У отца была любимая история, которую он часто рассказывал многим своим студентам. Я расскажу вам ее так, как он обычно ее рассказывал, а ваша задача – понять, чем дело кончилось, прежде чем я дойду до ее финала.
Однажды к отцу пришла пациентка – хорошо одетая женщина, в красивом платье, с оборочками на высоком воротнике, с браслетами, в очень красивых чулках и туфлях на высоких каблуках. Она села, закинув ногу на ногу, откинулась на стуле, тщательно стряхнула с себя незаметные пылинки и сказала: «Здесь, в Фениксе, я была у всех психотерапевтов, кроме Вас. Они не подошли мне. Может быть, Вы подойдете?» – и приготовилась ждать. Эриксон внимательно посмотрел на нее и спросил: «Вы давно носите женскую одежду?»
Тогда этот мужчина еще раз откинулся на спинку стула и сказал: «Да, вы мне подходите».
Когда мой отец впервые рассказал эту историю, дети в семье очень заинтересовались. Дело в том, что офис Эриксона находился в его доме, он заботился о конфиденциальности и так никогда и не назвал имя этого пациента. Он только добавил, что они с этим человеком знакомы и в мужском его обличье, и в женском. И объяснил, как он узнал, что перед ним переодетый мужчина. Понятно, что высокий воротник и оборочки скрывали кадык, но самое главное было в том, что мужчины, стряхивая пылинки, обычно держат руку почти параллельно телу, а женщины оттопыривают локоть примерно на высоту груди. И когда женщина сделала этот жест так по-мужски, Эриксон рискнул задать свой вопрос: «Как давно вы носите женскую одежду?» – опираясь только на собственные наблюдения, которые всегда являются ключом к пониманию. Наблюдательность очень важна, и я буду повторять это снова и снова.
У нас, детей, этот рассказ вызвал большой интерес и долгое время занимал наши мысли. Мы все, конечно, обратили внимание на то, почему женщины оттопыривают локоть. Я впервые услышала его, когда мне было 14-15 лет и начала тренироваться стряхивать пылинки, отводя локоть на максимальную высоту, чуть ли не выше подбородка.
В нашем общении, как вы знаете, есть огромная невербальная составляющая. И часто именно жесты указывают на то, что мы действительно думаем. Иногда разница между смыслом слов и жестов почти неразличима, но она тоже влияет на общение. Когда человек поглядывает на часы, это может означать, что он желает узнать, который час, или его глаза случайно попали на эту часть запястья, или это проявление нетерпения. Иногда разницу между этими жестами даже трудно объяснить словами, но каждый подсознательно ее чувствует. Язык жестов каждый знает чуть ли не с рождения.
Достаточно много информации о человеке можно получить, читая его жесты, конечно, при достаточном внимании к нему.
О работе с «клиентом поневоле»
Обсудим ситуацию, когда вы имеете дело с «невольным» пациентом – человеком, которого к вам привели или супруг, или родители, или исполнительные органы. Единственный способ успешной работы в подобной ситуации, который я знаю, – это создание треугольника «психотерапевт – „клиент по неволе“ – супруг или судебный исполнитель». Если он пришел только потому, что «она» его заставила, то лучше всего объединиться с пациентом для достижения наилучшего взаимодействия с этой женщиной, которая его все время тащит и подталкивает к чему-то. Возникает вопрос: почему она привела его именно к терапевту и какие минимальные изменения могут убедить ее в том, что у него наступило улучшение, для того чтобы она от него «отстала»? Когда приходят пациенты, присланные по суду, я прибегаю к тому же способу. И как только это удается, мы можем начать заниматься более важными и приятными делами, так как нам все равно нужно провести некоторое количество сессий. Все-таки в первую очередь я стараюсь стать союзником того, кого «клюют», а потом уже «приоткрыть дверь» для каких-то минимальных перемен. С такими людьми бывает достаточно трудно.
Я всегда говорю пациентам, что люди меняются по двум причинам: во-первых, если им действительно настолько больно, чтобы захотелось что-то изменить, и, во-вторых, чаще всего так поступают умные взрослые люди, когда кто-то им показывает другой, более успешный путь, хотя он может и не выглядеть очень соблазнительным и от этого усилия тоже может быть больно.
Обращение к приятным воспоминаниям
Иногда люди недооценивают важность интонаций и модуляций голоса. Интонация несет огромное количество информации, дополняя смысл произнесенных слов, а иногда и меняя его на противоположный. Вы можете немного направлять пациента, облегчать ему работу, приводя примеры приятных воспоминаний. «Только что выпавший первый снег, запах домашнего печенья… хруст опавших листьев под ногами в прозрачном осеннем лесу…» С некоторыми людьми нужно использовать это как отдельную технику, все время подавая им новые замечательные образы. У всех нас есть приятные воспоминания, к которым мы просто не привыкли обращаться, они хранятся где-то в глубинах памяти. Я считаю необходимым практиковаться в этом.
Приятное воспоминание давно ушедших дней сажает семечко того, чего мы с клиентом хотим добиться в будущем. Оно позволяет построить безопасное убежище, куда клиент может всегда прийти. И, кроме того, все это придает трансу дополнительное очарование.
Потом я даю пациенту какое-то время организоваться, вспомнить и убрать то, чему он научился, в какое-то легкодоступное «место» в сознании, чтобы можно было использовать в дальнейшем. И потом через 30 секунд, минуту или две, когда клиент возвращается обратно, я напоминаю, что в следующий раз войти в транс будет проще, легче и приятнее. Даже без участия терапевта, ведь мы часто переживаем транс и в обычной жизни. И почти всегда на прощание я воссоздаю транс, опять поднимая руку пациента. В этот момент он почти мгновенно переживает все то приятное, что было в трансе.
Особенности наведения транса
Многие психотерапевты при наведении транса работают так: постепенное погружение, все глубже и глубже, плато, а после этого постепенный подъем. Я считаю наиболее эффективным такой транс, в котором глубокие погружения чередуются с подъемами так, что это напоминает синусоиду, но каждое погружение углубляется по сравнению с предыдущим. Во втором случае транс обычно бывает более глубоким, а взаимодействие – максимально успешным. Это естественный транс, он наиболее важный. Иначе говоря, разговорный транс, который сопровождает всякое достаточно интенсивное взаимодействие.
Иногда люди спрашивают: каким образом Эриксону удавалось заставить своих пациентов делать некоторые совершенно удивительные вещи? Он никогда не нарушал законов этики, но то, что они делали, было невероятно. Мы, дети, ему всегда говорили: «Папа, нас ты не заставил бы такое сделать!» У него это получалось по ряду причин. Прежде всего его наблюдательность, вопросы, которые он задавал, давали полную картину того, что представляет собой пациент. Во-вторых, он был порядочный, безукоризненный в этическом плане человек и, в-третьих, он всегда был в трансе вместе с пациентами. Так что, когда он просил их взобраться на пик Скво (гора неподалеку от нашего дома высотой 1100 м ) в 5 утра, это не вызывало никаких протестов. Потому что в трансе вы взаимодействуете на гораздо более глубоком уровне. И со временем развитие естественного транса дает возможность общаться на этом глубоком уровне вербально.
Лучший способ развивать естественный транс – самому находиться в трансе. Потому что если я нахожусь в трансе и говорю с вами, то вам захочется ко мне присоединиться, особенно если я говорю о приятных вещах, о чем-то, что можно делать с удовольствием. Этого можно достичь, если говорить так называемыми специальными обобщениями. Я поясню. Существуют воспоминания, общие для многих людей, – о школе, об играх в детстве. А некоторые личные детали, вкрапленные в общую матрицу, создают индивидуальное воспоминание конкретного человека. Приведу пример.
Когда я была маленькая, мне нравилось сидеть на лужайке перед домом и собирать одуванчики. Я собирала не те, которые уже начинали пушиться, – загадаешь желание, подуешь, и он облетел, – я рвала желтенькие. В Америке, если ты повяжешь что-нибудь желтое на запястье, это означает, что ты любишь масло. Я подносила одуванчики к запястью снизу, чтобы они оставляли желтый след пыльцы – я очень любила масло. Потом ложилась на спину и смотрела на облака, составляла картинки. Мне всегда удавалось разглядеть лошадь – это была моя любимая картинка. Мне было интересно, нет ли где-нибудь в мире человека или ребенка в точности такого, как я. Настолько похожего на меня, чтобы ему было даже интересно, нет ли где-нибудь в мире человека в точности такого, как он. И чтобы в эту самую минуту он думал то же самое. Это было мое самое любимое занятие в детстве.
Рассказывая об этом своим пациентам, я очень подробно описываю тот тип одуванчика, который я рвала. Мы все когда-нибудь дули на одуванчики, и всем случалось подержать под запястьем пучок желтых одуванчиков. Очень знакомое воспоминание, не правда ли? Желтый цвет на коже, и лошадь в небе, и то, что я думала о человека, абсолютно похожем на меня, – это тоже очень распространенное явление. Почти каждый нормальный ребенок задумывался об этом. Такое встречается достаточно часто даже у нормальных взрослых людей. Но когда ребенку приходят в голову подобные мысли, он думает, что он один такой на свете, и я замечаю, что многие из вас согласны со мной.
