Релаксация также ускользает от любой попытки "произвести" ее. Это полностью принимал в расчет Дж. X. Шульц, систематизировавший релаксационные упражнения. Было весьма мудро с его стороны предлагать пациентам во время этих упражнений представлять себе, что их руки становятся тяжелыми; это автоматически создавало релаксацию. Если бы он приказывал пациентам расслабиться, их напряженность возрастала бы, поскольку они интенсивно и намеренно старались бы расслабиться. Не иначе обстоит дело и с терапией чувства неполноценности: пациенту никогда не удается преодолеть его посредством прямого усилия. Чтобы избавиться от чувства неполноценности, он должен пойти, так сказать, в обход, например посещая определенные места, несмотря на чувство неполноценности, или выполняя свою работу, несмотря на это чувство. До тех пор, пока он направляет свое внимание на чувство неполноценности в себе и "борется" с ним, он продолжает страдать от него; однако, как только он сосредоточит внимание на чем-нибудь, кроме себя, например на задании, чувство неполноценности начнет атрофироваться.
Уделение излишнего внимания чему-либо я называю "гиперрефлексией". Это сходно с гиперинтенцией в том отношении, что и то и другое может породить невроз. И фактически и то и другое может быть усилено в "группе". Пациенту предлагается внимательно наблюдать себя и следить за собой-что еще более важно, участники группы поощряют его к бесконечному обсуждению с ними всего, что он может извлечь из себя. Подходящим термином для того, что при этом происходит, может быть "переобсуждение". И это "переобсуждение" все в большей мере заменяет смысл жизни, который в наши дни так часто отсутствует, которого не хватает тем нашим пациентам, кто охвачен "экзистенциальным вакуумом" [3]- чувством пустоты и бессмысленности. В этом вакууме расцветает невроз. Напротив, если экзистенциальный вакуум заполняется, неврозы часто исчезают.
Нельзя не согласиться с тем, что говорит Шарлотта Бюлер [1]: "Несмотря на значительные отклонения и негативные побочные эффекты, ясно видятся определенные существенные достоинства движения групп общения". Среди основных достоинств она называет "дух кооперации и взаимопомощи". Действительно, правильно понятая группа общения может, конечно же, создать атмосферу взаимной помощи, в которой можно обсуждать смысл жизни. Правильно понятая группа общения не довольствуется созданием условий для самовыражения ее участников, но также обеспечивает их самотрансценденцию. Или, как говорит Роберт М. Холме [6], "групповая лого-терапия может дать большой выигрыш". Холме представляет себе "возможности введения логотерапевтиче-ской философии в конкретных групповых ситуациях".
Психотерапия и религия
Религия-это один из феноменов, с которыми сталкивается логотерапия у человека, своего пациента. В принципе для логотерапии религиозность и иррелигиоз-ность-сосуществующие феномены, и логотерапия обязана занимать по отношению к ним нейтральную позицию. Ведь логотерапия-это одно из направлений психотерапии, и ею вправе заниматься-по меньшей мере согласно австрийскому закону о врачебной деятельности- только врачи. Логотерапевт, давший, как и все врачи, клятву Гиппократа, уже по одной этой причине должен быть озабочен тем, чтобы его логотерапевтическая методика и техника применялись к любому больному, верующему или неверующему, и могли применяться любым врачом, вне зависимости от его мировоззрения. Другими словами, для логотерапии религия может быть лишь предметом, но не почвой, на которой она стоит. Считая этой почвой медицину, мы теперь обратимся к разграничению ее с теологией, которое, по нашему мнению, можно наметить следующим образом.
Цель психотерапии-исцеление души, цель же религий-спасение души. Если, однако, религию, согласно ее исходной направленности, мало волнуют и заботят такие вещи, как выздоровление или предупреждение болезней, тем не менее по своим результатам-не намеренно-она оказывает психогигиеническое, даже психотерапевтическое действие. Это происходит благодаря тому, что она дает человеку беспрецедентную возможность, которую он не в состоянии найти где-либо еще: возможность укрепиться, утвердиться в трансцендентном, в абсолютном. В психотерапии мы также можем зафиксировать аналогичный непреднамеренный побочный эффект, поскольку мы наблюдаем в отдельных случаях, что пациент в ходе психотерапии приходит обратно к давно утраченным источникам изначальной, подсознательной, вытесненной религиозности. Однако, хотя такое и случается, врач не вправе ставить себе такую цель. Ведь в этом случае врач объединяется с патентом на почве общей веры и действует исходя из этого, но тем самым он уже с самого начала обращается с ним не как с пациентом.
Если мы хотим определить отношение человеческого к божественному, то есть к сверхчеловеческому, измерению, то напрашивался сравнение с золотым сечением. Как известно, в нем меньшая часть относится к большей так же, как большая часть относится к целому. Не подобно ли этому отношение животного к человеку и человека к Богу? Как известно, у животного есть лишь среда, в то время как человек "обладает миром" (Макс Шелер); однако мир человека относится к сверхмиру так же, как среда обитания животного относится к миру человека. И это означает, что подобно тому, как животное, находясь в своей среде, не в состоянии понять человека и его мир, так и человек не может иметь представление о сверхмире.
Возьмем для примера обезьяну, которой делается болезненная инъекция с целью получения сыворотки. Может ли обезьяна понять, почему ей приходится страдать? Исходя из своей среды, она не в состоянии понять соображения человека, подвергающего ее своим экспериментам. Ей недоступен мир человека, мир смысла, он непостижим для нее, она не может выйти в это измерение. Не следует ли нам предположить, что в еще более высоком измерении есть еще один непостижимый для человека мир, в котором только и приобретают смысл-сверхсмысл-его страдания?
Психотерапия не должна также вступать на почву веры в божественные откровения. Ведь признание вообще существования подобных откровений уже подразумевает выбор в пользу веры. Бесполезно спорить с неверующим, говоря, что откровения существуют: если бы он убедился в этом, он бы давно уже был верующим.
Но хотя религия и является для логотерапии "всего лишь" предметом, она для нее по меньшей мере очень небезразлична по одной простой причине: логос в логотерапии подразумевает смысл. Человеческое бытие всегда стремится за пределы самого себя, всегда устремляется к смыслу. Тем самым главным для человеческого бытия является не наслаждение или власть и не самоосуществление, а скорее осуществление смысла. Поэтому логотерапия ведет речь о "стремлении к смыслу".
Если психотерапия будет рассматривать феномен веры не как веру в бога, а как более широкую веру в смысл, то в принципе она вправе включить феномен веры в сферу своего внимания и заниматься им. Здесь она заодно с Альбертом Эйнштейном, для которого задаваться вопросом о смысле жизни-значит быть религиозным.
В любом случае можно сказать, что логотерапия, относящаяся все-таки прежде всего к психотерапии и тем самым к психиатрии, медицине, вправе заниматься не только стремлением к смыслу, но и стремлением к конечному смыслу, сверхсмыслу, как я его обычно называю. Религиозная вера является в конечном счете верой в сверхсмысл, упованием на сверхсмысл.
Конечно, это наше понимание религии имеет очень мало общего с конфессиональной ограниченностью и ее следствием-религиозной близорукостью, при которой бог видится как существо, для которого важно, в сущности, одно: чтобы в него верило возможно большее число людей. Причем именно таким образом, как это предписывает определенная конфессия. Я просто не могу вообразить себе бога таким мелочным. Но я не могу также представить себе, чтобы для церкви имело смысл требовать от меня, чтобы я верил. Ведь я не могу хотеть верить, хотеть любить, я не могу заставить себя любить, как и не могу заставить себя надеяться, не покривив душой. Есть вещи, которые нельзя хотеть и которые нельзя поэтому организовать по требованию, по приказу. Приведу простой пример: я не могу смеяться по команде. Если кто-то хочет вызвать у меня смех, ему придется потрудиться и рассказать мне анекдот.
Аналогичным образом обстоит дело с любовью и с верой: ими нельзя манипулировать. Это интенциональные феномены, которые возникают тогда, когда высвечивается адекватное им предметное содержание.
Как-то раз у меня брала интервью журналистка из американского журнала "Тайм". Она задала вопрос, вижу ли я тенденцию к уходу от религии. Я сказал, что существует тенденция к уходу не от религии, а от тех верований, которые, похоже, не занимаются ничем другим, кроме борьбы друг с другом и переманивания друг у друга верующих. Значит ли это, спросила журналистка, что рано или поздно мы придем к универсальной религии? Напротив, ответил я, мы движемся не к универсальной, а к личной, глубочайшим образом персонализированной религиозности, с помощью которой каждый сможет общаться с богом на своем собственном, личном, интимном языке.
