Ознакомительная версия.
Более сложным представляется третий мотив. В деятельности властных структур присутствуют существенные элементы консервативной политической программы, но эта программа (включающая и законопроекты, принимаемые голосами правящей партии) сравнима скорее с западным «системным» консерватизмом, во всяком случае, в том, что касается экономической и социальной политики. Она основана на рыночных началах, исходит из политических и социальных реалий. Вполне совместимы с таким подходом и программные документы «Единой России». В то же время в консервативном общественном дискурсе преобладают другие моменты, а «Единую Россию» именно по этой причине эксперты не считают носительницей консервативной идеологии.
Основные принципы российских консерваторов, сформулированные в «Манифесте просвещенного консерватизма» и Программных тезисах РСКС, весьма близки медианной политической позиции российского консерватизма, выявленной нашим экспертным исследованием.
Сильные стороны этих программных документов созвучны описанной выше зоне консенсуса всех российских консерваторов. Это стремление подвести под политическую программу развития ценностную основу и требование органичности любых преобразований, их укорененности в российской почве. С этим связывается и требование децентрализации власти, передачи полномочий и ответственности за принятие и выполнение решений на провинциальный и местный уровни. В этом видится единственный способ обеспечить такую «связь с почвой», участие граждан в политике. (Правда, это не может не противоречить пафосу сильной центральной власти.) Также подчеркивается необходимость развития гражданского общества и его деятельного участия в обсуждении и выполнении решений.
Вместе с тем многие программные положения этих документов весьма проблемны. Государственное устройство в обоих случаях представляется скорее корпоративистским («единая власть», или «симфония» государства и общества, труда и капитала). По наблюдению независимого эксперта, Михалков у Муссолини терминологию позаимствовал: Все для государства! Ничего вне государства! и т. д. Слово «демократия» в каждом из них упомянуто по одному разу – и то в негативном контексте.
Представление о государственности в «Манифесте» носят откровенно имперский характер, в «Тезисах» утверждается миссия России по распространению своих ценностей по всему миру; в обоих документах делается упор на ослаблении зависимости от мировой экономики. Однако цельной и рациональной модели отношений с внешним миром (за естественным акцентом на суверенности России) них не представлено.
К рынку оба документа относятся с немалым скепсисом и подозрением, осуждают «потребительство», засилье финансового капитала и наживу, не верят в права собственности: «Манифест» предлагает заменять ее арендой в интересах «экономической выгоды» государства, «Тезисы» не видят необходимости ее правовой защиты. Дирижизм и значительная роль государства в экономике всячески подчеркиваются.
Проблемы социальной политики в документах затрагиваются лишь фрагментарно, хотя принципы социальной экономики и социальной защиты в них провозглашены (в «Манифесте» – гарантийное государство). Темы образования, здравоохранения, пенсионной системы, ключевые для «государства всеобщего благоденствия», в документах отсутствуют.
Этот разрыв между консервативными умонастроениями и реалиями политики представляет собой главную «болезнь роста» отечественного консерватизма. В известной степени он сравним с противоречием между «политическим» и «культурным» консерватизмом на Западе, но там уже давно выстроены механизмы управления этим конфликтом или конкуренции между ними. В России же эта задача остается нерешенной.
Программные установки российского консерватизма
Политическая программа любого идейного течения подразумевает наличие у него стратегических целей и путей их достижения, которую мы условно называем «образом будущего». Как выявляет экспертное исследование, для российского консерватизма формирование такой политической программы представляет особую сложность сразу по нескольким причинам.
Во-первых, прерванность традиции консерватизма. Там, где консерватизм укоренен в партийно-политическом пространстве (даже при отсутствии полноценной конкуренции), его программа органично вытекает из программ прошлых лет – продолжая или критикуя их. Наши же консерваторы отталкиваются от разных образов из прошлого; по оценке независимого эксперта, у одних это будет обновленная Российская империя, у других – какой-то обновленный русский социализм, а у третьих – бесконечное продолжение того, что есть в России.
Все эти проекты никак не привязаны к политической практи– ке, не имеют механизмов реализации, а только такой образ будущего и можно признать политической программой, а не «красивой утопией». Эту проблему чаще акцентируют независимые эксперты, но и некоторые консерваторы также признают, что она имеет место. Один из них рисует почти карикатурный образ: Представьте себе: церкви, а между ними – выползающие головки стратегических ракет. Другой эксперт-консерватор констатирует: Наш современный российский консерватизм никуда спроецировать невозможно.
По оценкам независимых экспертов, несоответствие этих образов политическим реалиям опасно: Лубочная картинка Российской империи… совершенно не соответствует действительности. Иначе бы эта империя не рухнула… Вместо того чтобы сформулировать образ современного будущего, они предлагают возврат к прежним лубочным картинкам. Построенное на таких методологических обоснованиях движение не может быть успешным по определению.
Во-вторых, в таких условиях в консерватизме неизбежно возникает уклон в «охранительство», а не развитие. Для независимых экспертов это «охранительство» и составляет «консервативный образ будущего» как зачистку того, что есть, от инородных примесей. По оценке другого эксперта, неуспешность в формировании позитивной программы отталкивает от консерватизма очень многих из тех, кто интуитивно разделяет или готов разделять консервативные ценности, например ценности семьи, но не готов возвращаться в исторически ушедшую эпоху.
Некоторые консерваторы осознают его как серьезную проблему и помеху на пути развития консерватизма: «Охранительство» душит источники развития. Российскому консерватизму не хватает динамизма, перспективы и умения строить образ современного завтра.
В-третьих, как указано выше, для многих консерваторов болезнен опыт реформ последних десятилетий, который воспринимается ими как травма для российской идентичности. Особенно остро эта проблема стоит для тех экспертов-консерваторов, которые склонны рассматривать Россию как «особую цивилизацию», отличную от Запада. Вместе с тем радикально противопоставлять себя Западу большинство консерваторов не хотят: Конечно, будет изоляция… Конечно, мы все очень хотим, чтобы она не зашла слишком далеко… все понимают все блага [сотрудничества].
Из этой мотивации, достаточно широко распространенной, вытекает противоречие, артикулируемое в том или ином виде многими экспертами. С одной стороны, многое из западного опыта отвергается, тем более неприемлемым представляется сам факт заимствования, следования чужому, «навязанному» опыту. Сущность консервативного проекта, по емкой оценке эксперта-консерватора, заключается в следующем: Перестать имитировать и копировать, а попытаться выявить внутренний потенциал, который заложен многовековой историей. Это не значит, что нужно возвращаться к каким-то форматам [прошлого]. Это значит всего лишь максимально попытаться обеспечить благоприятные условия для развития… на собственной исторической основе.
С другой стороны, трудно отрицать необходимость модернизации (самой по себе – западной концепции) и очевидного факта, что многое и в технологиях, и в институциональном развитии рациональнее строить, опираясь на имеющиеся образцы, а не «изобретать велосипед». Независимый эксперт предупреждает: Надо понимать, что модернизация не тождественна вестернизации… То есть это должна быть модернизация, опирающаяся на наши традиционные основы… она должна идти изнутри. Другой независимый эксперт уточнят: модернизация должна носить органический характер. Ничего государство не должно навязывать. Просто общество само должно развивать свои естественные органические начала. Это мысль славянофилов середины XIX в.
Ознакомительная версия.
