Но потом убедился, поверил: это мир - мой, для меня. В нем есть все, что нужно, и многое сверх того. В нем можно жить весело. Жить прекрасно, жить вечно!… Если бы только не одна штука, называемая «нельзя»…
Безмерной значимости события происходили там, за порогом… За этой глухой стеною внутри меня - там хранится главное, там сокровища… Но попытки проникнуть - увы… Стена, мрак… глухой гул неизвестности…
Первое, что возвращается - некое виброполе…
…Два женских голоса: мелодично-высокий, нежно-небесный - это моя мама, она пела чудесно… и голос пониже, потверже, с нотками веселой иронии - бабушкин. Они были со мной раньше и ближе всех и вошли в мое существо. Все остальное уже с примесью расстояния…
…Какой-то трехногий обшарпанный стул. Чей-то огромный башмак. Собачья морда, склонившаяся над коляской. Пара наклоненных задов крупным планом…
Словно ходил начинающий фотограф, пробовал аппарат, снимал что попало. А уже после этого, идиотически-безразличного, запоминается то, что не получается, затруднительные и отчаянные положения, когда события решительно ополчаются против тебя, а чуток спустя, когда выход находится, и жизнь опять бежит гладко, память нетерпеливо машет рукой: ну, это уже неинтересно, проваливается и вылезает у нового испытания…
…Этот мир назывался Домом. И в нем были вы - большие, близко-далекие, и я верил вам. Мы были одно.
А потом что-то случилось. Появилось ЧУЖОЕ. Как и когда, не помню; собака ли, с лаем бросившаяся, страшилище в телевизоре или тот большой, белый, схвативший лапищами и полезший в рот: «Покажи горлышко!…»
Вы пугали меня, когда я делал «нельзя», и я стал бояться. Когда вы уходили, Дом становился чужим: кто-то шевелился за шкафом, шипел в уборной…
…в солнечный день вбегаю со двора в наш дачный дом - ноги, еще не очень послушные, несут меня сами, топ-топ, топ-топ - и вдруг черная дыра: с разбегу влетаю в зев подпола, ноги неудержимы, обрыв сознания…
Меня сразу вытащили, ничего не сломал, было лишь легкое сотрясение мозга… Но с этого мига затаилась во мне стерегущая чернота… Не люблю спать взаперти… Смерть, она была раньше, когда меня не было. Смерть была мной-другим…
Прибавилось спокойствия, когда Выяснилось, что Дом, мир мой-и-ваш, мой-и-наш - может перемещаться, как бы переливаться в чужое - когда, например, мы вместе гуляем или куда-нибудь едем.
Со своими возможно все, и чужое уже не страшно, уже полусвое. И когда Вы начали оставлять меня в чужом одного («Ты теперь будешь ходить в детский сад, там такие же мальчики и девочки, как и ты, и никто не плачет»), я плакал, но ждал вас и верил.
Как же долго я думал, что мой Дом - это мир единственный, главный и лучший - Большой Мир! А все чужое - пускай себе, приложение, постольку поскольку…
…Запахи и цветы в детстве так резко-близки, так ошеломительны, так взрывают мозг… Одуванчик - восторг, брызги солнца! Колокольцы радости, ландыши! Песнь блаженства, сирень! Акация, упоение… Господи, я не зря родился: я видел, вдыхал, обнимал Белую Акацию! Ничего больше не нужно…
…Как долго считал я Вас самыми главными существами на свете! Но Вы так упорно толкали меня в чужое, отдавали ему - и чужого становилось все больше, а вас все меньше. Когда осваиваешься - ничего страшного. Есть опасности, зато интересно. Здесь встречали меня большие, как вы, и маленькие, как я, и разные прочие…
Школа моя - тоже Дом: шумный, сердитый, веселый, загадочный, скучный - да, целый мир, полусвой, получужой. Среди моих сверстников есть чужие, есть никакие и есть свои. Я с ними как-то пьянею и забываю о вас…
Почему мой Дом с каждым годом становится все теснее, все неудобнее, неуютнее?
Почему вы год от года скучнеете? Да вот же в чем дело: наш Дом - это вовсе не Большой Мир, это маленький! Только один из множества и не самый лучший…
Вы вовсе не самые большие, не самые главные. Вы не можете победить то, что больше вас, вам не увидеть невидимого. Вы не можете оградить меня от чужого ни в школе, ни во дворе, ни даже здесь, дома, вон его сколько лезет - из телевизора, из компьютера, из меня самого!… А у вас все то же - «нельзя» и «давай-давай»…
Не самые большие - уже перегнал вас, не самые сильные и умные. Это все еще ничего… Но знали бы вы, как больно и страшно мне было в первый раз заподозрить, что вы и не самые лучшие. Конец мира, конец всему…
Если мне только так кажется, думал я, то я изверг и недостоин жизни. Если не вы, давшие мне жизнь, лучше всех, то кто же? Если не верить вам, то кому же?… Значит, полусвои и вы?…
Где же мой Дом? Где-то там, в Большом Мире?… Но как без вас? Я еще ничего не знаю и ничего не умею, а Большой Мир неприступен; все заняты и все занято - в Большой Мир надо еще пробиться, в Большом Мире страшно…
У меня есть друзья, но они будут со мной лишь до той поры, пока не найдут своего Дома, мы в этом не признаемся, но знаем: мы тоже полусвои…
…А Вы стали совсем маленькими - невидимыми: потерялись. Я ищу вас, родные, слышите?… Ищу вас и себя…
Чертополох и три кустика за пустырем…
(продолжение)
- Так вот, - Д.С. уселся поудобнее, -Александр Дюма сказал после ужина в каком-то салончике: «Если бы там не было меня, я бы сдох со скуки». У него неплохо работали лобные доли мозга, как вы считаете?
Это я к тому, что один из признаков нарушения лобной функции - утрата способности испытывать скуку. Есть гении, веселящие целый мир и умирающие от скуки. А лобный больной - патологически скучный человек, скуки не чувствующий. Счастливец!…
- Позвольте, позвольте. Не могу согласиться. Огромный процент человечества…
- Минутку, я не закончил. Лобные доли, говорю я, являются главным центром ощущения скуки, а также и главным органом борьбы с нею. Неощущение скуки достигается двумя противоположными способами. Либо самоотключение лобных центров - всякого рода балдеж. Либо, наоборот, их повышенная активность - всякого рода творчество.
- Балдеж творческий?
- Можно и так. Теперь представим себя в положении человеческого детеныша, природная психогенетическая программа которого состоит в скорейшем и интенсивнейшем развитии этих самых лобных долей.
- Но…
- Подождите, я только начал. Я говорю: должна состоять, убежден, что так и задумано. Именно потому, что такая программа в детенышей вложена, они так невыносливы к скуке и так яростно с нею борются.
Лобные доли жаждут работы, чтобы развиваться. А когда работы не получают или с ней не справляются - тотчас рождают эту вот боль, называемую скукой, производят судорожные всплески, а далее тем или иным способом отключаются. Вот откуда эти внезапные приступы нелепого буйства или тупой ступор…
- Без-лобное поведение?
- Все поведение учащихся, вся история педагогики, -хотел я сказать, - это история борьбы лобных долей за свое существование. По моим подсчетам, девяносто процентов бодрственного времени ребенка уходит на сопротивление скуке. Разумеется, с вариациями…
- А у взрослых?
- Еще не подсчитал. Но уже сделал вывод, что скучные взрослые - это дети, отравившиеся взрослятиной.
- Симптоматика?…
- Широчайший спектр отупения. Тоска, ищущая себе причины. Создание искусственных напряжений, от выяснения отношений на пустом месте до построения бредовых систем. Азартные игры и наркотики всяческие. Расцвет пошлости до извращений включительно. Вандализм, жестокость, садизм, самоубийства…
- Все это описывали старинные исследователи скуки ученической, экспедиционной, корабельной, армейской, тюремной… В семейной примерно то же.
- Взрослые - это половозрелые дети, которые, когда их не лупит кнут какой-нибудь необходимости - когда в безопасности, когда сыты, согреты и выспались, когда удовлетворены основные инстинкты - только и делают, что придумывают себе желания. Чтобы снова и снова сгущаться вокруг какого-нибудь стерженька, чтобы не распадаться. А мой пациент, наркоман, выдавил как-то на ломке: душа - болящая пустота, на х… она нужна!…
Попробуем теперь уяснить общие знаменатели. Скука всех видов предполагает некое замкнутое сообщество…
- Знаменитая провинциальная скука?…
- …Да, или замкнутое пространство и время.
- Коварнейшая скука путешественников, описанная еще Плинием Старшим…
- …Да, и скука туристов, засоряющих планету. Короче говоря, замкнутость жизни. Не обязательно внешняя, но обязательно внутренняя. В любых условиях, хоть в раю, такая вот обреченность, такая обязанность - жить, такая кошмарная необходимость - жить, когда нет настоящей борьбы за жизнь. Когда нет истинного познания. Когда нет творчества. Когда нет веры…
- Нет, короче, полноты жизни.
- И нет осмысленности, придающей полноту жизни даже самой суровой, скудной и стиснутой… Когда нет любви, соединяющей жизнь отдельную с Жизнью Всеобщей, хотя бы через посредство еще только одной другой жизни, совсем маленькой, хотя бы через собачку… Вот на этот отрыв, на отторжение души от духовного тела мира она и ответствует болью…
