§23 Книга Екклесиаста
1. Название, характер и композиция. нига именуется Екклесиастом, поскольку написана от лица «Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме» (1,1). Еврейское ее название «Кох`елет» происходит от слова «ках`ал», что значит собрание (обычно так обозначалась вся ветхозаветная Община или молитвенное собрание верующих). В соответствии с этим греческий переводчик произвел свое наименование книги от слова «экклесиа» — народное собрание, Церковь. Смысл слова «Кохелет-Екклесиаст» может быть передан как говорящий в собрании, или Проповедник. Свт. Григорий Нисский видит в этом имени указание на высшего Наставника Церкви — Христа (Истолков. Екклесиаста, 2,1).
Книга принадлежит к кругу писаний мудрецов-хакамов. Как в Иове, Притчах и Песни Песней, в ней нет прямых ссылок на Закон, Завет и св. историю. Автор стоит на общечеловеческой позиции, понятной людям любой страны и эпохи. Свою основную мысль о «суетности настоящего» (свт. Афанасий) библейский писатель выражает в высокопоэтичной форме. Книга состоит из шести разделов или поэм:
1. Пролог (1,2–1,11).
2. Тщетность земной мудрости и наслаждений (1,12 — 2,26).
3. Тщетность человеческих усилий (3,1–5,19).
4. Ничтожность богатства и славы (6,1–8,17).
5. Участь человека (9,1 — 12,8).
6. Эпилог (12,9-14).
Каждая из поэм является самостоятельным целым, но все они связаны единой мыслью. Эпилог написан учеником Екклесиаста, дающим характеристику трудам учителя.
2. Автор и дата. Писатель называет себя сыном Давида, что позволило в древности отождествлять его с Соломоном. Однако сам автор дает как бы прикровенный намек на то, что он пишет позднее Соломонова царствования. Он говорит: «я, Екклесиаст, был царем» и упоминает о царях, бывших прежде него в Иерусалиме (1,12,16). Между тем до Соломона правил только один Давид. Еще в XVII веке Гуго Гроций стал рассматривать Екклесиаст как псевдонимное произведение. Митрополит Филарет Московский не высказывался столь решительно, но допускал сомнение в принадлежности книги Соломону. Филологический анализ подтвердил такие предположения. «Книга Екклесиаста, — писал в начале нашего века проф. МДА В. Н. Мышцин, — наполнена арамеизмами даже в большей степени, чем книги Ездры и Неемии и другие послепленные произведения… Все это побуждает признать, что книга Екклесиаста написана не Соломоном, а лицом, жившим в послепленное время» (ТБ, СПб., 1908, т. 5, с. 4–5).
Почему же автор писал от лица Соломона? Соломон в Ветхом Завете представлялся идеалом мудреца и одновременно человеком, испившим до дна чашу земных радостей — от плотских утех до познания мира. Поэтому св. писатель мог счесть вполне уместным вложить свои изречения в уста Соломона.
Наиболее ранняя рукопись Екклесиаста найдена в 4-й Кумранской пещере у Мертвого моря. Она относится приблизительно к 150 году до Р.Х. Следовательно, книга не могла быть написана позже этой даты. «Ее безысходный пессимизм отражает время, когда многие стали разочаровываться в необычайных ожиданиях и обетованиях, когда противоположность ожидавшегося величия и действительного унижения становилась нестерпимой и единственным утешением, кроме обычных утех жизни, оставалось полагать, что жалкое состояние своего народа — удел человечества» (Б. А. Тураев. ИДМ, т. 2, с.281).
Пессимизмом Екклесиаста объясняются те сомнения, которые высказывали иудейские учителя при включении книги в канон. Церковь приняла ее как часть Св. Писания, вопреки мнению Феодора Мопсуестского, который оспаривал ее боговдохновенность.
3. Основная мысль книги сводится к развенчанию всех земных иллюзий. Если автор Кн. Иова еще считает благоденствие в этой жизни знаком милости Божией, то Проповедник показывает тщету всего земного. Слово «суета» (евр. хавел) означает дым, прах, ничтожество, «суета сует» — высшую степень тщетности, а слова «томление духа» можно перевести как погоня за ветром. То, что люди считают счастьем, благом, пользой (евр. итр`он), есть на самом деле недостижимая мечта. Все в бренном мире мимолетно, ничто не может быть удержано навсегда и дать полное удовлетворение.
Для ветхозаветного сознания, ориентированного на посюстороннее, этот горький вывод был необходим. Отрицательный опыт Екклесиаста помогал понять, что земная жизнь без жизни вечной есть «суета». Именно поэтому книга пользовалась любовью многих христианских подвижников.
4. Мировой круговорот. Кохелет (так мы будем называть автора книги) покидает почву св. истории и смотрит на мир с позиции метафизики циклизма. Философия древности рассматривала Вселенную как вечный круговорот, лишенный смысла и цели. Нечто подобное находим мы и в Екклесиасте:
Род проходит, и род приходит,
а земля пребывает вовеки.
Восходит солнце, и заходит солнце,
и спешит к месту своему, где оно восходит.
Идет ветер к югу,
и переходит к северу,
Кружится, кружится на ходу своем,
и возвращается ветер на круги свои.
Все реки текут в море,
но море не переполняется;
К тому месту, откуда реки текут,
они возвращаются,
чтобы опять течь…
Что было, то и будет;
и что делалось, то и будет делаться,
и нет ничего нового под солнцем.
Бывает нечто, о чем говорят:
«смотри, вот это новое»;
Но это было уже
в веках, бывших прежде нас.
Нет памяти о прежнем;
да и о том, что будет,
не останется памяти
у тех, которые будут после.
(1,4 сл.)
Библейские пророки предвозвещали Царство Божие — коренное преобразование мира, которое есть цель исторического Домостроительства. Это было дано им в Откровении. Кохелет же рисует картину бытия такой, какой она предстает естественному разуму. Природа и человек подчинены неизменным законам, которые не позволяют надеяться на перемены. В данном случае мы имеем как бы «доказательство от противного». В книге с огромной силой подчеркивается, что без Откровения человек обречен на роковой пессимизм.
5. Тщетность земных упований. Кохелет, в отличие от Иова, всегда был огражден от невзгод. Тем не менее, он убедился, что счастье неуловимо. Временные блага (евр. тор — добро) не имеют абсолютной ценности:
Сказал я в сердце моем:
«дай испытаю я тебя весельем,
и насладись добром»;
Но и это — суета!
О смехе сказал я: «глупость!»,
а о веселье: «что оно дает?»
(2,1–2)
Кохелет был в состоянии проверить, каковы на деле все соблазны, пленяющие человеческое воображение. Он построил себе прекрасные дома, насадил виноградники, сады с фонтанами, накупил рабов и наложниц, окружил себя певцами и певицами. Глаза его день и ночь радовали сокровища.
И оглянулся я на все дела мои,
которые сделали руки мои,
И на труд, которым трудился я, делая их:
и вот, все — суета и томление духа,
и нет от них пользы под солнцем!
(2,11)
Но Кохелет на этом не останавливается. Он думает найти прибежище в человеческой мудрости. Итог снова неутешителен:
Потому что во многой мудрости много печали;
и кто умножает познания — умножает скорбь.
(1,18)
Мудрость открыла ему, что человек не может постичь тайну жизни и у разумного нет преимущества. Хотя мудрость есть свет, мудрец обычно не признан, и его быстро забывают. Люди господствуют друг над другом, справедливости нет: «Видел я рабов на конях, а князей ходящих, подобно рабам, пешком» (10,7). Недостойный вознесен, а достойный унижен.
И возненавидел я жизнь,
потому что противны стали мне дела,
которые делаются под солнцем;
ибо все — суета и томление духа!
(2,17)
6. Участь человека. Бог вне Откровения далек и непостижим. «Все соделал Он прекрасным в свое время» (3,11), однако человек никогда не проникнет в Его замыслы (3,11). Люди напрасно ищут истину. Им остается только принимать жизнь такой, как она есть, в ожидании своего часа. Ведь люди «сами по себе животные» (3,18):
Потому что участь сынов человеческих,
и участь животных — участь одна;
Как те умирают, так умирают и эти,
и одно дыхание у всех,
и нет у человека преимущества перед скотом;
Потому что все — суета!
Все идет в одно место;
все произошло из праха,
и все возвратится в прах.
(3,19–20)
Правда, в другом месте Кохелет говорит, что дух, или дыхание умершего «возвратится к Богу, Который дал его» (12,7), но это не исповедание веры в посмертное воздаяние. Мудрец хочет лишь сказать, что жизнь сметных поддерживает некая таинственная сила (евр. руах — дух), а когда душа (евр. нефеш) отделяется от тела и идет в Шеол, эта сила, связующая их, возвращается в горний мир, откуда пришла.
В итоге Кохелет, хотя и познал суетность земных радостей, вынужден признать, «что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими, потому что это — доля его» (3,22).
