Ознакомительная версия.
Можно быть ангельски добрым с теми, кто относится к тебе с доверием, любовью. Но стоит натолкнуться на злобу, осуждение, враждебность – и доброта переходит в чувство обратное, это явно показывает на наше полное бессилие перед злом и прежде всего – перед злом в себе, которое поднимается в нас навстречу чужой критике. Укоры, критика – горькое лекарство нашему тщеславию, нашему довольству собой.
* * *
Всякое удовольствие, наслаждение принижает, духовно расслабляет, обезоруживает душу. Смысл страданий – участие в страданиях Христа, созидание тела Христова в мире (Церковь), несение креста, последование примеру святых, несовместимость с миром.
* * *
Молясь об умерших, мы упражняемся в ощущении нереальности этого мира (ушла его дорогая нам часть) и реальности мира потустороннего, действительность которого утверждается нашей любовью к отшедшим.
* * *
…Чем больше стареешь, тем больше приучаешься ценить прочность дружеских отношений в этом непрочном, неверном, призрачном мире…
* * *
Если мы видим грех – значит, сами причастны к нему, и именно к этому греху. Осуждает ли ребенок кого за разврат? Он его не может видеть. То, что мы видим, – мы отчасти имеем.
* * *
Иногда у стариков душа будто постепенно умирает вместе с телом. Это впечатление оскудения души происходит оттого, что тело, дряхлея, перестает быть достаточным выразителем души. Происходит то, что бывает в переводных картинках: намоченная бумажка дает слабый очерк какого-то рисунка (жизнь); потом постепенно мы эту бумажку (тело) отдираем (болезнь, старость). Рисунок исчезает по частям; потом он исчезает совсем (смерть). В руках наших чистая бумажка (мертвое тело), но, взглянув под нее, мы видим яркий рисунок (жизнь будущего века).
* * *
План (давно обдуманный) работы о памяти и беспамятстве. Значение, моральное и религиозное, памяти: благодарность, покаяние.
Слабая память, думается, один из признаков греховного состояния; в ней заключаются следующие греховные свойства: неспособность к духовному усилию, рассеянное внимание и недостаточная любовь. Представим ли «беспамятный святой»? Конечно нет, потому что у него активное отношение ко всему, сосредоточенное внимание, любовь ко всему. Слабая память – узкому сознанию. С другой стороны – огромное значение слабой памяти, беспамятства. Частичная потеря памяти часто прямая выгода для духовной жизни. Она освобождает от мирского, от груза ассоциаций, воспоминаний, знаний, дает возможность быть вполне непосредственным, значит – искренним, значит – гениальным; она дает возможность жить данной минутой, данным делом, данным человеком – быть как дети; воспринимать все как новое, светлыми глазами смотреть на мир. Беспамятство – преодоление времени, забвение обид, облегчение послушания, забвение своих заслуг, приобретение простоты. Все равно память хранит все на свете и только временно отказывается воспроизводить. Беспамятный старец похож на пассажира, сдавшего свои чемоданы в багаж и налегке ожидающего поезда. Придет время, суровые таможенники вскроют его чемоданы – и он ужаснется их содержимому.
* * *
«Множеством Славы стерл еси супостаты» – вот метод религиозной борьбы, единственный – уничтожать, «стирать» все темное в себе обилием, мощностью божественного сияния.
* * *
Плохо не иметь дурные помыслы, а поддаваться им. В них мы не вольны – такова наша природа, помраченная грехом; помыслы имели и святые. Наше вольное следование помыслам или борьба с ними – вот где наша победа или поражение.
* * *
У нас чисто православное аскетическое чувство «трезвенности», в противовес «духовному пиянству» – сладости, «приятности» – в этом одно из наших отличий от католичества. Это различие особенно явно в церковном искусстве.
* * *
Жизнь наша не идет плавно и равномерно. Она идет, как всякий живой процесс, как жизнь природы, – моментами упадка и возвышения. Пост – период духовных усилий. Если мы не можем отдать Богу всю свою жизнь, то посвятим Ему безраздельно хотя бы периоды постов – усилим молитву, умножим милостыню, укротим страсти, примиримся с врагами.
* * *
Ничто из сотворенного Богом не есть зло; мы сами извращаем, претворяем в зло и самих себя, и все кругом себя; на этот поворот ко злу есть наша свободная воля.
* * *
«Толстовство» – результат потуги среднего ума проверить все основы человеческой жизни, созданные гениями, святыми и творчеством великих народов. Бессилие среднего ума понять смысл основ, законов и учреждений приводит к их отрицанию (Церковь, брак, обряд, костюм, этикет и т. д.). Выяснил это себе в разговоре с X (толстовцем).
* * *
…В этом, может быть, есть маленькая надежда – что как бы мы ни были немощны, духовно слабы, грехолюбивы, но Христос остается для нас незыблемой, вечножеланной святыней, к которой мы всегда будем возвращаться.
* * *
Постоянное наше самооправдание – это, мол, еще грех невелик, и самоуверенная мысль – «до большего себя не допущу». Но горький опыт всем нам много раз показал, что раз начатый грех, особенно разрешенный себе, овладевает человеком, и возврат от него почти никому непосилен.
* * *
Характерно, что главные две формы сумасшествия – мания величия и мания преследования – возможны только при самолюбии и являются формами греха – гордости.
* * *
Ходят среди нас живые мертвецы, со смертью души прежде смерти телесной, не имеющие и надежды на ее воскресение, так как здесь мы подготовляем жизнь будущего века, – и есть души, уже как бы воскресшие до смерти тела, делом, опытом, любовью доступные высшей жизни духа.
* * *
В нашем сумрачном мире даже сияние всякой добродетели отбрасывает тень: смирение – малодушие и лукавство; доброта – несправедливость; правдолюбие – грубость и требовательность. Мы же, склонные видеть всегда худшее, видим прежде всего, а иногда и только – тени. Для наших грешных глаз кроткие – слабы и непросты, молитвенные – эгоистичны и сухи, щедрые и нестяжательные – бесхозяйственны и моты, созерцатели – ленивы. Способность видеть во всем, даже в хорошем, темную сторону показывает не столько наличие этой темноты там, где мы ее видим, как точно обличает нашу темноту и общую греховность.
* * *
Надо не только переносить невзгоды, но и видеть в них руку Властителя судеб.
* * *
…Скажу Вам, к чему я давно пришел из чтения святых отцов: периоды скудости вполне естественны и их надо переносить с терпением и благодушием. Эти периоды укрепляют в нас смиренную мысль о нашем бессилии и принуждают все надежды на оживление нашего сердца возлагать на Бога.
* * *
Многое облегчалось бы для нас в жизни, многое стало бы на свое место, если бы мы почаще представляли себе всю мимолетность нашей жизни, полную возможность для нас смерти хоть сегодня. Тогда сами собой ушли бы все мелкие горести и многие пустяки, нас занимающие, и большее место заняли бы вещи первостепенные.
* * *
Жизнь идет негладко, и эта «негладкость» делается уже какой-то привычной нормой; наше былое благополучие так далеко (и внутренне далеко, не только внешне), что даже не вздыхаешь о нем. Конечно, это общее место, давно всем известное, особенно нам, русским, что страдания полезны для души; но я недавно как-то по-новому пережил этот трагизм. Наши трудности и горести, если мы их несем добровольно (соглашаемся на них), питают и укрепляют душу, они непосредственно превращаются в богатства духовные – кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу (2 Кор. 4, 17); это благодатный ветер, надувающий паруса нашего духа…
* * *
Важна не «праведность» сама по себе – праведны были и фарисеи, но ложной праведностью (основанной не на том, на чем надо, т. е. на любви, вере), праведностью наружной, надменной, ложной, трижды неправильной. Все добродетели без смирения ничто.
Какова наша праведность, поскольку она у нас есть, не совмещается ли она с грехом? Не формальна ли она, не тщеславна ли?
* * *
Старушка X, которая считает себя окончательно благоустроенной религиозно, когда я ей приношу что-нибудь почитать: «Ах, вот это совсем моя мысль, это надо выписать!». Самолюбивый человек безнадежно слеп и одинок: ничего ни в мире, ни в людях он не увидит, кроме себя и своего.
* * *
Сама по себе ограниченность человека не есть глупость. Самые умные люди непременно ограничены в ряде вещей. Глупость начинается там, где появляется упрямство, самоуверенность, т. е. там, где начинается гордость.
* * *
Зло и добро не есть совокупность добрых или злых поступков; это злая или добрая сила, владеющая человеком. Безмерен этот напор зла, сила этого начала. Мало имеют значения (религиозного) поступки сами по себе. «Хорошие» по результату дела (накормить, помочь и т. д.) могут быть злыми по существу, исходя от человека, одержимого злом; и неудачные, глупые, даже вредные дела могут быть добрыми – исходя из доброго источника, имея добрые побуждения.
Ознакомительная версия.
