Тем не менее даже в самых примитивных социальных условиях наличие отца сильно повышает шансы детей на выживание. Например, у парагвайских охотников-собирателей индейцев ахе (гуарани) отсутствие отца утраивает шансы ребенка умереть от болезни и удваивает его шансы быть убитым соплеменниками. Постоянная связь между брачным статусом и детской смертностью существует во всех развивающихся странах. О том же свидетельствует историческая демография: дети, имевшие законных отцов и принадлежавшие к обеспеченным слоям общества, всегда имели больше шансов на выживание и жизненное благополучие, чем внебрачные дети или сироты. Эта разница сохраняется и сейчас, даже в самых развитых и благополучных странах. Сегодня одним из главных показателей этого является образовательный уровень детей: отцовский вклад, включая совокупный семейный доход и непосредственную заботу о детях, коррелирует с более высокими учебными показателями детей, а когда они взрослеют – с более высоким социально-экономическим статусом (Pleck, 1997). Хотя причинная связь между этими явлениями не установлена (нельзя исключить влияние генетических факторов), социальная статистика достаточно выразительна.
О важности отцовского вклада в психическое и социальное развитие ребенка говорят и многочисленные психологические исследования, к которым я вернусь позже. Тем не менее, замечает Гири, учитывая неравное распределение социального капитала (например, интеллекта) и богатства, не все мужчины имеют возможность повысить социальную конкурентоспособность своих детей, а некоторые обладающие ресурсами мужчины предпочитают вкладывать их не в детей, а в многочисленных женщин. Хотя отцовство, за исключением случаев искусственного оплодотворения, – результат спаривания, мужчинам нередко приходится выбирать между спариванием и отцовством. В этой связи весьма актуален и вопрос, как влияет на отцовские практики уверенность мужчины в своем отцовстве. Хотя достоверной статистики женских супружеских измен не существует, по-видимому, от 7 до 10 % мужей фактически воспитывают детей, зачатых не ими (Bellis, Baker, 1990).
В целом, заканчивает Гири, и мужчины, и женщины выигрывают от отцовского вклада, но е г о вклад необязателен. Мужское родительство скорее факультативно и больше зависит от личных, социальных и экологических условий, включая наследуемые индивидуальные различия в предпочтении спаривания или родительства, свойства личности, качество супружеских отношений и особенности ребенка. Собственный детский опыт (например, развод родителей), а также более общие социальные и экологические факторы (например, законы против многоженства) тоже коррелируют с тем, сколько мужчины вкладывают в благополучие своих детей.
Судя по теории Гири, современная эволюционная психология, вопреки распространенным обвинениям, не претендует на то, чтобы свести все многообразие отцовских отношений к раз и навсегда принятой системе биологических координат, а лишь фиксирует существующие в этой сфере и эмпирически доказанные тенденции развития. Как эти тенденции проявляются и трансформируются в конкретных обществах – изучают общественные и гуманитарные науки.
Объем и содержание конкретных отцовских практик всегда зависят от существующих в обществе нормативных установок. При всех межкультурных различиях нормативный канон, «идея» отцовства, включает два главных компонента: а) прародитель, первоисточник жизни и б) властное начало.
Первый момент прямо или косвенно представлен в самых различных мифологиях. Может быть, именно потому, что отцовство в отличие от материнства биологически проблематично, мужчины всегда искали его доказательств, которые должны были уравновесить, а еще лучше – перевесить бесспорное материнское начало. С этим связан и культ мужского семени, от которого якобы преимущественно, а то исключительно зависят индивидуальные свойства ребенка, и напряженные поиски внешнего сходства ребенка с его предполагаемым «законным» отцом, которыми одинаково озабочены и описанные Малиновским тробриандеры, и античные греки, и средневековые крестьяне, и современные европейцы (см.: Lett, 1997; Vernier, 1994).
Второй момент – отец как персонификация власти – тесно связан с социальной структурой общества. Даже там, где властные функции в семье и обществе принадлежат мужчинам, они не всегда правят миром, в том числе своими детьми, непосредственно и единолично.
В традиционном обществе отец чаще всего позиционируется как а) кормилец, б) дисциплинатор, в) пример для подражания и д) непосредственный наставник сыновей (но не дочерей) в общественно-трудовой деятельности. Но часто отцовство бывает чисто символическим, и едва ли не самый распространенный транскультурный его архетип – образ отсутствующего отца, который всем управляет, но конкретных социально-педагогических функций не имеет.
На возвышенно-символическом уровне монотеистических религий конкретные отцовские функции не особенно заметны, их поглощает и заслоняет властная вертикаль. Существует большая и очень интересная богословская литература о понимании отцовства в Ветхом и Новом завете (Goshen-Gottstein, 2001) В иудаизме Бог – Творец, Создатель всего сущего, Отец Всемогущий (богословы обсуждают вопрос, считать ли слово «всемогущий» прилагательным или существительным, синонимом «Отца»). Прежде всего, это грозная, карающая сила: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня» (Второзаконие 5:9). Но одновременно это также Отец и покровитель народа Израиля, который обязан почитать Его заповеди: «Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Второзаконие 5:16).
Христианство существенно изменило ветхозаветную концепцию отцовства. С появлением Христа и Божественной Троицы возникло понятие Бога Отца не только как Творца всего сущего, но и как отца своего Сына Иисуса. Образ Бога Отца предельно абстрактен. «Бог совершенно неизобразим в Своем существе, непостижим в Своей сущности и непознаваем. Как бы одет неприступным мраком непостижимости. Не только попытки изображения Бога в Его существе немыслимы, но и какие-либо определения не могут охватить и выразить существа Божия, оно неприступно для человеческого сознания, является неприступным мраком сущности Божией. Самое богословие может быть только апофатическим, то есть составленным в отрицательных терминах: Непостижимый, Неприступный, Непознаваемый» (Инок Григорий).
В православном каноне доминантная роль Бога Отца «чрезвычайно выражена: он высится над сыном и Богородицей и не виден в своей небесной резиденции. Возникает ощущение его незримого присутствия в мире, но нет его конкретного облика. Он правит миром семьи издали, не присутствуя в нем. Мать и Дитя предоставлены сами себе, но периодически ощущают незримую и грозную власть Отца… Он доминирует, властвует, но не управляет, или же его управление неподвластно земному разумению. Отвечает за дела семьи Мать и царица небесная. Сын психологически ближе к матери, чем к отцу, и мать также ближе к сыну, чем к отцу… От грозного Бога Отца людям ничего хорошего ждать не приходится, но Богоматерь с младенцем Христом на руках может вымолить у Всемогущего прощение и заступиться за своих детей, уберечь их от гнева Господня» (Дружинин, 2005. С. 64–65).
Кроме Божественной Троицы, в христианстве появился образ Святого Семейства (Богородица, младенец Иисус и его номинальный отец – святой Иосиф), занявший важное место в изобразительном искусстве Средних веков и Нового времени.
Какое отношение это имеет к реальному отцовству? По данным кросскультурных исследований, реальный отцовский вклад в воспитание детей, как и вообще отцовские контакты отца с детьми, в большинстве обществ значительно меньше материнского вклада. Дети проводят с отцом гораздо меньше времени. Например, по данным наблюдений за поведением 3—6-летних детей в Кении, Индии, Мексике, Филиппинах, Японии и США (Whiting, Whiting, 1975), в присутствии матери дети находились от 3 до 12 раз чаще, чем в присутствии отца. У 4—10-летних детей в обществах Африки, Южной Азии, Южной, Центральной и Северной Америки соответствующая разница составляет от 2 до 4 раз (Whiting, Edwards, 1988). Особенно ничтожен отцовский вклад в воспитание детей моложе 3 лет.
Впрочем, сравнивать величину отцовского и материнского вклада в воспитание ребенка можно только с учетом возраста ребенка и социальной структуры общества. Чем младше ребенок, тем больше роль матери. Применительно к младенцам это непосредственно связано с лактацией. Тем не менее не одна только мать ухаживает за младенцем. Лишь в половине обществ, по которым имеется более или менее достоверная статистика, за младенцами ухаживают исключительно матери, а остальные взрослые выполняют вспомогательные роли. В большинстве архаических обществ забота о маленьких детях, особенно после их отлучения от груди, разделена между матерью и другими членами семьи, прежде всего старшими девочками. А по мере взросления детей в этом начинают участвовать и отцы, особенно в роли дисциплинаторов и когда речь идет о мальчиках (Barry et al., 1977; Weisner, Gallimore, 1977). Иногда этим занимаются все взрослые члены общины (Broude, 1995).
