Раз и навсегда установленный предел компетентности — это миф. Еще один миф — то, что каждый человек работает ради повышения по службе, пока не достигает того момента, когда дальнейшее повышение невозможно. Число людей честолюбивых относительно невелико. Некоторые приняли бы назначение на более высокую должность, если бы им его предложили, но большинство было бы смущено таким предложением. Случись нам быть на мостике «Елизаветы II» в нью-йоркской гавани, большинство из нас не было бы в восторге, прикажи капитан: «Ну, давайте вот вы, выводите судно в море!» Картина, созданная нашим воображением в тот момент, представляла бы не личный триумф, но неминуемую серию катастроф, среди которых низвержение статуи Свободы было бы лишь незначительным эпизодом. Не так уж много найдется мальчишек, которые скажут, что цель их жизни — стать президентом США. Если же им объяснить, что влечет за собой этот пост, их число сократилось бы до нуля. Вполне вероятно, что занимающий эту должность может оказаться некомпетентным, поскольку обязанности его превосходят пределы разумного. Но это отнюдь не доказательство в пользу Принципа Питера, так как претендентов обычно бывает ограниченное количество, и тот, кого избирают, в конечном счете не обязательно оказывается, например, компетентным губернатором штата.
Сомнительно также и то, что большинство повышений — даже на уровне ниже президентского — определяются компетентностью кандидата, обнаруженной им на низшей ступени служебной лестницы. Во многих организациях существует барьер, который большинству сотрудников никогда не преодолеть. В некоторых учреждениях высшие должности доступны только родственникам директора, в других — только выпускникам Принстона. В корпорации А для того, чтобы преуспеть, вы должны быть белым, англосаксоном и протестантом. В корпорации Б для этого нужно быть выходцем из развивающегося района, белым с примесью, неврастеником и членом епископальной церкви. А уж в корпорацию В попасть в совет директоров не дано никому, кроме типичного упрямого южанина, католика и ирландца по происхождению. Очевидно, и сам доктор Питер признает, что существование такого барьера никогда не позволит одним достичь потолка своих возможностей, даже если допустить, что такой существует, тогда как другие будут продвигаться по службе на основаниях, ничего общего с компетентностью не имеющих. Более того, в организациях, предлагающих равные возможности, получение высшего вознаграждения может быть никак не связано с конкретной деятельностью. Основанием для блестящей карьеры может быть способность успешно сдавать экзамены, развиваться она может за счет способности льстить, а вершины своей достигнет благодаря способностям претендента удачно жениться. Каждая разновидность способностей по-своему вполне реальна, но трудно сравнима с компетентностью, предполагаемой у претендентов на административную должность. А потому даже самые поверхностные наблюдения приводят нас к выводу, что Принцип Питера неприменим в сфере общественной, деловой или какой-либо еще, имеющей отношение к торговле или военному делу. Он действует только в сфере образования и особенно в теоретической области. Но даже и там он не универсален, но распространен главным образом в Южной Калифорнии. Можно даже предположить, что он оправдывает себя только в школах Эксельсиор-Сити. Быть может, царство некомпетентности и в самом деле настолько мало, что ключи от него имеются только у одного человека самого Питера.
Речь имеет две цели. Основная и древнейшая состоит в том, чтобы, выражая эмоции, облегчать душу. Позднейшая и более утонченная — в том, чтобы передавать кому-то какое-то сообщение. Еще с более ранних пор, чем речь, и тоже служа двум целям, существует язык жестов, общий для человека и других животных. Люди, не имеющие единого разговорного языка, могут общаться, в известной степени, так же, как и животные. Посредством гримас и пантомимы они легко выразят такие наиболее примитивные реакции, как удивление, раздражение, расположение, нетерпение, желание и скорбь.
С большими затруднениями и больше рискуя, что их неправильно поймут они могут передавать тем же способом простые сообщения, как, например, враждебность, предупреждение, приветствие или отказ. По сравнению с другими животными, включая обезьян, с тех пор как человек перестал быть четвероногим, у него появилось больше возможностей жестикулировать. Поднявшись на ноги, он оставил за руками свободу подавать знаки, причем нередко сообщение это еще и усиливалось выражением лица или движениями головы. Движения ног, унаследованные от четвероногих предков, известны с еще более давних пор. Лошади бьют в нетерпении копытом — человеку тоже знакомо это движение, однако в более сдержанной форме. Топать ногами в приступе гнева — один из древнейших жестов, больше выражающий эмоции, чем какое-либо содержание. Интересно, что эмоции часто выражаются в отсутствие кого бы то ни было. Мы облегчаем свои чувства жестами без свидетелей, доказывая тем самым, что ничего полезного сообщить не можем.
Речь пришла к человеку много позже. Она дает нам возможность выражать более сложные чувства и позволяет передавать более подробные и точные сообщения. Но дар речи распределен неравномерно между разными расовыми, культурными и интеллектуальными группами. Язык крестьянина-малайца или представителя одного из арабских племен может быть очень примитивным. Язык немецкого философа может быть изощренным до такой степени, что становится совершенно непонятным. Казалось бы, развитие языка должно привести к исчезновению жестов. Однако в мире есть множество людей, каждое слово которых непременно должно быть подчеркнуто движением. Они не могут сказать «не знаю», не пожав плечами, или сказать «да», не кивнув головой. В некоторых случаях, когда он намеренно подчеркивает какой-то момент, жест бывает эффективен. В гораздо большем числе случаев жест — всего лишь ненужное повторение сказанного.
Зачем мы жестикулируем? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы прежде всего должны понаблюдать за людьми, говорящими по телефону. Вглядываясь в стекло кабины телефона-автомата, мы часто, в сущности, присутствуем на спектакле-пантомиме. На лице говорящего выражается то озабоченность, то восторг. Он взмахивает рукой то в возбуждении, то безнадежно. Палец указывает то туда, то сюда. Пожатие плеч выражает унылую готовность примириться с обстоятельствами, ноги топают от нетерпения или отвращения.
Все эти жесты адресованы слепой телефонной трубке — прямое доказательство, что они в данном случае являются самоцелью. Это просто выход для эмоций, которые говорящий не в силах сдержать. Человек, который просто хочет поболтать какое-то время, как правило, не способен представить себе эффект, производимый его словами. Ей (или ему) и в голову не приходит, что человеку на Другом конце провода может быть неинтересно, скучно, что он озабочен своими собственными проблемами или работой, которой занят. Ну можно ли предположить, что тот, перед кем он изливается, тем временем положил трубку, чтобы открыть кому-то дверь или накормить кошку? Все внимание сосредоточено на самом себе, а усиленная жестикуляция свидетельствует лишь о полном отсутствии воображения. То, что люди улыбаются или хмурятся в трубку, хорошо известно, но мало кто связывает это с недостатком воображения, хотя факт, казалось бы, очевиден.
Любителями болтать по телефону мы склонны представлять себе женщин, поскольку домашние хозяйки больше страдают от одиночества, но и мужчины могут отличаться тем же свойством. Понаблюдайте, например, за человеком, объясняющим по телефону супружеской паре, заблудившейся по дороге на вечеринку, как к нему проехать. «Так где вы сейчас? Напротив библиотеки? Ну так оттуда совсем просто нас найти. Поезжайте прямо до муниципалитета, там развилка. Сворачиваете налево (жест) и едете примерно милю вперед, там налево от вас (жест) будет административное здание. Огибаете его (жест), и затем второй (жест) поворот направо. Это и будет Сикамора-стрит, тупик, а наш дом — последний налево (жест). Понятно? Ну вот и прекрасно. Ждем вас через десять минут». Но приедут ли гости так скоро? Слабое место этих указаний в том, что человек машет рукой вместо того, чтобы сосредоточиться на точном выборе слов. Положившись на жест, которого его гости не могут видеть, он, скорее всего, опустил важное слово. Возможно также, что в какой-то момент он сказал «налево», вместо «направо». Когда вы спрашиваете дорогу у прохожих, они часто посылают вас в одном направлении, указывая в то же время в другом. Если это случается, мы знаем по опыту, что жест в данном случае точен, а слово нет. По телефону же слово летит к собеседнику, не будучи исправлено зрительным образом.
Еще более сбивчивы указания, как найти что-либо внутри помещения, когда, например, профессор А рассказывает студенту, где находится в замке В малоизвестный портрет архиепископа С, обычно, хотя и ошибочно, приписываемый художнику Д: «Пересекаете второй дворик, потом вниз по лестнице и направо. Потом наверх по винтовой лестнице (штопорообразный жест) и вы окажетесь в оружейной. Налево (жест вправо) от камина дверь в гобеленовую комнату, а оттуда по другой лестнице (жест вверх спиралью) вы попадаете в хранилище древних рукописей, бывшую часовню, и там (жест вверх, налево) вы увидите портрет. Он примерно такого размера (жест), и не спутайте его с другим, похожим портретом напротив». При таком описании говорящий явно не в состоянии вообразить себя на месте слушающего. Для этого потребовалось бы напрячь воображение, а на это профессор неспособен. Мы относимся критически к жестикуляции не потому, что эта привычка свидетельствует о бедности языка, но потому, что она заменяет слова. Жестикулировать в телефонную трубку лишь немногим более нелепо, чем делать это в разговоре лицом к лицу. Если бы мы обращали внимание на то, что говорим, наших слов было бы вполне достаточно.
