Понимание их далось не сразу. Пациент вдруг вспомнил тот факт, что сестра соблазнила его на сексуальные поступки, «когда он был еще совсем мал, в первом имении». Сперва явилось воспоминание, что в клозете, которым дети часто пользовались вместе, она предложила ему: «Покажем друг другу попо», и за словом последовало дело. Позже припомнилось более существенное со всеми деталями по времени и месту. Дело происходило весной, в такое время, когда отца не было дома; дети играли на полу в одной комнате, а мать что-то делала в соседней. Сестра схватила его орган, играла с ним и при этом рассказывала как бы в объяснение непонятные вещи про няню. Что няня будто бы делает то же самое со всеми, например с садовником.
Таким образом, стали понятны предугаданные прежде фантазии. Они должны были уничтожить воспоминания о событии, которое оскорбляло впоследствии мужское самолюбие пациента, и достигли этой цели, заменив историческую истину чем-то желательным. Согласно этим фантазиям, не он играл пассивную роль по отношению к сестре, а наоборот: он был агрессивен, хотел видеть сестру обнаженной, был остановлен и наказан и поэтому впал в истерику, о которой так долго рассказывали домашние. Было целесообразно вплести в эту выдумку гувернантку, которой мать и бабушка приписывали главную вину в его припадках гнева. Эти фантазии вполне соответствовали сложившимся легендам, которыми великая и гордая нация со временем старается окутать слабость и неудачи своего появления на арене истории.
В действительности во всей этой истории соблазнения и его последствий гувернантка могла принимать только весьма пассивное участие. Сцена с сестрой имела место весной того же года, в летние месяцы которого появилась гувернантка для замены отсутствующих родителей. Враждебность мальчика к гувернантке возникла иным образом. Из-за того, что она ругала няню и назвала ее ведьмой, она пошла, в его глазах, по стопам сестры, рассказавшей впервые чудовищные вещи про няню, и таким образом дала ему шанс проявить по отношению к ней ту же антипатию, которая, как мы услышим, возникла по отношению к сестре вследствие соблазнения.
Но соблазнение, совершенное сестрой, несомненно, не было фантазией. Достоверность его была подтверждена рассказом в более поздние зрелые годы, которого пациент никогда не забывал. Двоюродный брат, старше его примерно на десять лет, в беседе о сестре однажды рассказал ему, что он прекрасно помнит, что она была любопытная чувственная девочка. Ребенком четырех или пяти лет она как-то взобралась к нему на колени, расстегнула брюки, чтобы взять в руки его половой орган.
Я прерываю теперь историю детства моего пациента, чтобы сказать несколько слов об этой сестре, ее развитии, дальнейшей судьбе и о ее влиянии на него. Она была двумя годами старше его и всегда стояла выше по своему развитию. Ребенком она была мальчишески шаловливым, а затем стала блестяще развиваться интеллектуально, отличаясь острым реалистическим умом, в занятиях предпочитала естественные науки, но писала также и стихи, которые ее отец ценил очень высоко. Она духовно значительно превосходила своих первых многочисленных поклонников и обычно смеялась над ними. Но с наступлением двадцати годов она стала впадать в удрученное состояние, жаловалась, что недостаточно красива, и стала избегать общества. Ее отправили путешествовать в сопровождении немолодой дамы; по возвращении она рассказывала совершенно невероятные вещи о том, как спутница ее мучила, но сохраняла, однако, сильную привязанность к своей мнимой мучительнице. Вскоре после этого во время второго путешествия она отравилась и умерла вдали от дома. Вероятно, ее заболевание было началом dementia praecox. Это явилось одним из доказательств сильной невропатической наследственности семьи, но никоим образом не единственным ее доказательством. Брат отца, на склоне лет, окончил жизнь, полную чудачеств, проявляя симптомы тяжелого невроза навязчивости; значительное число родственников страдало и страдает более легкими нервными болезнями.
Для нашего пациента сестра была в детстве, не считая соблазнения, неудобным конкурентом в отношениях с родителями; ее постоянно подчеркиваемое превосходство было для него очень тягостным. Он особенно завидовал ей из-за того уважения, которое отец оказывал ей по причине ее умственных способностей и интеллектуальной деятельности, между тем как он сам, интеллектуально подавленный со времени возникновения его невроза навязчивости, должен был довольствоваться более низкой оценкой. С четырнадцатилетнего возраста отношения между братом и сестрой стали улучшаться; сходный духовный склад и общая оппозиция родителям сблизили их настолько, что между ними установились самые лучшие приятельские отношения. Во время одного сильного сексуального возбуждения в период наступления половой зрелости он решился попытаться завязать с ней интимные физические отношения. Когда же она ему отказала в одинаковой мере решительно и ловко, он немедленно обратился к молоденькой крестьянской девушке, прислуживавшей в доме и носившей то же имя, что и сестра. Этим он совершил шаг, предопределивший гетеросексуальный выбор объекта, потому что все девушки, в которых он впоследствии, при явных признаках навязчивости, влюблялся, также были из прислуги и в отношении образования и интеллигентности уступали ему. Если все эти лица были заместителями запретной для него сестры, то нельзя не признать, что решающим моментом при выборе объекта была тенденция унизить сестру, уничтожить ее интеллектуальное превосходство, которое в свое время так подавляло его.
Мотивам такого рода, продиктованным волей к могуществу, влечением индивида к самоутверждению, Адлер подчинил, наряду со всеми другими проявлениями, также и сексуальное поведение человека. Ничуть не отрицая значения таких мотивов могущества, я никогда не был убежден в том, что они действительно могут играть приписываемую им доминирующую и исключительную роль. Если бы я не довел анализ моего пациента до конца, то наблюдения, сделанные мной в этом случае, должны были бы послужить поводом к тому, чтобы исправить мое предвзятое мнение в пользу взглядов Адлера. Неожиданным образом конец этого анализа дал новый материал, из которого стало ясно, что эти мотивы могущества (в нашем случае тенденция унижения) влияли на выбор объекта только как дополнительная тенденция и совершенно рационально, между тем как настоящая, глубокая, детерминирующая причина дала мне возможность остаться при моих прежних убеждениях.
Когда было получено известие о смерти сестры, рассказывал пациент, он почувствовал еле ощутимый намек на душевную боль. Он заставлял себя проявлять признаки печали и с полным душевным спокойствием мог радоваться тому, что остался теперь единственным наследником. К этому времени он уже в течение нескольких лет находился во власти своей болезни. Должен сознаться, что одно только это сообщение на некоторое время лишило меня уверенности в правильности моего диагноза. Можно было допустить, что боль из-за потери самого любимого члена семьи в проявлении своем наткнется на комплекс из-за непрекращающейся ревности и вследствие примеси ставшей бессознательной инцестуозной влюбленности, но я все же не мог отказаться от мысли, что непроявленный взрыв душевной боли должен был найти себе какую-нибудь замену. Эта замена в конце концов нашлась в другом, оставшемся ему непонятным проявлении чувств. Несколько месяцев спустя после смерти сестры он сам совершил путешествие в ту местность, где она умерла, посетил там место дуэли великого поэта, бывшего тогда его идеалом, и проливал горячие слезы на той могиле. Эта реакция ему самому казалась странной, потому что ему было хорошо известно, что со смерти обожаемого поэта сменилось больше чем два поколения. Он понял ее только тогда, когда вспомнил, что отец часто сравнивал стихотворения покойной сестры с произведениями великого поэта. Другое указание на правильное понимание такого акта почитания, оказанного как будто поэту, он случайно привел в своем рассказе. Прежде он неоднократно повторял, что сестра застрелилась, а теперь он должен внести поправку, что она приняла яд. Но поэт на дуэли был убит из пистолета.
Теперь возвращаюсь к истории брата, которую я, однако, с этого момента должен отчасти изложить прагматически. Оказалось, что в то время, когда сестра начала свои попытки соблазнения, мальчику было три с половиной года. Это произошло, как было сказано, весной того же года, в летние месяцы которого появилась гувернантка и когда осенью родители, по возвращении домой, нашли в нем такую глубокую перемену. Эту перемену в нем весьма естественно связать с имевшим место в этот период времени пробуждением его сексуальности.
Как реагировал мальчик на соблазнение его старшей сестрой? Ответ гласит: отказом, но отказ относился к лицу, а не к делу. Сестра как половой объект оказалась для него неприемлемой, вероятно потому, что отношение к ней вследствие соревнования из-за любви родителей приняло враждебный характер. Он стал ее избегать, и ее притязания скоро закончились. Но он старался найти вместо нее другое любимое лицо, и рассказы самой сестры, ссылавшейся на пример няни, руководили его выбором. Поэтому он начал играть своим органом перед няней, что, как и во многих других случаях, когда дети не скрывают своего онанизма, должно быть истолковано как попытка соблазнить. Няня разочаровала его, сделала серьезное лицо и сказала, что нехорошо так делать: у детей, которые этим занимаются, на этом месте возникает «рана».
