его страшном замысле и о том, чем все могло закончиться. Я перестала контролировать свои мысли и представила эту сцену, хотя я никогда так не делаю, понимая, насколько яркие картины рисует мой мозг и насколько быстро они могут завладеть моим разумом. Я нарушила правило, установленное мной же, и быстро поплатилась за это. К счастью, поскольку я знала о заместительной травме и понимала, что я когда‑нибудь ее получу, у меня было представление о том, как с ней работать. Мне удалось свести ее к минимуму, в скором времени отправившись в длительную запланированную поездку. Как бы то ни было, эта ситуация напомнила мне о заместительной травме.
Быть женщиной в мире судебной психологии – значит сталкиваться с некоторыми уникальными трудностями. Например, я практически постоянно слышу о многих извращенных способах, которыми мужчины причиняют вред женщинам, и мне приходится внимательно следить за динамикой в кабинете, чтобы мой клиент не затянул меня в абьюзивные паттерны, к которым он прибегал с другими женщинами. Некоторые мои коллеги‑женщины, работающие с насильниками, часто сталкиваются с нарушением их границ и вопиющим вторжением в их личное пространство, например мастурбацией в их присутствии. Со мной произошло нечто подобное, когда клиент, которого я оценивала на предмет телефонной скатологии (влечение к непристойным телефонным разговорам), начал комментировать мою внешность и сравнивать меня со своей первой женщиной. Он явно испытывал сексуальное возбуждение. Когда такое происходит в профессиональной среде, это особенно оскорбительно, и, когда это случилось со мной, я несколько дней не могла прийти в себя. После подобных ситуаций я сосредотачиваюсь на том, чтобы сбалансировать свои мысли и не погрязнуть в мужененавистнической ярости (да, для этого мне приходится напоминать себе, что «не все мужчины такие»). Я признаю, что вокруг меня есть множество добрых и этичных мужчин. Эта эмоциональная и умственная работа никогда не прекращается, часто не признается судебными и пенитенциарными службами, а также является тяжелой ношей, особенно в тех случаях, когда я одновременно работаю с несколькими клиентами, стремящимися к насилию над женщинами.
Исследований, посвященных способам, которыми женщины‑психологи справляются с этим натиском, и разнице между моральным вредом, причиненным психологам‑женщинам и психологам‑мужчинам, очень мало. Моральный вред – это сильные когнитивные и эмоциональные реакции человека на то, что его вынуждают совершать поступки, выходящие за рамки его морального кодекса, или наблюдать за их совершением. В мире судебной психологии некоторые клиенты вызывают у нас такую реакцию. Один мой клиент сказал, что его шестилетняя жертва «сама об этом просила», и он пробудил во мне много эмоций, которые мне пришлось прорабатывать в свое свободное время. Попытки сохранять нейтралитет и не осуждать клиента, но при этом не вступать в заговор с ним и не принимать его утверждения, требуют огромных энергетических затрат. Бывает, моральный вред наносит сама обстановка, например, когда специалисты по психическому здоровью работают в тюрьмах, где все направлено на наказание, а не реабилитацию. Моральный вред можно получить, наблюдая за травмами, которые наносят коллегам в рабочих командах, где допускается травля, харассмент и жестокость.
Заместительная травма – это накопительная травма, которую мы получаем, работая с теми, кто пережил травматические события, или регулярно подвергаясь воздействию информации о травматических событиях (полицейские, например, вынуждены смотреть детскую порнографию, чтобы вычислить педофилов и остановить съемку и загрузку подобных материалов). Заместительная травма является результатом наблюдения за страданиями и болью, а также необходимости эмоциональной обработки травматичного материала, даже если эти травмы не были нанесены нам напрямую. Важно различать заместительную/викарную травму, эмоциональное выгорание (усталость от хронического стресса на рабочем месте и чрезмерной рабочей нагрузки) и усталость от сострадания (эмоциональное и физическое истощение, которое приводит к снижению способности испытывать эмпатию и сочувствие). Если с заместительной травмой и выгоранием могут столкнуться представители любой профессии, то непосредственная работа с клиентами (в сфере психологии, юриспруденции и медицины, например) также сопровождается риском усталости от сострадания. Невозможно войти в мир людей, испытывающих боль ежедневно, и уделять им все свое внимание, не разделяя их чувства хотя бы отчасти.
Многие люди подвергаются риску заместительной травмы, включая всех, кто слышит о травматических событиях на работе: врачи и другие работники сферы здравоохранения, психиатры, психологи, психотерапевты и священники. Родственники и друзья травмированных людей тоже не являются исключением, поэтому я призываю жертв спрашивать разрешения, прежде чем поделиться подробностями своих травм с близкими.
Представители некоторых профессий становятся свидетелями крайне неприятных вещей. В качестве примера можно привести сотрудников экстренных служб: фельдшеров скорой помощи, пожарных, судебно‑медицинских экспертов. Кто‑то напрямую сталкивается с серьезным насилием на рабочем месте, например, надзиратели, полицейские, сотрудники интернатов и работники службы защиты детей. Большинство сотрудников экстренных служб получают заместительные травмы, наблюдая за страданием жертв, но они также могут получить травму напрямую в результате насилия на рабочем месте, проявления агрессии в их адрес или наблюдения за насильственными действиями. Все эти формы травмы, происходящей в структуре взаимоотношений на рабочем месте, можно назвать подтипом отношенческой травмы.
Нельзя забывать, что у людей (даже психологов) может развиться ПТСР в результате заместительной травмы или травмы, полученной на рабочем месте. Представители любых профессий, подразумевающих ежедневный контакт с вредом и насилием, должны проходить обследование на наличие ПТСР при появлении симптомов травм или расстройств настроения.
Профессиональные травмы могут быть крайне проблемными, и их невозможно устранить с помощью кексов, йоги или занятий по развитию психологической устойчивости.
«Психологическая устойчивость» – модное словосочетание, но это искаженное понятие и удобный способ для корпораций и организаций переложить ответственность за благополучие человека на него самого. Хотя люди действительно могут развивать свою силу, они также нуждаются в хороших системах поддержки, достойной заработной плате и разумной рабочей нагрузке. Сталкиваясь с организациями, которые спрашивают сотрудников, как те могут поддержать себя при работе с травматическим материалом, я обычно задаю им встречный вопрос о том, как они могут поддержать персонал, работающий с таким материалом. Я хорошо понимаю сотрудников таких организаций. Среди определенных категорий работников экстренных служб [1], включая полицейских и фельдшеров скорой помощи, распространенность ПТСР очень высока. Некоторых из них я лично лечила. Работа в таких службах по умолчанию подразумевает, что вы увидите неприятные вещи и будете подвергаться их воздействию, однако накопительный эффект такого вреда может оказаться невыносимым. Сотрудники экстренных служб часто не имеют достаточных знаний о психическом здоровье и работают в среде, где поощряется стоицизм и порицается выражение эмоций. Эта среда также характеризуется строгой иерархической структурой, в которой могут присутствовать травля и харассмент. Если добавить к этому работу по сменам и нарушение циркадных ритмов, командировки, в
