди первых 390 тысяч женщин, когда наше сознание еще находилось на уровне шимпанзе.
Но не 10 тысяч женщин назад. В то время наши предки были уже слишком умны, чтобы так поступать. Сколько других явных эволюционных выгод было упущено из-за внутреннего саботажа?
Каменный век, или палеолит…
Каменный век, или палеолит, длился очень долго. Как можно догадаться по его названию, он начался с изобретения каменных орудий, что произошло около 200 тысяч поколений назад, примерно в то же время, когда «Люси» упала с дерева. Разумеется, пока наши предки развивались и эволюционировали, прогресс сначала был очень медленным и оставался таким долгое время, потом он начал набирать обороты, пока около 10 тысяч женщин тому назад не произошел рывок в развитии (именно тогда, что неудивительно, у нас появилась речь). Был открыт новый способ изготовления орудий — техника подготовленного ядра, которая чем-то отдаленно напоминала современные методы серийного производства. До этого обработчики кремня делали, скажем, ручной топор из любого подвернувшегося под руку камня. Теперь все камни подвергались предварительной сортировке согласно форме, размеру и текстуре, так что для изготовления конечного продукта требовалась лишь минимальная доработка. Производительность резко подскочила. Были также изобретены крошечные каменные орудия — микролиты, которые использовались для изготовления первого составного оружия, такого как наконечники копий и стрел.
Вероятно, лишь очень немногие из этих прогрессивных технологий были почерпнуты из контактов с соседними племенами и народами. В то время популяция людей была все еще крошечной и находилась под постоянной угрозой со стороны климата. Примерно две тысячи поколений назад наступили суровые холода (я представляю себе свою 1998-ю прабабку, терпеливо стоящую в ряду в тяжелой меховой шубе), а спустя еще 800 поколений моя прабабка была одной из каких-нибудь двух тысяч женщин, оставшихся в живых на территории, которую мы сейчас называем Европой. Только самые сильные смогли пройти через этот жестокий критический период — те, кто лучше всего мог рассуждать, строить стратегии, координировать свои действия, спорить, предугадывать события и заранее планировать варианты на случай непредвиденной ситуации. (Учитывая обстоятельства, вариантов должно было быть как можно больше.) Правдивость речи заправляла всем.
Однако постепенно с речью начинало происходить нечто странное и новое. В какой-то момент женщины стали рассказывать придуманные истории о несуществующих людях. Причем это была не ложь, которая угрожала бы эволюционной ценности речи, — это был радикальный скачок мышления в совершенно новом, доселе неслыханном направлении. Возник параллельный, выдуманный мир, где происходили события, основанные на опыте, но не ограничиваемые фактами. Другими словами, была изобретена фантазия. Сложно сказать, когда именно это случилось; слово не артефакт, который можно раскопать и поместить в музей. Когда умолкают последние отзвуки слова, оно исчезает навсегда. Но, возможно, нам удастся вычислить этот момент, сопоставив его с другими видами зарождающихся искусств. Мы знаем, что женщина, стоявшая на 2998-м месте перед моей прабабкой, уже играла на музыкальных инструментах: были найдены относящиеся к этому времени костяные флейты с просверленными отверстиями для пальцев. Мы также знаем, что женщина, стоявшая за 500 позиций до этой флейтистки, уже рисовала: мы видели ее жутковатые работы в самых различных местах. И для музыки, и для рисования нужны специальные инструменты: флейты и барабаны, краски и кисти. А чтобы рассказывать истории — только голос. Голоса у наших предков уже имелись, и они были способны выражать самые различные и сложные понятия. Поэтому можно предположить, что сочинять истории стали до изобретения музыки и рисования — возможно, гораздо раньше. Может быть, женщина, стоявшая на 4998-м месте перед моей прабабкой, уже рассказывала придуманные истории о несуществующих людях. Но зачем?
Она все еще жила в доисторическую эпоху, дарвиновские законы никто не отменял. Никакие модели поведения не могли остаться актуальными, если они хотя бы чуть-чуть не повышали вероятность, что их носитель будет жив на следующее утро. Для легкомыслия не было места. Лучшие времена прошли, золотой век закончился. Климат понемногу менялся, представители мегафауны вымирали, другие хищники действовали все отчаяннее. Чем тут могла помочь фантазия? А она наверняка играла какую-то роль, в противном случае ей пришлось бы выродиться в незначительную, не слишком-то и важную, почти незаметную побочную тропинку эволюции. Как мы знаем, этого не произошло. Как ни удивительно, фантазия стала едва ли не стержнем нашей натуры. Официально мы называем себя Homo sapiens, но кое-кто говорит, что лучше бы подошло имя pan narrans — «обезьяна, рассказывающая истории». Должно быть, эти истории нам чем-то очень помогали, иначе почему они возникли именно тогда, когда снова подступили голод и опасность? Сперва у нас увеличился в размерах мозг, потом возник сложный язык, затем были тысячелетия тренировок по построению стратегий в реальных условиях, и вот теперь появилась фантазия — как раз тогда, когда ледяные поля двинулись на юг и перед нами замаячило время сурового отбора. Именно творческое применение всех этих четырех факторов вместе обеспечило нашим немногочисленным предкам выживание.
И истории играли в этом не последнюю роль. Дающие вдохновение, вселяющие уверенность и силу истории каким-то образом повышали вероятность, что тот, кто их слушает, на следующее утро будет все еще жив. Возможно, в первой из таких историй рассказывалось о девочке, которая вышла из пещеры и встретила саблезубого тигра. Однако она не растерялась, повернулась и убежала обратно в пещеру! Другими словами, это было некое иносказание, дающее поддержку, обучающее, как можно справиться с опасностью и выжить. Даже если ты и окажешься на краю скалы, тебе не обязательно падать. Вдохновение, уверенность и сила. Прошла еще сотня поколений, и история получила развитие. Девочка выходит из пещеры, встречает саблезубого тигра, но у нее с собой топор, и она убивает тигра с одного удара! Она возвращается домой с победой! Так родился триллер — прямо там, 4900 женщин назад.
Тут стоит спросить: а что все это время делали неандертальцы? Имелся ли и у них развитый язык? Почти наверняка. Их мозг был больше, чем у нас. Очевидные инженерные преимущества их поселений трудно объяснить, не предположив наличия у них развернутого общения. Итак, они тоже, как и мы, подходили к критическому периоду, обладая мозгом, речью и способностью строить стратегии в реальных условиях. Но сочиняли ли они еще и истории? Или же они оказались чересчур рациональны, чтобы одобрять придуманные истории о несуществующих людях? Может быть, они просто не были способны на такой радикальный скачок в мышлении? Возможно, у них не хватило нейронных связей? Разумеется, мы никогда не узнаем наверняка, но стоит отметить, что через некоторое время после того, как льды и холода усилили хватку, неандертальцы перестали существовать. Наша собственная популяция тоже стремительно сокращалась, но их численность падала быстрее, и в конце концов они просто вымерли. Теперь конец их линии лишь смутно виднеется где-то вдалеке, примерно наравне с женщиной, стоящей на 1800-м месте перед моей прабабкой.
