Марта: Нет, я плохо схожусь с людьми. Я слишком боюсь. Я не могу.
Отец: У тебя когда-то была близкая подруга.
Марта: Кто? Нет, она мне не близкая.
Отец: Но она самая близкая твоя подруга.
Мать: Она была самая близкая твоя подруга.
Отец: Вы вместе уезжали на каникулы…
Минухин (родителям): Погодите минутку.
Марта: Откуда они знают, что она мне близкая? Как они могут это говорить?
Минухин: Это один из их способов манипулировать тобой. Только что ты рассказывала мне кое-что о своей жизни, и тут…
Марта: Они думают, что все о ней знают.
Минухин: Они вмешались и манипулируют тобой. Видишь ли, меня беспокоит, что ты никогда-никогда не выходишь из дома.
Терапевт пользуется простым семейными взаимодействием, чтобы подкрепить свою конструкцию сильного родительского контроля.
Минухин (матери): Сколько вам лет?
Мать: Пятьдесят четыре.
Минухин: Пятьдесят четыре. Таким образом, вам жить еще, вероятно, — сколько? Лет двадцать пять.
Мать: Если повезет.
Минухин: Если доживете до восьмидесяти. А вам сколько лет, Джордж?
Отец: Пятьдесят пять.
Минухин: Хорошо. Значит, возможно… Сколько тебе, Марта? Семнадцать. Они умрут лет в восемьдесят, так что тебе жить дома еще двадцать пять лет. Значит, 25 плюс 17—к тому времени, когда ты окажешься готова оставить дом, ты будешь одинокой сорокадвухлетней женщиной без всякого жизненного опыта.
Марта: Нет, я не хочу, чтобы так случилось.
Терапевт рисует мрачное будущее с плохим прогнозом, чтобы вызвать противодействие и увеличить дистанцию между идентифицированной пациенткой и ее родителями.
Минухин: Я думаю, так и случится, потому что они постоянно просят тебя помочь им стать счастливее. А ты все свое время тратишь на то, что смотришь на своих папу и маму. Ты столько на них смотришь, что у тебя не остается времени посмотреть на что-нибудь еще. Почему у тебя нет мальчика?
Марта: Я боюсь. Я не хочу выходить из дома.
Минухин: А, то есть… Это значит… Ты говоришь, что и ты их используешь? Они тебя используют и ты их используешь?
Марта: Да, один парень постоянно мне звонит, и я прошу отца говорить, что меня нет дома. И он так и делает; он говорит: "А, вы немного опоздали, она только что ушла".
Минухин: Это значит, что ты используешь их, чтобы они защищали тебя от внешнего мира.
Марта (смеясь): Они — мое оружие.
Минухин: У тебя очень интересная семья. Очень, очень интересная, потому что ясно: она тоже тебя использует. Я думал, это ты ее используешь, но на самом деле это она тебя использует.
Терапевт снова переходит к родителям и бросает им вызов, утверждая, что они позволяют идентифицированной пациентке эксплуатировать их и использовать для того, чтобы избежать общения с внешним миром. На всем протяжении сеанса, продолжающегося три часа, терапевт меняет фокусировку, то и дело подчеркивая, как члены семьи по-разному используют друг друга. Однако во всех своих конструкциях он неизменно стремится легитимизировать структуру, которая отдаляет родителей от дочери и поддерживает их разъединение.
Адресуясь к мировосприятию семьи, терапевт держится в стороне. Он вводит представления, которые опровергают прежние представления. Теоретически это само по себе — вмешательство, потому что, приспосабливаясь к новым представлениям, семья вступает в фазу растерянности, кризиса и перестройки. Это примерно то же, что бросить камень в пруд: возникает волновой эффект, не имеющий ничего общего ни с самим камнем, ни с тем, кто его бросил.
Однако в реальной жизни идея не существует отдельно от терапевта, который ее вводит. Отделить одно от другого — значит создать искусственную конструкцию, чреватую опасностью сосредоточить все внимание на идее, упуская из виду межличностный контекст, в котором она возникает. Некоторые школы семейной терапии, рассматривающие когнитивный вызов как основной уровень терапевтических изменений, пытались оградить чистоту концептуальной схемы, содержащей вызов, от влияния самого терапевта. Но теперь они изменили свои взгляды, признав участие терапевта как лица, которое бросает вызов.
Участие терапевта необходимо для того, чтобы убедить семью в правильности нового представления. Более того, отделение вызова когнитивного от структурного — это искусственная конструкция. Вызов, брошенный семейному мировосприятию, — это в то же время вызов структуре взаимодействий в семье, точно так же, как вызов ее структуре, — это вызов ее мировосприятию. Когнитивный вызов вообще не существует в изолированном виде. Однако, если терапевт будет постоянно помнить об этом предостережении, он сможет эффективно использовать когнитивные схемы.
16. ПАРАДОКСЫ (глава написана Пегги Пэпп)
Аккермановский проект краткосрочной терапии был организован в 1974 г. для экспериментов с использованием парадоксальных техник при лечении семей с детьми — носителями симптома. Руководителями проекта стали я и Ольга Сильверштейн. Первоначально его участниками были восемь добровольно вызвавшихся семейных терапевтов, которые ранее обучались в институте семейной терапии Ак- кермана. Развивая идеи других специалистов, применявших парадоксы в семейной терапии, — таких, как Джей Хейли, Милтон Эриксон, Мара Сельвини-Палаззоли, Пол Вацлавик, Джон Уикленд и Ричард Фиш, — проект вскоре выработал собственное направление и обрел свои уникальные особенности.
Применяя парадоксы, мы основываемся на трех идеях: на представлении о семье как о саморегулирующейся системе, на представлении о симптоме как о механизме саморегуляции и на представлении о системном противодействии изменениям, вытекающем из первых двух. Поскольку симптом используется для регуляции дисфункциональной части системы, при устранении симптома эта часть системы оказывается лишенной регуляции.
Самый распространенный пример этого — родители, которые переводят свой конфликт в другое русло через посредство ребенка, у которого развивается симптом. Облегчая симптом у ребенка, терапевт создает возможность вскрыть нерешенные проблемы отношений между родителями, вызывая значительную тревожность и сильное противодействие изменениям. Мы используем парадокс в первую очередь как клинический инструмент для преодоления этого противодействия и предотвращения борьбы за власть между семьей и терапевтом.
Семьи с детьми — носителями симптома обычно предъявляют терапевту противоречивое требование: они просят изменить симптом, не изменяя системы. Терапевт преодолевает это противоречие с помощью серии радикальных переопределений, связывающих симптом с системой таким образом, что одно не может быть изменено без изменения другого. Тем самым терапевт создает условия для терапевтического соперничества. Теперь центральная проблема заключается не в том, как устранить симптом, а в том, что произойдет, если он будет устранен; предметом терапевтической дискуссии становится не "проблема" — у кого она наблюдается, чем вызвана и как от нее избавиться, — а то, как семья сможет выжить без нее, на ком и как скажется ее отсутствие и что они будут в связи с этим предпринимать.
Благодаря такому системному переопределению создается кризис восприятия. В дальнейшем семья обнаруживает, что ей становится все труднее осуществлять саморегулирование через симптом, и начинает вырабатывать иные способы саморегулирования.
Одна из отличительных особенностей нашей работы — дифференцированное использование парадоксов и чередование их с другими типами вмешательства. Опыт показывает, что парадокс не всегда необходим и не всегда желателен. Наш критерий его применения основан на оценке степени противодействия изменениям в той части системы, которую регулирует симптом. Сделав многочисленные пробные шаги, мы устанавливаем степень противодействия, и если оно поддается прямому вмешательству, то прибегать к парадоксам нет необходимости. Существуют также определенные критические ситуации — например, насилие, внезапное горе, попытки самоубийства, потеря работы или нежелательная беременность, — при которых парадокс неуместен, так как терапевт вынужден предпринимать срочные меры, чтобы создать структуру и обеспечить управление. Парадоксальные вмешательства мы приберегаем для тех скрытых, давно устоявшихся, многократно повторяемых стереотипов взаимодействия, которые не поддаются прямому вмешательству — например, логическим объяснениям и рациональным советам.
Вмешательства можно разделить на прямые, или основанные на согласии, когда расчеты терапевта строятся на том, что семья согласится на вмешательство, и парадоксальные, или основанные на противодействии, когда терапевт ожидает, что семья будет против вмешательства1.
Прямые вмешательства, основанные на согласии
