Берт Хеллингер - Источнику не нужно спрашивать пути

Если мы поймем это, то увидим, что путь к общему решению требует от нас очищения и способности перешагнуть границы как личной, так и родовой совести, но таким образом, который послужит удовлетворению потребностей и связи обоих видов совести на более высоком уровне.

Итак, движение, которое дает нам возможность избежать давления обоих видов совести, это движение души. Это значит, что если мы освободимся от давления обоих видов совести, не пренебрегая ими, но отдавая им должное на более высоком уровне, нечто приходит в движение в нас, причем это такое движение, которое ведет к решениям, выходящим далеко за рамки того, что позволяют нам и чего требуют от нас оба вида совести.

Такие движения независимы. Если обе совести лишены силы в своих плохих аспектах (прежде всего для терапевта) и человеку больше нет необходимости им следовать, он может открыться для более широких взаимосвязей, проявляются движения души. Они ведут к решениям, которые включают в себя противоположное и различное, делая их в равной степени подобающими и правильными, решениям, которые каждому дают место и подобающий ранг, тем самым примиряя то, что раньше казалось непримиримым.

Я приведу несколько примеров таких движений в контексте семейных расстановок.

— Где начинается движение души?

— Я бы хотел это точнее описать и определить. Распознавание движения души тесно связано с семейной расстановкой.

Я вспоминаю, как раньше практиковались семейные расстановки и как они практикуются сейчас: после того как участники расставлены, терапевт спрашивал каждого из них, как он себя чувствует. Т. е. в своих дальнейших действиях терапевт ориентировался на высказывания заместителей. При этом он становился зависим от таких высказываний и терял свою собранность. Если заместители были хороши, расстановка удавалась. Но зачастую заместители, чувствуя неуверенность терапевта, делают высказывания из вежливости. Тогда семейная расстановка продолжается в неверном направлении и оканчивается в хаосе. Вопрос заключается в том, что может здесь помочь?

Первым шагом в семейной расстановке должен быть следующий: после того как участники расставлены, терапевт должен всмотреться в сложившуюся картину и дать ей подействовать на себя. Если он почувствует воздействие картины, она покажет терапевту его следующий шаг, и не нужно задавать вопросов заместителям.

Этому предшествует кое-что еще. Расставлять можно не всякую семью. Т. е. нельзя доверять тому, что именно клиент считает своей проблемой и какое решение он предлагает. Терапевт не должен полагаться на каждое высказывание клиента, а должен обратить внимание на нечто другое, что поможет ему решить, нужно ли делать расстановку или нет. А также решить, кого из членов семьи следует включить в расстановку, а кого нет.

Решающим здесь является мое ощущение того, где кроется сила. Если внимательно слушать, как клиент описывает события, происходившие в его семье, можно понять, сколько силы у отдельных членов семьи, которых упоминает клиент, сколько энергии и силы есть у каждого. Те члены семьи, при упоминании которых ощущается наибольшая сила, и должны быть включены в работу. Если, например, клиент упоминает, что его мать рано умерла, можно почувствовать, что проблема клиента заключена в его матери. Тогда я включаю в расстановку только мать клиента. Так делается изначальный выбор, и расстановка сконцентрирована на главном, на том, что обладает силой. Если клиент расставляет себя и свою мать, я, ничего не делая и ничего не говоря, наблюдаю, какие движения происходят между ними. Если мать смотрит в сторону и на пол, я сразу предполагаю, что она смотрит на кого-то умершего, может быть, на другого ребенка. Если выясняется, что это действительно так, я ввожу заместителя этого ребенка в расстановку и прошу его лечь на пол — туда, куда направлен взгляд матери. Таким образом, следующий шаг обусловлен взглядом матери. Так расстановка развивается от малого к большему, но не более того, что необходимо.

— Ты только что сказал, что внимательно наблюдаешь за тем, как они движутся, это и есть движения души?

— Да, это и есть движения души.

— Когда наблюдаешь за тобой во время работы, можно увидеть, что ты иногда исправляешь эти движения. Или иногда ты видишь движения, прежде чем заместители последуют им.

— Часто заместители показывают, куда стремится движение. Например, заместитель делает движение руками, при этом руки немного движутся вперед. Это значит, что заместитель хочет двинуться вперед. Он, возможно, отступит назад. Но я уже видел, куда стремится движение души, и могу поправить заместителя. Для продолжения расстановки важно первоначально возникшее движение. Если я допущу иное движение, расстановка будет развиваться в неверном направлении и, только проделав лишний путь, вернется к верному.

— Итак, ты следишь за первыми движениями, которые обозначатся.

— Да, и прежде всего за движениями глаз. Если, например, в расстановке сына и матери мать смотрит не на сына, а в сторону, то кого-то не хватает. Или если сын смотрит в сторону. Если наблюдать, можно почувствовать, ведет ли движение вперед, есть ли в нем сила.

— Я воспоминаю о расстановке одной женщины, больной раком, которая боялась умереть. Я поставил ее смерть, а женщину — напротив. Она не осмеливалась посмотреть на свою смерть. Когда же я потребовал этого, она все равно смотрела в сторону. Затем она упала назад, на пол, и было совершенно ясно: это было движение, которое возникает, когда боишься посмотреть смерти в Л1ицо. Совершенно очевидно, что это было движение прочь от решения. Другие сразу захотели ей помочь, поскольку считали, ч7то это важно для нее. Но не это было важно. Важно было, чтоб5ы она снова встала и посмотрела смерти в лицо.

— Это и было движение души — встать и посмотреть в лицо смерти? Как ты отличаешь такое движение от движения, когда она упала назад ?

— Падение назад — это просто страх, т. е. отрицание движения души. Собственно движением души было не то, что она посмотрела смерти в глаза, это было только начало. Только когда она посмотрела смерти в глаза, движение души началось. Она медленно опустилась на колени, обняла смерть за ноги и легла рядом с ней на пол. Там она была в мире и гармонии со смертью. Это было собственно движение души. Оно выходило далеко за пределы предыдущего движения.

— А если бы кто-нибудь спросил: как ты себя чувствуешь? Тот, кто в такой ситуации задает смерти вопросы, не уловит тонкого движения души.

— Когда наблюдаешь тебя за работой, видно, что для слов и языка в твоей работе почти нет места.

— Когда начинается движение души, в общем, ничего говорить и не надо.

— Я вспоминаю и еще одну расстановку. Во время моего курса в Сан-Франциско я работал с одним мужчиной, который хотел снять документальный фильм об израильских и палестинских детях. В последние месяцы он заметил, что у него ничего не получается, все буквально валится из рук. Я сказал ему: «Я покажу тебе, почему такой фильм снять невозможно». Я попросил его выбрать двух заместителей для израильских и двух для палестинских детей. Мой опыт семейных расстановок говорит мне о том, что дети никогда не станут делать того, что не позволили бы их родители. Работа только с детьми была бы нарушением порядков, которые важны в данном случае. Поэтому я ввел в расстановку родителей детей — мать и отца для каждого из четырех детей. Я поставил их рядом с детьми, так что израильские и палестинские родители стояли друг напротив друга.

Отец-израильтянин все время смотрел на пол, было ясно, что там кого-то не хватает. Он смотрел на кого-то очень важного для него. Я выбрал одного мужчину и попросил его лечь на пол между обеими родительскими парами, на спину. Отец-израильтянин был очень взволнован, долго смотрел на лежащего, затем медленно опустился на колени и лег рядом с ним. Там он нашел покой и умиротворение. На протяжении всей расстановки не было произнесено ни слова. В этот момент я прервал расстановку и ничего не стал объяснять, поскольку самое главное было и так понятно.

— Не стал объяснять даже, кто был этот мужчина, которого ты положил на пол ? Это уже не играло роли ?

— Было совершенно понятно, что это убитый. Убитый отцом-израильтянином или убитый на войне. Так стало понятно, что фильм об израильских и палестинских детях не может быть снят, прежде чем их родители не увидят неразрешенное между ними, вину, которая не искуплена.