Каждый знак описывает перемены в человеческой или космической ситуации и предписывает, как следует поступать в такое время. Считая эту книгу оракулом, китайцы спрашивали у нее совета, определяя, какой из знаков относится к данному моменту. Для этого они брали пятьдесят маленьких палочек, в результате манипуляций с которыми получали нужное число. (Генри, кстати, говорил, что читал однажды — видимо, в комментарии Юнга к книге „Секрет золотого цветка“ — о странной китайской игре, используемой для гадания).
В наши дни, чтобы посоветоваться с „И Цзин“, обычно используют три монеты. Каждый бросок одной из них соответствует одной линии. Орел, означающий сплошную мужскую линию, считается равным трем, а решка, соответствующая прерванной женской линии, — двум. Монеты бросают шесть раз. Затем строят гексаграмму, содержащую ответ на заданный вопрос.
Однако какое значение имеет такое „предсказание будущего“ для нашего времени? Даже будучи согласным с тем, что „И Цзин“ — кладезь мудрости, сложно поверить, что подобные обращения к оракулу представляют из себя нечто большее, чем оккультный эксперимент. Действительно, обычному современному человеку, сознательно отвергающему как древнюю чепуху все методы гадания, трудно представить, что здесь скрыто нечто серьезное. Однако это вовсе не чепуха. Как показал д-р Юнг, этот метод основан на „принципе синхронности“ (проще говоря, смысловом совпадении). Эта трудная для восприятия новая идея описана в его очерке „Синхронность — как принцип акаузальной связи“. Юнг отталкивается от допущения существования некоего внутреннего знания, соединяющего некое физическое явление с неким психическим состоянием таким образом, что явление, кажущееся „случайным“ или „совпадением“, может нести определенную смысловую нагрузку, которая часто передастся в символической форме через сновидения, совпадающие с этим явлением.
Спустя несколько недель после знакомства с „И Цзин“ Генри последовал моему предложению (со значительной долей скептицизма) и бросил монеты. Предсказание произвело на него огромное впечатление. Коротко говоря, его содержание удивительным образом перекликалось с несколькими местами из его сновидений и с его психологическим состоянием в целом. В этом случае явное „синхронное“ совпадение заключалось в том, что знак, на который указали монеты, назывался „Мэнь“ — „Юношеское безрассудство“. Комментарий к этой гексаграмме включает несколько моментов, аналогичных встретившимся в сновидениях. Согласно „И Цзин“, три верхние линии этой гексаграммы символизируют гору и означают „сохранять спокойствие“; кроме того, их можно истолковать как „ворота“. Три нижние линии символизируют воду, пропасть и луну. Все эти образы являлись Генри в его снах. В комментарии помимо прочих утверждений, применимых к Генри, было следующее предупреждение „Для безрассудного юноши самое безнадежное дело — увлекаться пустопорожними фантазиями. Чем упорнее он цепляется за них, тем вероятнее, что они сменятся унижением“.
В такой форме и другими сложными путями предсказание как будто напрямую затрагивало проблемы Генри. Сначала он пытался не думать о нем, но его мысли, как и сны, постоянно возвращались к этой теме. Откровение „И Цзин“, видимо, очень глубоко затронуло его, несмотря на загадочность формулировок. Его покорила та самая иррациональность, существование которой он так долго отрицал. То спокойно, то раздраженно он читал строки, судя по всему тесно совпадавшие с образами его сновидений, а затем сказал: „Мне необходимо обдумать все это как следует“, — и оставил меня, не дожидаясь окончания сеанса. Он отменил следующий сеанс по телефону из-за гриппа и больше не появлялся. Я ожидала, „сохраняя спокойствие“ и предполагая, что ему требуется время, чтобы „переварить“ предсказанное.
Прошел месяц. Наконец Генри появился вновь, весьма возбужденный, и рассказал, что произошло за это время. Сначала его рациональное мышление, на которое он всегда полагался, перенесло сильный шок, от которого он пытался оправиться, избегая думать об этом. Вскоре, однако, он вынужден был признать, что полученное предсказание преследовало его. Он намеревался еще раз обратиться к „Книге перемен“, потому что в его сновидении гадали дважды. Но комментарий к знаку „Юношеское безрассудство“ строго запрещает вопрошать оракула второй раз. Две ночи Генри бессонно ворочался в постели, а на третью ночь ему во сне явился ослепительный образ великой силы: шлем и меч, парящие в пустоте.
Генри тут же взял „И Цзин“ и, открыв ее наугад на комментарии к знаку 30, к своему изумлению прочел следующие строки: „Привязанность и огонь обозначаются кольчугами и шлемами, копьями и другим оружием“. Тогда он почувствовал, что понимает, почему книга запрещает дважды советоваться с ней. Ведь в его сне эго было отстранено от участия во втором обращении к оракулу — во второй раз вопрошал судьбу не он сам, а охотник Точно так же не Генри, а его практически не осознанное действие задало второй вопрос „И Цзин“, открыв книгу наугад, и натолкнулось на образ, совпавший с его ночным видением.
Генри был настолько взволнован, что я решила воспользоваться моментом, чтобы попытаться истолковать сон, вызвавший такое преображение. С учетом развития событий в сновидении было ясно, что его содержание соотносится с содержанием внутреннего мира Генри, а шесть персонажей сна — олицетворяют качества его психики. Такие сны относительно редки, но тем сильнее их эффект. Вот почему их можно назвать „преображающими снами“.
Когда сон столь выразителен, то лишь немногие его элементы ассоциируются у сновидца с чем-то личным. Все, что Генри пришло в голову по поводу этого сновидения, было воспоминание о недавней попытке устроиться на работу в Чили, окончившейся отказом, потому что там не принимали холостых мужчин. Он также вспомнил, что некоторые китайцы отращивают ногти на левой руке в знак того, что вместо работы посвящают себя медитации.
Неудача с получением работы и отобразилась в сновидении Генри. Во сне он переместился в жаркий южный мир — дикий раскованный и чувственный в противоположность европейскому, что отлично символизирует царство подсознания.
В этом царстве нет места культивации интеллекта и швейцарского пуританизма, господствующим в сознательном мышлении Генри. Фактически это та реальная „страна теней“, о которой он так мечтал. Однако, оказавшись там ненадолго, он, похоже, не почувствовал себя особенно уютно. От темных, хтонических материнских сил (олицетворяемых Южной Америкой) его тянет во сне назад, к светлому — реальной матери и невесте. Внезапно он понимает, как далеко он оказался от них — один в „чужом городе“.
Это повышение сознания передано в сновидении „кручей“ — горой, на которой стоит город. Поэтому, поднимаясь к вокзалу, Генри поднимается на более высокий уровень сознания в „стране теней“, откуда надеется „найти путь к дому“. Задача восхождения на гору уже ставилась перед ним в первом сне. И в сновидении о святом и проститутке, во многих мифических сказаниях гора часто олицетворяет место откровений, где происходят преображения и перемены.
Понятие „город на вершине“ — это также хорошо известный архетипический символ, то тут, то там встречающийся в разных обличьях в истории культуры человечества. Город, имеющий в плане мандалу, воплощает ту „область души“, в центре которой обретается обитель Самости (сокровеннейшей сердцевины психики, вместилища целостности).
Удивительно, что место расположения Самости представлено в сновидении Генри как пункт перевозки людских масс: станцией железной дороги. Вероятно, это объясняется тем, что Самость (если сновидец молод и находится на относительно низком уровне духовного развития) обычно символизируется объектом из области личного опыта сновидца, часто банальным, что компенсирует высокие устремления спящего. Только у зрелого человека, знакомого с образами своей души, Самость реализуется в символах, соответствующих ее уникальному значению.
Хотя Генри и не знает точно, где находится станция, он предполагает, что она расположена в центре города, на самой круче. В этом видна помощь, как и в предыдущих снах, со стороны его подсознания. Рассудок Генри настроен на его профессию инженера, поэтому ему хотелось бы, чтобы и внутренний мир был связан с плодами рациональной деятельности цивилизации, вроде железнодорожной станции. Сон, однако, отвергает эту позицию и указывает совершенно иной путь.
Этот путь ведет под темную арку. Ворота в виде арки символизируют обычно порог — место, где витают опасности, и место, разделяющее и объединяющее одновременно. Вместо железнодорожной станции, которую искал Генри, соединяющей нецивилизованную Южную Америку с Европой, Генри оказывается перед темными арочными воротами, проход к которым преграждают четыре китайца в лохмотьях, растянувшиеся на земле. Сон не делает различий между ними, и поэтому их можно считать четырьмя еще не вполне оформившимися аспектами мужской целостности. (Число „четыре“ — символ цельности и завершенности, олицетворяет архетип, которому д-р Юнг уделил немало внимания в своих работах).
