Принимай без суеты, Что судьба тебе приносит. Но клопы-другое дело: Обратись-ка к Розенштейну!
Ричард Тротмен, касаясь в своем книжном обозрении В определенном смысле понятие ценностей отношения шире, чем смысл, который можно найти в страдании. Страдание-это лишь один аспект того, что я называю "трагической триадой" человеческого существования. Эта триада состоит из боли, вины и смерти. Ни один человек не может сказать, что он не терпел неудачи, что он не страдал и что он не умрет.
Читатель может заметить, что здесь вводится третья триада. Первая триада состояла из свободы воли, воли к смыслу и смысла жизни. Смысл жизни представлен второй триадой - ценностями творчества, переживания и отношения. А ценности отношения подразделяются на третью триаду-осмысленное отношение к боли, вине и смерти.
Разговор о "трагической" триаде не должен приводить читателя к мысли, что логотерапия пессимистична, как говорят об экзистенциализме. Логотерапия скорее - оптимистическое отношение к жизни, потому что она учит тому, что нет трагических и негативных аспектов, которые не могли бы посредством занимаемой по отношению к ним позиции быть превращены в позитивные достижения.
Но есть различия в позициях, которые человек может занять по отношению к боли и вине. В случае боли человек занимает определенную позицию по отношению к своей судьбе. Иначе страдание не будет иметь смысла. В случае же вины человек занимает позицию по отношению к самому себе. Что еще более важно, судьба не может быть изменена-иначе это не была бы судьба. Человек же может изменить себя, иначе он не был бы человеком. Способность формировать и переформировывать себя - прерогатива человеческого существования. Иными словами, это привилегия человека - становиться виновным, и его ответственность - преодолеть вину. Как писал мне в письме редактор тюремной газеты "Сан-Квентин Ньюс", человек "имеет возможность преобразования себя".
Никто не дал такого глубокого феноменологического анализа этого преобразования, как Макс Шелер в одной из своих книг Вернемся к третьему аспекту трагической триады человеческого существования, то есть бренности жизни. Человек видит обычно лишь стерню бренности и не обращает внимания на полный амбар прошлого. В прошлом ничто не является непоправимо утраченным, но все неотторжимо сохраняется в полной безопасности и надежности. Никто и ничто не может лишить нас того, что мы сохраняем в прошлом. То, что мы сделали, не может быть переделано. Это увеличивает ответственность человека. Перед лицом бренности жизни он отвечает за использование возможностей для актуализации потенций, реализации ценностей - будь то ценностей творчества, переживания или отношения. Иными словами, человек отвечает за то, что он делает, кого он любит и как страдает. Если он реализовал ценность, если он осуществил смысл, то осуществил его раз и навсегда.
Вернемся теперь к простому человеку с улицы и бизнесмену. Первый оценивает успех второго как в определенном "измерении" более низкий по сравнению с тем, кто смог превратить приговор судьбы в достижение. "Многомерная" антропология, о которой говорилось выше, может помочь нам понять, что означает высшее и низшее. Обычно в своей повседневной жизни человек движется в измерении, позитивным полюсом которого является успех, а негативным-неудача (см. рис. на с. 304). Это измерение компетентного человека. Homo sapiens. Но Homo patiens, страдающий человек, который посредством своей человеческой сути способен подняться над своим страданием и занять позицию по отношению к нему, движется в измерении, так сказать, перпендикулярном предыдущему, в измерении, позитивным полюсом которого является осуществление, а негативным-отчаяние. Человек, даже если он стремится к успеху, не зависит от своей судьбы, которая допускает или не допускает успех. Человек посредством отношения, которое он выбирает, способен найти и осуществить смысл даже в безнадежной ситуации. Этот факт понятен только в многомерном подходе, который отводит ценностям отношения более высокое положение, чем ценностям творчества и переживания. Ценности отношения-самые высокие из возможных. Смысл страдания-лишь неизбежного страдания, конечно,-самый глубокий из всех возможных смыслов.
Рольф Экартсберг провел в Гарвардском университете исследование приспособленности к жизни его выпускников. В результате оказалось, что среди 100 человек, окончивших университет двадцатью годами ранее, значительная часть пережила кризис. Люди жаловались на то, что их жизнь бесцельна и бессмысленна,-и это несмотря на то, что они вполне успешно справлялись со своей профессиональной работой в качестве адвокатов, врачей, хирургов и (последнее по порядку, но не по значению)- психоаналитиков, как мы можем предположить; они также не испытывали неудач в семейной жизни. Они были охвачены экзистенциальным вакуумом. В нашей диаграмме они должны быть помещены в точке "экз. вак.", под успехом и справа от отчаяния. Феномен отчаяния, несмотря на успех, может быть выражен только в рамках двух независимых измерений.
С другой стороны, существует феномен, который может быть назван осуществлением, несмотря на неудачу. Он помещен в верхнем левом углу и назван "С-Кв.", по названию тюрьмы Сан-Квентин, потому что именно там я встретил человека, свидетельствовавшего в пользу моего утверждения, что смысл может быть обнаружен в жизни буквально в последнее мгновение, перед лицом смерти.
Меня пригласили посетить редактора "Сан-Квентин Ньюс" в калифорнийской государственной тюрьме, который сам был заключенным этой тюрьмы. После того как он опубликовал в газете обзор моей книги, решено было, чтобы он встретился со мной. Это интервью передавалось по радио в камерах тюрьмы тысячам заключенных, включая смертников. Одному из них, который должен был быть казнен в газовой камере четырьмя днями позже, меня попросили специально сказать несколько слов. Как я должен был это сделать? Обращаясь к личному опыту, почерпнутому из другого места, где людей также отправляли в газовые камеры, я выразил свою убежденность в том, что жизнь либо имеет смысл и в таком случае этот смысл не зависит от ее продолжительности, либо она не имеет смысла и в таком случае было бы бесцельным продолжать ее.
Затем я обратился к повести Толстого "Смерть Ивана Ильича". Таким способом я хотел показать узникам, что человек может подняться над самим собой, вырасти выше себя-даже в последнее мгновение-и таким образам внести смысл даже в потерянную прошлую жизнь. Поверите ли вы, что обращение было воспринято заключенными? Позже из письма администратора калифорнийской государственной тюрьмы я узнал, что "статья в "Сан-Квентин Ньюс", описывавшая посещение доктора Франкла, заняла первое место в конкурсе тюремных журналистов, организованном Университетом Южного Иллинойса. Она получила высшую оценку в представительных группах, собранных из более чем 150 американских исправительных заведений". Когда я поздравил в письме победителя конкурса, он ответил, что "запись нашего разговора получила широкое распространение в тюрьме, но что высказывалась критика вроде того, что это "хорошо в теории, но в жизни все иначе"". Далее он сообщил мне следующее: "Я собираюсь написать очерк от редакции, основанный на нашей теперешней ситуации, на наших непосредственных трудностях, показывающий, что и в жизни это действительно так".
Давайте извлечем урок как из Сан-Квентина, так и из Гарварда. Люди, приговоренные к пожизненному заключению или к смерти в газовой камере, имеют возможность "триумфа", в то время как люди, пользующиеся успехом, могут находиться в "отчаянии". Два американских автора изучали психологию заключенных концентрационных лагерей. Как они интерпретировали то, что должны были пережить эти заключенные? Как описывается смысл этого страдания при проецировании его в измерение аналитического и динамического психологизма? "Заключенные,-пишет один из авторов,- регрессировали к нарциссическому положению. Пытки..."-каким, вы полагаете, мог быть смысл, который заключенные могли извлечь из страданий под пытками? Слушайте: "Пытки, которым их подвергали, имели для них бессознательный смысл кастрации".
Даже если мы согласимся, что материал исследования репрезентативен, очевидно, что смысл страдания не может быть понят в рамках чисто аналитической и динамической интерпретации.
В заключение давайте послушаем человека, который должен знать это лучше, чем психоаналитические теории, - человека, который в детстве был заключенным Освенцима и вышел оттуда все еще мальчиком: Иегуда Бэкон, один из ведущих артистов Израиля, однажды опубликовал следующие воспоминания о своих переживаниях в течение первого периода после освобождения из концентрационного лагеря: "Я помню одно из моих первых впечатлений после войны; я увидел похоронную процессию с огромным гробом и с музыкой, и я начал смеяться: "Что они, с ума сошли, что поднимают такой шум по поводу одного трупа?" Когда я оказывался на концерте или в театре, я подсчитывал в уме, сколько потребовалось бы времени, чтобы умертвить газом данное количество людей, сколько одежды, золотых зубов осталось бы, сколько мешков волос получилось бы". Это по поводу страданий Иегуды Бэкона. Теперь-об их смысле: "Мальчиком я думал: «Я расскажу им, что я видел, в надежде, что люди изменятся к лучшему». Но люди не менялись и даже не хотели знать. Гораздо позже я понял смысл страдания. Оно может иметь смысл, если оно меняет к лучшему тебя самого". Экзистенциальный вакуум: вызов психиатрии
