То же самое можно сказать о метафоре СПИДа, который, возникая на волне «сексуальной революции», как будто оберегает людей от обесценивающихся сексуальных отношений, во время которых интимная близость с половым партнером мало чем отличается как от предыдущей, так и от последующей.
Возможно, именно так проявляется та самая гениальность животного начала в человеке, которое ближе к создателю, чем наш разум...
Опасные слова: можно ли представить себе большую жизненную катастрофу, чем рак или СПИД!
Только, как это ни страшно признавать, иногда несчастье — катастрофа и составляет единственный смысл индивидуальной человеческой жизни.
Это еще одна сторона метафоры трагедии в «Хромой лошади».
Что бы мы знали о жизни погибших людей, если бы не их трагическая смерть, внезапно сделавшая их жизни осмысленными для всего остального человечества?
Стремясь быть яркими индивидуальностями, мы почему-то с легкостью соглашаемся быть неотличимыми друг от друга во время развлечений. Зайдите в любой ночной клуб: стремящиеся на словах к оригинальности молодые люди становятся на деле похожими друг на друга, как близнецы.
Мода, при посредстве которой создатели развлечений обещают молодым людям вхождение в элиту, на деле устраняет различия и превращает развлекающихся в легко управляемое пастухом стадо жертвенных овец. Возникающее ощущение бессмысленной жертвы неведомому богу усиливает ощущение ужаса от произошедшего в Перми.
Как мы уже сказали в предыдущей главе, — глупость это и есть смерть. Как больно слышать слова русских — добрых по своей природе людей: «туда им и дорога»! Но когда начинаешь задумываться, понимаешь, что говорившие эти жестокие слова люди думали: они все равно уже мертвые... как клетки раковой опухоли.
Нет, развлечения убивать человека не должны. Личность убивает понимание развлечения как смысла жизни — вот в чем смертельная опасность.
Здесь кроется еще одна ловушка мира развлечений. Понимая его как цель человеческого существования, мы утрачиваем чувство опасности, ведь мир развлечений — это мир надувных резиновых игрушек. В компьютерной игре у героя не одна жизнь, а несколько. У игрока появляется ощущение, что и в реальном мире его жизнь можно «перезагрузить». Невидимые «аниматоры» — хозяева мира развлечений — обязательно появятся и спасут. Во время развлечений ход игры зависит только от ее организатора. Это и есть предел человеческой глупости, изображенной на картине Босха, из предыдущей главы.
Я хочу сказать, что если и возможно состояние смерти гениальности, то это и есть раз-влечение, в смысле отсутствия раз-личий.
В этой книге мы, разумеется, играем в гениальность. Но при выполнении каждого упражнения эта игра должна перестать быть игрой автора и стать вашей личной игрой «в смысл жизни».
Даже во времена атеизма слово «любовь» было ключевым духовным понятием нашей культуры. Исчезновение различий означает исчезновение любви. Во время развлечений любви не бывает, хотя случается секс. Любовь или любовная игра возможны только до или после периода развлечений. Истина «все бабы — дуры, все мужики — сволочи» обидна, потому что она исключает любовь. «Все» не могут вступать в отношения любви со «всеми». Все — это «плебс» — безликая мертвая масса, которой можно манипулировать, но которую нельзя любить.
Страстно увлекаться, испытывать жгучий интерес можно только к кому-то или чему-то, иному, чем ты сам. Клоны не могут любить, поскольку они абсолютно прозрачны друг для друга. Любовь — это расширение индивидуальной бесконечности («интимности» Розанова) на бесконечность другого человека.
В развлечениях растворяется и исчезает главное усилие человеческое — это усилие любви. Чувство ответственности — только эхо — результат этого усилия. Невозможно заставить человека ответственно относиться к нелюбимому делу или людям, которых человек не любит.
Развлечение отличается от игры тем, что «забивает» «точку Розанова» готовыми содержаниями. Оно представляет собой подмену или симулякр смысла жизни, поскольку, как и в случае банального опьянения, «сужение общественной воронки» — происходит, но вместо «луча от Бога» человек погружается в искусственные лазерные лучи и грохот дискотеки, исполняя не свое предназначение, а то, что предназначил для него организатор ночного действа.
Но все равно, это остается способом развоплощения, то есть тем, что мы называем привычным словом «расслабиться». Все это было бы не так страшно, если кроме развлечений человек мог бы найти время на игру: на концентрацию внимания на собственном внутреннем пространстве.
Но современная культура стремится к тому, чтобы не оставить на это времени. И человек постепенно перестает различать игру и развлечение.
Главный вывод из притчи о пожаре: развлечения приводят к тому, что мы больше не любим ни себя, ни друг друга. Какое равнодушие к собственной жизни должен испытывать человек, приходящий развлекаться и зажигать петарды в запечатанное со всех сторон помещение с выстланным соломой потолком... Какое равнодушие испытывает тот, кто все это организовал.
Впрочем, ощущение нелюбви к себе у этих людей ничуть не более выражено, чем у тех, кто совершает самоубийства или вводит себе в кровь наркотики. Недаром, наверное, и то, и другое давно стали атрибутами ночной клубной жизни.
«Возлюби ближнего своего, как самого себя»: если ты не любишь себя, ты не в состоянии полюбить другого. Ты не можешь любить ни своего ребенка, ни собственных клиентов. И дети, и клиенты становятся только инструментом для возвращения твоей любви к себе. Они не люди, они инструменты, служащие для доказательства твоей собственной правоты, ума — «я всех обхитрил» — или просто для доказательства твоей собственной значимости. Именно значимость подменяет любовь к себе в мире развлечений. Она дает право на праздность и делает невозможной любовь к другому.
Пермская трагедия выявляет все эти, незаметные на первый взгляд, подмены. Стремление к значимости делает безопасность клиентов ненужным фактором — «дополнительными расходами». Подмена героического поступка («авось» наших предков) ленивым фатализмом — «авось пронесет» — превращает жизнь в бессмысленную азартную игру. Подмена счастья развлечением превращает стремление к поступку в стремление к отключению сознания в групповом действии. Подмена любви к человеку ощущением своего права на его использование приводит к отсутствию ответственности за тех, кого ты «приручил». Миссия подразумевает ответственность за мир: ты родил ребенка — твоя ответственность в том, что бы вырастить хорошего человека для мира вселенной и вечности — любовь подразумевает то же самое. Развлечение как цель жизни подразумевает способ освобождения от ответственности.
Можно ли победить все это усилием бюрократии?
Не знаю. В конечном итоге состояние наших душ — лишь плод усилий разных бюрократий нескольких поколений. Преодоление начинается с осознания, с попытки читающего эти строки осознать свою нелюбовь к себе самому и к окружающим людям. Преодоление начинается с попытки сформулировать для себя задачу собственной жизни, острие «пурбы» в которой всегда направлено на благо других людей — тех самых, которые, и в прямом, и в переносном смысле слова, сгорают в развлечениях.
Может быть, можно начать с того, чтобы перестать развлекаться и снова начать играть.
В конце концов, поиск главной миссии своей жизни для взрослого человека — это всего лишь игра, в которую мы играли детьми и разучились.
Давайте попробуем вспомнить.
Поиск миссии — вовсе не такое сложное дело, как кажется на первый взгляд.
В предыдущей главе мы уже начали поиск Миссии — того самого неуловимого смысла жизни.
В этой главе мы можем смело утверждать: для того чтобы ощутить смысл собственной жизни, нам необходимо понять, когда мы развлекаемся, то есть убиваем время, а когда играем, то есть останавливаем время и прикасаемся к вечности — ко времени вечному или Священному.
Упражнение «Алиса и Болванщик»
В замечательной сказке Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес» эти два состояния путает знаменитый Болванщик. Это один из самых запоминающихся образов сказки. Только не очень понятно, почему, прочитав о нем в детстве, мы помним его всю жизнь.
— Занято! Занято! Мест нет!
— Места сколько угодно! — возмутилась Алиса и уселась в большое кресло во главе стола.
— Выпей вина, — бодро предложил Мартовский Заяц.
Алиса посмотрела на стол, но не увидела ни бутылки, ни рюмок.
— Я что-то его не вижу, — сказала она.
— Еще бы! Его здесь нет!— отвечал Мартовский Заяц.
