Ганса перекармливают, что соответствует действительности, и посоветовал сократить количество принимаемой им пищи, что сейчас же вызвало заметное улучшение. В последние дни запоры опять стали чаще.
После обеда я говорю ему: «Будем опять писать профессору», – и он мне диктует: «Когда я видел желтые панталоны, я сказал „пфуй», плюнул, бросился на пол, зажмурил глаза и не смотрел».
Я: «Почему?»
Ганс: «Потому что я увидел желтые панталоны, и когда я увидел черные53 панталоны, я тоже сделал что-то в этом роде. Черные это тоже панталоны, только они черные (прерывает себя). Слушай, я очень рад; когда я могу писать профессору, я всегда очень рад».
Я: «Почему ты сказал „пфуй»? Тебе было противно?»
Ганс: «Да, потому что я их увидел. Я подумал, что мне нужно делать Lumpf».
Я: «Почему?»
Ганс: «Я не знаю».
Я: «Когда ты видел черные панталоны?»
Ганс: «Однажды давно, когда у нас была Анна (прислуга), у мамы, она только что принесла их после покупки домой».
(Это подтверждается моей женой.)
Я: «И тебе было противно?»
Ганс: «Да».
Я: «Ты маму видел в таких панталонах?»
Ганс: «Нет».
Я: «А когда она раздевалась?»
Ганс: «Желтые я уже раз видел, когда она их купила» (противоречие! – желтые он увидел впервые, когда она их купила). «В черных она ходит сегодня (верно!), потому что я видел, как она их утром снимала».
Я: «Как? Утром она снимала черные панталоны?»
Ганс: «Утром, когда она уходила, она сняла черные панталоны, а когда вернулась, она еще раз одела себе черные панталоны».
Мне это кажется бессмыслицей, и я расспрашиваю жену. И она говорит, что все это неверно. Она, конечно, не переодевала панталон перед уходом.
Я тут же спрашиваю Ганса: «Ведь мама говорит, что все это неверно».
Ганс: «Мне так кажется. Быть может, я забыл, что она не сняла панталон. (С неудовольствием.) Оставь меня, наконец, в покое».
К разъяснению этой истории с панталонами я тут же должен заметить следующее: Ганс, очевидно, лицемерит, когда притворяется довольным, собираясь говорить на эти темы. К концу он отбрасывает свою маску и становится дерзким по отношению к отцу. Разговор идет о вещах, которые раньше доставляли ему много удовольствия и которые теперь, после наступившего вытеснения, вызывают в нем стыд и даже отвращение. Он даже в этом случае лжет, придумывая для наблюдавшейся им перемены панталон у матери другие поводы. На самом деле снимание и одевание панталон находится в связи с комплексом дефекации. Отец в точности знает, в чем здесь дело и что Ганс старается скрыть.
«Я спрашиваю свою жену, часто ли Ганс присутствовал, когда она отправлялась в клозет. Она говорит: „Да, часто он хнычет до тех пор, пока ему это не разрешат; это делали все дети».
Запомним себе хорошо это вытесненное уже теперь удовольствие видеть мать при акте дефекации.
«Мы идем за ворота. Ганс очень весел, и когда он бегает, изображая лошадь, я спрашиваю: „Послушай, кто, собственно говоря, вьючная лошадь? Я, ты или мама?»
Ганс (сразу): «Я, я – молодая лошадь».
В период сильнейшего страха, когда страх находил на него при виде скачущих лошадей, я, чтобы успокоить его, сказал: «Знаешь, это молодые лошади – они скачут, как мальчишки. – Ведь ты тоже скачешь, а ты мальчик». С того времени он при виде скачущих лошадей говорит: «Это верно – это молодые лошади!»
Когда мы возвращаемся домой, я на лестнице, почти ничего до думая, спрашиваю: «В Гмундене ты играл с детьми в лошадки?»
Он: «Да! (Задумывается.) Мне кажется, что я там приобрел мою глупость».
Я: «Кто был лошадкой?»
Он: «Я, а Берта была кучером».
Я: «Не упал ли ты, когда был лошадкой?»
Ганс: «Нет! Когда Берта погоняла меня – но! – я быстро бегал, почти вскачь»54.
Я: «А в омнибус вы никогда не играли?»
Ганс: «Нет – в обыкновенные возы и в лошадки без воза. Ведь когда у лошадки есть воз, он может оставаться дома, а лошадь бегает без воза».
Я: «Вы часто играли в лошадки?»
Ганс: «Очень часто. Фриц (тоже сын домохозяина) был тоже однажды лошадью, а Франц кучером, и Фриц так скоро бежал, что вдруг наступил на камень, и у него пошла кровь».
Я: «Может быть, он упал?»
Ганс: «Нет, он опустил ногу в воду и потом обернул ее платком»55.
Я: «Ты часто был лошадью?»
Ганс: «О, да».
Я: «И ты там приобрел глупость?»
Ганс: «Потому что они там всегда говорили „из-за лошади» и „из-за лошади» (он подчеркивает это „из-за» – wegen); поэтому я и заполучил свою глупость»56.
Некоторое время отец бесплодно производит исследования по другим путям.
Я: «Дети тогда рассказывали что-нибудь о лошади?»
Ганс: «Да!»
Я: «А что?»
Ганс: «Я это забыл».
Я: «Может быть, они что-нибудь рассказывали о ее Wiwimacher’e?»
Ганс: «О, нет!»
Я: «Там ты уже боялся лошадей?»
Ганс: «О, нет, я совсем не боялся».
Я: «Может быть, Берта говорила о том, что лошадь…»
Ганс (прерывая): «Делает wiwi? Нет!»
10 апреля я стараюсь продолжить вчерашний разговор и хочу узнать, что означает «из-за лошади». Ганс не может этого вспомнить; он знает только, что утром несколько детей стояли перед воротами и выкрикивали: «из-за лошади», «из-за лошади». Он сам тоже стоял там. Когда я становлюсь настойчивее, он заявляет, что дети вовсе не говорили «из-за лошади» и что он неправильно вспомнил.
Я: «Ведь вы часто бывали также в конюшне и, наверное, говорили о лошади?» – «Мы ничего не говорили». – «А о чем же вы разговаривали?» – «Ни о чем». – «Вас было столько детей, и вы ни о чем не говорили?» – «Кое о чем мы уже говорили, но не о лошади». – «А о чем?» – «Я теперь уже этого не знаю».
Я оставляю эту тему, так как очевидно, что сопротивление слишком велико57, и спрашиваю: «С Бертой ты охотно играл?»
Он: «Да, очень охотно, а с Ольгой – нет; знаешь, что сделала Ольга? Грета наверху подарила мне раз бумажный мяч, а Ольга его разорвала на куски. Берта бы мне никогда его не разорвала. С Бертой я очень охотно играл».
Я: «Ты видел, как выглядит Wiwimacher Берты?»
Он: «Нет, я видел Wiwimacher лошади, потому что я всегда бывал в стойле».
Я: «И тут тебе стало интересно знать, как выглядит Wiwimacher у Берты и у мамы?»
Он: «Да».
Я напоминаю ему его жалобы на то, что девочка всегда хотела смотреть, как он делает wiwi.
Он: «Берта тоже всегда смотрела (без
