Ознакомительная версия.
Вот почему, как мне не раз приходилось видеть, клиент сменяет клиента, и все они, независимо от возраста, оказываются перед определенным переходным этапом, к которому сознательная жизнь не готова, оставляя их в замешательстве, растерянными и дезориентированными. Значимые переходы, подобные этому, наблюдались повсеместно во все времена и эпохи. Традиционными культурами были выработаны общинные ритуалы, помогающие человеку пройти через такой этап. Исполненный живой энергии комплекс мифологических образов призван возместить утрату старого в более обширном, трансцендентном царстве смысла. Как правило, в наше время подобная поддержка, подобные ритуалы перехода отсутствуют или ослаблены, и такие периоды человеку приходится преодолевать самому, без надежных ориентиров, подчас дрейфуя по жизни без руля и ветрил. Эти мультикультурные ритуалы перехода всегда опирались на трансцендентные образы и священные предания племени. Слова могли разниться, но человеку сообщалось примерно следующее: «Тот образ, как мы совершаем это, как понимаем и исполняем, подражает первообразу и согласуется с повелением наших богов и наших предков. То, что мы воспроизводим сейчас, в настоящий момент, отражает их полную смысла парадигму и заряжает ее новой энергией». Сравните это, сохранявшееся на протяжении истории чувство огромной значимости природного процесса смерти и возрождения человека с тем, как обстоят дела сегодня: в тот период, когда личностная структура человека проходит перестройку, он может оказаться объектом насмешек или жалости, и почти всегда его будут сторониться друзья и коллеги. Общество психотерапевта – едва ли не единственная среда, в которой может найти поддержку подобная личность, оказавшаяся в изоляции.
Как бы ни различались те истории, которые мы воплощаем, самая распространенная характеристика этого типа перехода – деконструкция «ложной личности», то есть тех ценностей и стратегий, которые были выработаны из интернализации динамики и сигналов семьи и культуры. Но при этом каждый человек получает приглашение к новой идентичности, к новым ценностям, новому отношениям с Я и миром, которые нередко отчетливо контрастируют с тем жизненным периодом, который предшествовал этому призыву. При отсутствии ритуалов племени для некоторых поддерживающим обрядом перехода становится еженедельный ритуал психоанализа. Да, переход от прежней жизни и приобретенных ценностей в самом деле может выглядеть пугающим и дезориентирующим. Но зато каким потрясающим, предельно трансформирующим оказывается ощущение, что из всего пережитого вырастает нечто новое и значительное. Теперь, уже на этом этапе путешествия становится очевидным и более глубокий смысл перенесенных страданий, и мы узнаём, что нечто запредельное, превосходящее прежний образ бытия всегда открывается тому, кому хватило смелости продолжить путь к выходу из темного леса.
В такие минуты мои мысли невольно возвращаются к Джулии. Вся жизнь ее ушла на то, чтобы вечно быть на шаг впереди гнева и депрессии, служа другим людям. Никто в этом мире, чувствовала она, начиная с родителей-алкоголиков и до самовлюбленного мужа и эгоистичных детей, не любил ее такой, какая она есть. Работа со своими снами, начатая по совету психотерапевта и больше из любопытства, привела к неизбежному столкновению с обширным внутренним миром. Эти сны обращались к ее личной истории, к проблемам повседневности и к непрожитой жизни. Продолжительный диалог со своей психе помог ей наконец-то почувствовать и любовь к себе, какой она не знала прежде, приходившую из некоего внутреннего источника любви и заботы, без всяких внешних условий. Естественно, понадобилось еще некоторое время, чтобы старое Эго освободилось от прежней мотивации служения другим, чтобы почувствовать себя нужной и значимой. И когда Джулия поняла, что эта любовь живет глубоко внутри нее и не зависит от Эго, тогда наступил конец ее прежнему «чувству я», а заодно и попыткам помыкать ею, которые провоцировало это чувство. Да, подобная переориентация личности случилась не в одночасье, однако эти пробы и ошибки привели к большей жизни, где собственные потребности Джулии ценились не меньше, чем нужды других людей. И здесь нельзя недооценивать того, что изменения, даже изменения к лучшему – это мучительный процесс, отмирание прежнего понимания и его постепенная замена чем-то большим.
Понятно, почему кто-то отворачивается даже от этого послания надежды и личностного роста. Нам хотелось бы, чтобы наш старый мир, старые аксиомы и стратагемы как можно скорей оказались восстановлены в прежних полномочиях. Мы умираем от желания услышать: «Конечно же, ваш брак можно начать с чистого листа; да, ваша депрессия может улетучиться, словно по мановению волшебной палочки, и ни к чему выяснять, откуда она взялась; да, старые ценности и самонадеянные положения работают, как и прежде». Эта «регрессивная реставрация личности», как ее называют, вызвана вполне объяснимым желанием. Но она не более результативна, чем попытка заклеить бумагой трещину в стене. И нам остается снова отправляться на поиски очередного болеутоляющего или же менее требовательного взгляда на свои трудности. Это вполне естественно – цепляться за мир знакомый и бояться незнакомого. Мы все так поступаем – даже при том, что эта трещина внутри, между «ложным я» и «природным я», становится все обширней, а старые подходы – все менее и менее плодотворными. Можно сказать, что большинство из нас пятится в будущее, каждое новое мгновение сверяясь с информацией и программой прошлого. Так чего же удивляться, что повторяющиеся паттерны прочно засели в нашей жизни? Эту дилемму в XIX веке прекрасно охарактеризовал датский теолог Сёрен Кьеркегор, записавший в своем дневнике, что помнить нужно задним числом, но жить наперед. Не самообман ли в таком случае делать одно и то же, но всякий раз ожидая новых результатов?
Ну, а тому, кто готов выдержать жар этого преобразовательного огня, вторая половина жизни предлагает уникальную возможность снова вернуться в прошлое. Можно и дальше с нежностью оглядываться на прошедшие годы и при этом смело вторгаться в обширный мир, более сложный и менее безопасный и куда более требовательный – словом, тот мир, что уже неудержимо мчится нам навстречу.
Парадоксально, но этот призыв требует от нас воспринимать себя еще более серьезно, чем прежде, но только по-другому, не так, как раньше. Подобное самоисследование, например, невозможно без большей меры честности, чем та, на которую мы прежде были способны. В большинстве случаев мы подошли к этому месту в жизни, продолжая обслуживать ограниченное представление о своих возможностях. Как некогда шутливо заметил Юнг, все мы ходим в обуви, слишком тесной для нас. Суженные перспективы путешествия, отождествление со старыми защитными стратегиями делают нас невольными врагами психологического роста, необъятности души, раз за разом повторяя один и тот же выбор, продиктованный личной историей.
Серьезное отношение к себе начинается с радикального принятия некоторых истин. Вполне очевидные тем, кто видит нас со стороны, они пугают нерешительное Эго, посредством которого мы с переменным успехом пытаемся выстроить свою повседневность. На память приходит один недавний пример. Один мой знакомый пошел на встречу выпускников, отмечавших тридцатилетие окончания школы. Вернувшись домой, он сообщил жене, что встретил свою школьную любовь и теперь они намерены жить вместе. Стремясь вернуть молодость, надежды и энергичность прошлого, поддавшись фантазии эмоционального обновления, он угодил в ловушку мощной проекции на этого, по сути, незнакомого человека. В порыве эмоций как таковом нет ничего плохого, но фантазия, что можно вернуть прошлое, раздув угасший было пламень любви – глубочайшее заблуждение. Со стороны такие вещи, конечно, видней, но человеку, оказавшемуся в плену этой бессознательной программы, тяжело понять, что интерес к женщине из внешнего мира – не более чем замена многолетнего отсутствия интереса к собственной внутренней жизни[9]. Проблема с бессознательным в том, что оно бессознательно. Но многие ли из нас знают достаточно, чтобы отдавать себе отчет, что мы недостаточно знаем?
Вторая половина жизни – это непрерывная диалектическая встреча со множеством истин, столь несхожих между собой, которые воспринимаются сознанием так трудно, порой тогда, когда уже ничего другого не остается делать. В этих истинах – признание того, что это наша, не чья-то жизнь, что мы, отпраздновав свой тридцатый день рожденья, дальше сами будем нести ответственность за то, какой она получится. Это признание, что нам отведен лишь краткий миг в непрерывном круговращении вечности, и признание той титанической борьбы за суверенность души, что не прекращается внутри каждого из нас. Познать эту реальность, жить с ней, откликнуться на ее призыв – это уже расширение ориентиров, по которым мы держим путь в жизни. Да, пусть наши обстоятельства порой бывают незавидными, но все равно нужно решиться сделать шаг на середину сцены – где мы, участники божественной драмы, можем взяться за поистине важные вопросы. В своих воспоминаниях Юнг очень выразительно пишет о перипетиях этой борьбы:
Ознакомительная версия.
