группа в Ла-Холье, а в Лондоне Джеффри Грей, Майк Морган и другие провели эксперименты, чтобы проверить идею «перекреста проводов» в мозгу. Наши опыты показали, что при демонстрации черно-белого изображения у этих людей активируется веретенообразная извилина в области восприятия цвета. (У обычных людей эта область активируется только при демонстрации цветного изображения.)
Рис. 1.8. Клинический тест на синестезию. Экран состоит из двоек, вкрапленных в матрицу, с расположенными в случайном порядке пятерками. Не имеющему синестезии человеку будет очень трудно вычленить очертания, которые образуют двойки (в нашем случае это треугольник). Обладающий синестезией с существенно большей легкостью увидит, что цифры, окрашенные в определенный цвет, образуют треугольник (схематично изображено на рис. 4.1)
Фантомные конечности, синестезия и синдром Капгра можно хотя бы отчасти объяснить нервной циркуляцией. Но однажды я столкнулся с человеком с еще более причудливым синдромом, так называемой болевой асимболией [22]. К моему изумлению, в ответ на болевую стимуляцию этот пациент не стонал, а начинал смеяться. Это была воплощенная в жизнь метафора – человек смеется в лицо боли. Почему так бывает? Прежде всего, мы должны ответить на еще более общий вопрос: почему люди смеются? Без сомнения, смех – это «универсальное» свойство всех человеческих существ. Каждое общество, каждая цивилизация, каждая культура имеют свои формы смеха и юмора. Но почему смех эволюционировал в процессе естественного отбора? Каким биологическим задачам он служит?
В основе всех шуток лежит ожидание внезапного поворота, который неизбежно влечет за собой совершенно иное толкование всех предыдущих фактов, что является кульминационным моментом. Очевидно, что поворота per se [23] недостаточно для того, чтобы было смешно, иначе всякое великое научное открытие, вызывающее «изменение парадигмы», должны были бы приветствовать бурным весельем даже те, чьи теории они опровергли. (Однако ни один ученый не станет радоваться, если это происходит с ним. Можете мне поверить, я это испытал!) Только лишь иного толкования мало. Новая модель должна быть нелогичной, лишенной тривиальности. Например, солидный господин, направляясь к своей машине, поскальзывается на банановой кожуре и падает. Если он в кровь разбивает голову, вы вряд ли будете смеяться. Скорее, вы броситесь к телефону вызывать «скорую помощь». Но если он сотрет липкую кожуру с лица, озираясь вокруг, а затем встанет на ноги, вы начнете смеяться. Причина, по-моему, в том, что в данном случае человеку не причинен реальный ущерб. Я уверен, что смех является естественным сигналом того, что тревога была ложной. Почему это полезно с эволюционной точки зрения? Я полагаю, что ритмичное стаккато смеха эволюционировало, для того чтобы информировать наших родственников, имеющих общие с нами гены: не растрачивайте свои драгоценные ресурсы на эту ситуацию – это ложная тревога. Смех – это сигнал «О’кей».
Но какое все это имеет отношение к моему пациенту с асимболией? Попробую объяснить. Когда мы обследовали его мозг, используя компьютерную томографию, то обнаружили повреждение непосредственно возле области, называемой инсулярной [24] корой, по сторонам мозга. Инсулярная кора получает сигналы боли от внутренних органов и кожи. Это те районы, где ощущается грубая боль, но у боли существует много слоев – это не единое явление. Из инсулярной коры сообщение поступает к миндалине (о которой мы говорили раньше в связи с синдромом Капгра), а затем – к остальной лимбической системе и в особенности к передней поясной извилине, где мы реагируем на боль эмоционально. Мы испытываем страдания от боли и предпринимаем соответствующие действия. Таким образом, инсулярная кора этого пациента была в норме, поскольку боль он чувствовал, но «провод», идущий от инсулы к остальной лимбической системе и поясной извилине, был оборван, то есть присутствовал обрыв связи, похожий на тот, что мы наблюдали у пациента с синдромом Капгра. Такая ситуация обусловливает наличие двух ключевых ингредиентов, необходимых для смеха и юмора: одна часть мозга сигнализирует о потенциальной угрозе, но вслед за ней другая часть – передняя поясная извилина – не получает подтверждения этому сигналу, что позволяет заключить: «это ложная тревога». В результате пациент начинает бесконтрольно смеяться и хихикать. Аналогичные вещи происходят во время щекотки, которая, возможно, является разновидностью грубоватой репетиции взрослого юмора. Взрослые общаются с ребенком при помощи рук, возбуждая чувствительные места его тела, но затем неожиданно снижают потенциальную угрозу до нежной стимуляции и «Ути-и-пути-и!». Это принимает ту же форму, что и взрослый юмор: потенциальная угроза, а затем ослабление.
Вышеупомянутый синдром предполагает, что, изучая неврологические аномалии, мы очень много можем узнать о работе нормального мозга {7}. В книге «Фантомы мозга» я писал:
«Есть что-то определенно странное в безволосом современном примате, который эволюционировал в биологический вид и оказался способным оглянуться назад, чтобы поразмышлять о своем происхождении. Не менее странно, что его мозгу недостаточно узнавать, как работает мозг других, он также задает вопросы о себе: „Кто я? В чем смысл моего существования? Почему я смеюсь? Почему я мечтаю? Почему я восхищаюсь искусством, музыкой и поэзией? Состоит ли мой разум лишь из активных нейронов моего мозга? И если так, то каковы пределы свободы воли?“ Когда мозг бьется над тем, чтобы понять себя, эти вопросы приобретают специфическое рекурсивное [25] качество, что делает неврологию такой захватывающей».
Перспектива найти ответы на эти вопросы в новом тысячелетии возбуждает и одновременно тревожит, но это, без сомнения, величайшее приключение, в которое когда-либо пускался человеческий род.
Глава 2
Верь глазам своим
Кажется, что наша способность воспринимать окружающий мир настолько не требует от нас каких-либо усилий, что мы принимаем ее как данность. Но только подумайте, чего это стоит. Внутри ваших глазных яблок есть два крошечных перевернутых искаженных образа, но вы умудряетесь видеть живой мир в трех измерениях – и не внутри головы, а прямо перед собой. Это преобразование, как говорил Ричард Грегори, – настоящее чудо. Как же оно возникает? Что такое восприятие?
Распространенное заблуждение – считать, что внутри ваших глазных яблок существует оптический образ, который возбуждает фоторецепторы сетчатки, а затем в точности транслируется через кабель, называемый зрительным нервом, и передается на экран – зрительную кору. Это очевидное логическое заблуждение, потому что если у вас есть образ, который попадает на экран в мозгу, тогда вам нужен кто-то еще, смотрящий на него, внутри, а этому «кому-то» нужен еще кто-то в его голове, и так далее ad infinitum [26].
Для того чтобы сделать первый шаг к пониманию восприятия, нужно забыть про идею образа в
