Избегание тревоги становится целью многих способов поведения, которые считаются «нормальными» и могут быть названы «невротическими» только в своих крайних, компульсивных проявлениях. В моменты тревоги особенно пышно расцветает «юмор висельника»; как любой юмор, он позволяет человеку отдалить от себя угрозу. Люди редко говорят прямо: «Мы смеемся, чтобы не заплакать», но ощущают это намного чаще. Примерами такой функции юмора, не позволяющего тревоге поглотить человека, служат вездесущие шутки в армии и на поле боя. Публичный оратор начинает свою речь с шутки, прекрасно понимая, что смех уменьшит напряжение слушателей — напряжение, которое в противном случае вызовет мотивированное тревогой сопротивление при восприятии его сообщения.
В экстремальных ситуациях
Некоторые способы конфронтации с тревогой ярко показаны в исследовании тревоги и стресса, проведенном в группе, состоящей из двадцати «зеленых беретов» — солдат, воевавших во Вьетнаме[474]. Солдаты находились в изолированном лагере рядом с границей Камбоджи. Все они имели боевой опыт и владели специальными навыками саперов и радистов. Все были необычайно преданны своей работе. Лагерь располагался на территории, контролируемой Вьет-Конгом. На его территории происходило обучение личного состава.
Угроза атаки со стороны противника ощущалась постоянно, но особенно обострилась в сезон муссонов, в начале мая 1966 года. 10 мая обитатели лагеря были предупреждены по радио, что между 18 и 22 мая, а скорее всего, в ночь на 19 мая, предполагается нападение. Хотя противники так и не атаковали, солдаты пережили вызванную реалистическим стрессом тревогу, пик которой пришелся на 19 мая, после чего она постепенно пошла на убыль.
То, как солдаты защищали себя от тревоги, очень поучительно. Во-первых, им помогала непоколебимая вера в себя, «самоуверенность вплоть до всемогущества». Вера в собственную неуязвимость, граничащая с чувством бессмертности. Во-вторых, они с головой погрузились в работу. «Их ответом на угрозу извне было погружение в кипучую деятельность, которая быстро рассеяла нарастающее напряжение» [475]. В-третьих, было важно их доверие командирам. Понятно, что важную роль здесь сыграли религиозные убеждения. Приведем цитату непосредственно из публикации исследования:
«Один субъект из данной группы был очень религиозным человеком. Он проезжал много миль на джипе по опасным дорогам через джунгли, чтобы исповедоваться католическому священнику-вьетнамцу, который с трудом говорил по-английски. Частенько предпринимая такие рискованные поездки, этот человек смог утвердить свою веру в божественную защиту и чувствовал, что во время боя ему бояться нечего» [476].
Интересно, что два офицера в составе группы оказались неспособными ни воспользоваться этими способами защиты, ни справиться с дополнительными стрессами так же легко, как остальные. Они поддерживали постоянный контакт с расположенной в сорока милях базой и лучше знали, что может случиться. Кроме того, они были моложе остальных и чувствовали искушение пойти на риск, чтобы завоевать место лидера. Более того, они отвечали за безопасность и жизнь людей, находящихся под их командованием. Эта ответственность, похожая на ту, что испытывает отец за своих детей, расширяет область возможных опасностей.
В целом, в группе использовались такие способы защиты от тревоги, как уверенность в себе, работа, вера в командиров и религиозные убеждения.
В параллельно проведенном обследовании в пуэбло, где жители северной Кореи захватили в плен команду американской канонерской лодки, выводы были аналогичными. От невыносимой тревоги людей защищали доверие к лидерам, преданность своему делу и религиозные убеждения. Один из членов этой группы поведал моему другу, что он верил капитану почти так же, как Господу Богу.
Понятно, что в таких экстремальных ситуациях люди нуждаются в защите от тревоги. Могут ли эти защиты существовать без иллюзий, таких как вера солдат в собственную неуязвимость? Возможна ли надежда без иллюзий? Я оставлю эти вопросы открытыми. Ясно одно: человек не может обойтись без защиты от ужаса в экстремальных ситуациях, так же как не может прожить жизнь, никогда не испытывая тревоги.
Негативные способы борьбы с тревогой включают обычные черты поведения, например, чрезмерную застенчивость, охватывают весь спектр неврозов и психосоматических заболеваний и заканчивается на полюсе психозов. В очень серьезных конфликтных ситуациях — таких как «смерть от колдовства» — тревогу можно одолеть, только отказавшись от жизни вообще. Эти негативные способы ограничиваются смягчением или избеганием тревоги и не разрешают скрывающийся под ней конфликт. Другими словами, они заключаются в уклонении от опасной ситуации, а не в ее разрешении.
Грань между «нормальным» и «невротическим» начинает проявляться там, где активность становится компульсивной, — когда человек вынужден совершить действие, но не по собственному желанию, а скорее потому, что оно привычным образом устраняет тревогу. Примеры этому — алкоголизм и компульсивная сексуальная активность. Мотивом здесь является уже не сама деятельность, а ее внешний эффект. В драме «Пер Гюнт» Ибсена изображается как компульсивная сексуальность, так и компульсивное пьянство. Переживая удар по самооценке, Пер по пути на свадебное торжество прячется за кустами и произносит монолог:
А то начнут хихикать за спиною,
Шептаться — со стыда сгоришь.
Хватить бы для храбрости чего-нибудь покрепче!
Иль незаметно прошмыгнуть! Иль пусть бы
Никто тебя не знал в лицо!.. А лучше
Всего — хватить чего-нибудь покрепче!
Тогда тебе насмешки непочем.[477]
Далее Пер хвастается перед тремя встреченными девушками:
Пер (одним прыжком становясь между ними): Трехголовый я тролль — для трех девок пригожусь!
Девушки: Ты такой молодец?
Пер: Вот увидите сами![478]
Компульсивный аспект действия заметен в том, что каждый раз, когда что-либо препятствует выполнению действия, возникает более или менее сильная тревога. Сексуальная активность в нашем обществе часто используется для того, чтобы избавиться от тревоги смерти. Но если человек (например, Хемингуэй) достигнет рубежа сексуальной импотенции — что будет тогда?
Любая безудержная активность может служить снятию напряжения, накапливающегося в организме при тревоге. Компульсивная работа — пожалуй, самый распространенный способ смягчения тревоги в Америке; в этой стране его можно назвать «нормальным неврозом». Он обычно представляет собой сочетание проверенных реакций на тревогу. Работа — один из самых удобных способов снятия напряжения, вызванного тревогой. Но она легко может стать компульсивной. В последнем случае можно провести сравнение с очень многословной, но всего лишь псевдопродуктивной болтовней Гарольда Брауна в периоды тревоги.
Безудержная деятельность, как известно, обычно не бывает подлинно творческой или требующей полной реализации способностей. Не направлена она и на решение проблемы, которая вызывает напряжение. Вопрос состоит в том, позволяет ли такая активность ослабить напряжение без разрешения лежащего под ним конфликта. Если это так, то конфликт остается, и к данной деятельности приходится прибегать достаточно часто. В таком случае мы имеем начало невроза навязчивых состояний. Я, конечно же, упрощаю: моя цель — только показать различие между конструктивными и деструктивными способами снижения тревоги.
Ригидность мышления — другая пограничная характеристика. Как видно на примере религиозного или научного догматизма, ригидность помогает предстать перед опасностью во всеоружии. Кьеркегор рассказывает о профессоре, который мог блистательно доказать теорему, используя только буквы А В С, но никак не D E F. Вместо возможности открытия новых истин ригидное мышление обеспечивает временную безопасность, тягу к преследованию новых учений и недоразвитие способности адаптироваться к новым ситуациям. Тогда человек остается прикованным к своей скале, в то время как эволюция проходит мимо. Кьеркегор добавляет, что снять с себя полную ответственность за собственные конфликты помогает вера в рок и необходимость, так же как и суеверие. Тогда человек может перехитрить тревогу, правда, ценой потери креативности. Когда ценности, которые необходимо оберегать, оказываются особенно беззащитными перед лицом угрозы (в основном вследствие их собственной внутренней противоречивости) и человек не очень хорошо адаптируется к новым ситуациям, ригидность мышления и поведения также может принять форму невроза навязчивых состояний.
