Как и навязчиво-невротическая обязательная работа, другие реактивные образования тоже не способны связать весь запруженный страх. Вспомним, например о гипермоторике женственного истерического характера или о суетливости и беспокойстве невротического альпиниста. У обоих мускулатура перегружена неутоленным либидо, оба постоянно стремятся к объекту: истерическая девушка – неприкрыто, альпинист – символически (гора = женщина-мать). Их подвижность, хотя и упраздняет некоторую часть либидо, но одновременно усиливает напряжение тем, что не обеспечивает конечного удовлетворения; в результате у данной девушки в конце концов начинаются истерические припадки, а невротический альпинист должен совершать все более трудные и опасные восхождения, чтобы справиться со своим застоем. Но поскольку ему установлены естественные границы, в конце концов разражается симптоматический невроз, если только, как это часто бывает, с ним не случается несчастье в горах.
Совокупность всех механизмов, которые служат расходованию запруженного либидо и связыванию невротического страха в чертах характера, мы предлагаем назвать характерным базисом реагирования. Если из-за чрезмерного сексуального ограничения он не справляется со своей экономической функцией, то становится невротическим базисом реагирования, в устранении которого в конечном счете и состоит задача аналитического лечения. Развертывающееся реактивное образование – это лишь один из механизмов невротического базиса реагирования.
Рано или поздно происходит обострение невротического характера; в каждом случае можно установить, что невротический характер существовал с раннего детства, с конфликтного периода эдипова возраста. Невротический симптом обычно обнаруживает качественную принадлежность к невротическому базису реагирования. Так, если привести несколько примеров, навязчиво-невротическая чрезмерная аккуратность при наличии соответствующего повода однажды усиливается до навязчивого стремления к порядку, анальный характер – до запора, характерная робость – до патологического покраснения, истерические живость и кокетство – до истерического припадка, характерная амбивалентность – до неспособности принимать решения, боязнь сексуальности – до вагинизма, агрессивность или чрезмерная совестливость – до импульса к убийству.
Однако не всегда невротический симптом качественно соответствует своему базису реагирования. Бывает так, что симптом означает защиту от избыточного страха на более высокой или низкой ступени либидо. Так, у истерического характера может развиться навязчивое умывание, у компульсивного характера – истерический страх или конверсионный симптом. Пожалуй, едва ли нужно пространно говорить о том, что реальные случаи в нашей практике в своем большинстве представляют собой смешанные формы, с преобладанием той или другой формы характера. Однако рекомендуется ставить диагноз не по симптомам, а по невротическому характеру, лежащему в основе симптомов. Так, например, несмотря на конверсионный симптом, с которым обращается к нам больной, ставится диагноз невроза навязчивости, если в его характере преимущественно обнаруживаются навязчиво-невротические черты.
Обзор результатов данного исследования призывает нас понимать разграничение невротического и генитального типов характера как можно более гибко. Так как разграничение основывается на количественном критерии (степени непосредственного сексуального удовлетворения или застоя либидо), между этими идеальными типами возникает бесконечное множество реальных промежуточных форм характера. Тем не менее представляется, что из-за своей эвристической ценности и подходов, которые такое разграничение предлагает в практической работе, типологическое исследование не только правомерно, но даже необходимо. Поскольку данная работа является лишь первым подходом к генетической типологии, она должна отказаться от претензии решить все вопросы, вытекающие из постановки проблемы «типологии». Пока же будем считать ее задачу выполненной, если ей удалось убедить, что единственно легитимной основой психоаналитической характерологии является неограниченная и последовательно продуманная фрейдовская теория либидо.
Глава III
Детские фобии и формирование характера
1. «Аристократический» характер
Теперь на конкретном примере мы хотим показать, как характерная манера держать себя выводится из инфантильных переживаний. При изложении мы последуем тем же путем, который привел от анализа сопротивления характера к его возникновению в определенных инфантильных ситуациях.
33-летний мужчина обращается к аналитику в связи с проблемами в браке и нарушениями в работе. Он страдает от крайней нерешительности, которая препятствует как рациональному решению супружеских проблем, так и энергичной и успешной профессиональной карьере. Пациент сразу же с особым пониманием и умением приступает к аналитической работе, так что уже через короткое время выявление обычных патогенных конфликтов эдиповых отношений позволяет дать теоретическое объяснение его проблем в браке. Мы оставим здесь в стороне содержательные связи между его женой и матерью, начальниками и отцом; интересные сами по себе, они не принесли бы нам ничего нового. В своем изложении мы сосредоточимся на его манерах, на отношении этих манер к инфантильному конфликту и к сопротивлению характера в процессе лечения.
Пациент имеет приятную внешность, среднего роста, выражение его лица сдержанно-аристократичное, серьезное, несколько высокомерное. Обращает на себя внимание его размеренная, неторопливая, аристократическая походка. Проходит немало времени, прежде чем он войдет в дверь, пройдет по комнате и подойдет к дивану; отчетливо видно, что он избегает – или скрывает – всякой поспешности или волнения. Его речь степенна и упорядоченна, спокойна и аристократична; иногда он прерывает ее акцентированным, словно удар произнесенным «да!», при этом он вытягивает вперед обе руки, а затем одной рукой поглаживает свой лоб. Скрестив ноги, он невозмутимо лежит на диване. В этой невозмутимости и изысканности манер ничего или почти ничего не меняется даже при обсуждении весьма щекотливых и нарциссически легко уязвляющих тем. Когда по прошествии нескольких дней анализа он обсуждал свое отношение к необычайно любимой матери, можно было отчетливо видеть, что он стал еще больше подчеркивать свои аристократические манеры, чтобы справиться с охватившим его волнением. Несмотря на настойчивые увещевания с моей стороны не стесняться и дать волю чувствам, он сохранял свою осанку и непринужденную манеру говорить. Более того, когда однажды на глаза у него навернулись слезы и говорил он явно не своим голосом, движение, которым он поднес носовой платок к глазам, оставалось все таким же аристократически непринужденным.
Теперь уже было ясно: его поведение, какое происхождение оно бы ни имело, защищало его от слишком бурных потрясений в анализе, оберегало его от прорыва эмоций. Его характер препятствовал свободному проявлению аналитического переживания, он уже превратился в сопротивление.
Однажды, заметив явное волнение моего пациента, я спросил его, какое же впечатление произвела на него эта аналитическая ситуация. Он непринужденно ответил, что все это очень интересно, но глубоко его не затронуло, разве что у него «навернулись» слезы, и это ему было весьма неприятно. Объяснение необходимости и плодотворности таких переживаний ничего не дало. Его сопротивление явно усилилось, сообщения стали поверхностными, а его манера держать себя проявилась в полной мере – он стал еще более аристократичным, непринужденным, спокойным.
Возможно, это было лишь чистой случайностью, но однажды мне пришло в голову назвать его поведением «лордством». Я сказал ему, что он изображает английского лорда и что это должно иметь свою предысторию в детстве и юности. Также ему была разъяснена актуальная защитная функция «лордства». В ответ он рассказал о наиболее важной части своего семейного романа: ребенком он никогда не верил, что мог быть сыном мелкого еврейского лавочника, каким был его отец; по происхождению, как он считал, он должен был быть англичанином. В детстве он слышал, что у его бабушки была любовная связь с настоящим английским лордом, а свою мать он представлял в фантазии наполовину англичанкой. В его грезах о будущем первостепенную роль играла фантазия, как однажды он приедет послом в Англию.
Таким образом, в его манере поведения были объединены:
1) идея о том, что он не родной сын презираемого им отца (ненависть к отцу),
2) идея о том, что он настоящий сын своей матери, имеющей английскую кровь, и
3) его Я-идеал – выйти за пределы ограничивающих условий жизни мелкобуржуазной семьи.
