Ознакомительная версия.
Результат (очевидно) таков, что видовой совокупный набор наследственных признаков изменится. И таким вы его имеете. Конечно, изменение может выглядеть незначительным в рамках одного данного поколения. Если длинные шеи помогают животным доставать питательные листья, то короткошие животные при этом реже доживают до размножения, и средний размер шеи у вида просто растёт. Далее, если вариации длины шеи опять возникает в новом поколении (как мы сейчас знаем, через половую рекомбинацию или генетическую мутацию), и значит, на суд естественного отбора предлагается набор различных длин шеи, то тогда средняя длина шеи будет продолжать ползти вверх. Вид, начавший с шеи как у лошади, со временем будет иметь жирафоподобную шею. Иными словами, он будет новым видом.
Дарвин однажды обобщил естественный отбор десятью словами: "Размножаться, варьировать, давать выживать сильнейшему и умирать слабейшему". Здесь «сильнейший», как он хорошо знал, означает не самый мускулистый, но наилучшим образом приспособившийся к среде, либо через мимикрию, либо ум, либо что-то ещё, что помогает выживать и размножаться. Слово "наиболее приспособленный" (неологизм, который Дарвин не придумал, но принял) общепринято используется вместо «сильнейший», обозначая более широкое понятие — приспособленность организма к задаче передачи своих генов новому поколению в рамках своей конкретной среды. «Приспособленность» — это такая вещь, которую естественный отбор в постоянно меняющихся видах бесконечно «ищет», чтобы увеличивать. Приспособленность — это то, что сделало нас теми, что мы есть сегодня. На самом деле, Дарвин разделил два аспекта этого процесса — «выживание» и «размножение». Признаки, приводящие к успешному спариванию, он отнес к половому отбору, которые он отличал от естественного отбора. Но в те дни естественный отбор часто объединялся с половым, ибо оба аспекта приводят к одному результату — сохраняются признаки, которые, так или иначе, приводят к переносу генов организма в другое поколение.
Если вам это кажется очень простым, то вы, возможно не видите всей картины. Всё ваше тело — гораздо более сложно и гармонично, чем любой продукт человеческого творчества, было создано сотнями тысяч возрастающих продвижений вперед, и каждое продвижение было случайностью, каждый крошечный шаг от прародительской бактерии до вас был сделан для того, чтобы помочь вашему непосредственному предку обильнее передать свои гены следующему поколению.
Креационисты иногда говорят, что шансы на создание личности посредством случайных генетических изменений почти равны шансам напечатать какой-нибудь сонет Шекспира обезьяной. Да, это так, по крайней мере в отношении полных произведений, но некоторые определённо узнаваемые отрывки, думаю вполне возможны. Естественный отбор может создавать такие вещи, которые могут выглядеть совершенно невероятными.
Предположим, у одной обезьяны появилась некая удачная мутация — ген XL, который, скажем, вселяет в родителей дополнительную капельку любви к своим отпрыскам; любовь, которая выражается просто в немного более прилежном кормлении. В жизни каждой отдельной обезьяны этот ген, возможно, не будет критически важным. Но предположим, что вероятность дожить до зрелого возраста у отпрысков обезьян с этим геном будет в среднем на 1 процент выше, чем у отпрысков обезьян без него. И пока это незначительное преимущество сохраняется, доля обезьян-носителей гена XL будет стремиться возрастать, а доля обезьян без него — уменьшаться поколение за поколением. Очевидной кульминацией этого процесса становится популяция, в которой все животные имеют XL ген. Ген в этой точке достигнет «фиксации» — несколько более высокая степень родительской любви будет теперь более «видотипичной», чем ранее. Хорошо, вот так одна удачная мутация таким образом процветает. Но насколько вероятно то, что эта удача закрепится — следующее случайное генетическое изменение приведет к дальнейшему усилению родительской любви? Насколько вероятно, что за «XL» мутацией последует «XXL» мутация? Она совсем не обязательно должна происходить у каждой обезьяны, однако в популяции теперь полно обезьян с геном XL. Если любой из них, или любому из их потомков или правнуков удастся получить XXL ген, то этот ген будет иметь хороший шанс распространиться. Конечно, пока всё это происходит, большее число других обезьян с может получить менее благоприятные гены, и некоторые из этих генов могут ликвидировать ту линию, на которой они появились. Что ж, такова жизнь.
Таким образом естественный отбор мог побеждать неравенство, не побеждая его на самом деле. Гораздо чаще происходили иные события, чем полезные мутации, населяющие мир сегодня — мутации неблагоприятные, приводившие к смертельному исходу.
Мусорный ящик генетической истории переполнен провалившимися экспериментами, длинными цепочками кодов, которые были такими же живыми, каким был шекспировский стих до тех пор, пока не произошёл судьбоносный взрыв развития речи. Их появление и устранение — это плата, взимаемая за созидание путём проб и ошибок. Но пока оплата вносится, до тех пор, пока естественный отбор имеет достаточно поколений, над которыми можно работать и отбрасывать десятки провалившихся экспериментов ради одного удачного — его творения могут быть потрясающими. Естественный отбор — это неодушевленный процесс, лишенный сознания, неутомимый улучшатель, гениальный творец. Каждый орган внутри вас — это свидетельство его искусства: ваше сердце, ваши легкие, ваш желудок.
Все эти «адаптации» — прекрасные продукты непреднамеренного замысла, механизмы, которые присутствуют здесь, потому что в прошлом они делали вклад в приспособленность ваших предков. И все они видотипичны. Хотя легкие одного человека могут отличаться от легких другого, в том числе по генетическим причинам, почти все гены, задействованные при построении легких, одинаковы и у вас, и у вашего соседа, и у эскимоса, и у пигмея. Эволюционные психологи Джон Туби и Леда Космидес заметили, что каждая страница анатомии Грэя применима ко всем людям в мире. И с какой стати, продолжали они, анатомия разума должна быть другой?
Стал уже рабочим тезис эволюционной психологии о том, что различные "ментальные органы", из которых складывается человеческая психика, к примеру «орган», который побуждает людей любить своё потомство, видотипичны. Эволюционные психологи следуют концепции, которая в экономике называется "физическое единство человечества".
Между нами и австралопитеком, который ходил прямо, но имел мозг, как у обезьяны, лежит несколько миллионов лет; это 100 000, может быть, 200 000 поколений. Может показаться, что это не так много. Но только 5000 поколений понадобилось, чтобы превратить волка в Чи-хуа-хуа — и, одновременно по другой линии, в Сенбернара. Конечно, собаки получались путем искусственной, а не естественной селекции. Но как подчёркивал Дарвин, в сущности это одно и то же, в обоих случаях признаки выводятся из популяции по критериям, которые держатся в течение многих поколений. И в обоих случаях, если "давление отбора" достаточно сильное — если гены выводятся достаточно быстро — эволюция может протекать резко.
Можно удивляться тому, что давление отбора могло быть очень сильным во время недавней человеческой эволюции. В этой книге я буду иногда говорить о том, что естественный отбор «хочет» или «намерен» или о том, какие «ценности» безусловны в его работе. Я всегда буду использовать кавычки, так как это просто метафоры. Но метафоры, полагаю, стоят того, чтобы их использовать, потому что они помогают нам подойти к моральным терминам с позиций дарвинизма. В конце концов, значимость всего того, что обычно создает давление в естественной обстановке — засухи, ледники, сильные хищники, нехватка добычи — уменьшалась по мере продвижения человеческой эволюции. Изобретение инструментов, огня, появление планирования и совместной охоты — все это привело к возрастающей изоляции от капризов природы.
В таком случае, как мозг обезьяны смог трансформироваться в человеческий за несколько миллионов лет? Представляется, что в основном потому, что окружающая среда человеческой эволюции состояла из людей (или пралюдей). Ответ в основном содержится в окружении древних пралюдей. Люди каменного века конкурировали друг с другом, соперничая при наполнении следующих поколений своими генами. Более того, они были инструментами друг друга в этом соперничестве. Распространение их генов зависело от взаимодействия с соседями — иногда в виде помощи, иногда — игнорировании, иногда — эксплуатации, иногда — в любви, иногда в ненависти; нужна особенная сообразительность, чтобы определить, какой стиль взаимодействия с какими соседями наиболее оправдан в данный момент. Эволюция человеческих существ в большой степени состояла из адаптации друг к другу.
Ознакомительная версия.
