— Боже великий! Ты прислал мне духовную пищу, слава Тебе! Вразуми души тех, кто беседует со мной! Открой им спасение Твое!
Необычный заключенный понравился полицейским. Разговоры о Боге, о вечной жизни доставляли пользу Василию Гурьевичу и его охранникам. Читая Библию после бессонной ночи на голых нарах, кишащих блохами, Павлов чувствовал прилив новых сил и ободрение.
Полицейские слышали библейские рассказы только из уст батюшки, а тут им проповедовал человек без рясы и нагрудного креста. Несмотря на это, они все же проникались уважением к нему. По искренности и силе слова собеседника полицейские догадывались, что перед ними тоже служитель Божий, но какого-то другого типа.
Близкие друзья и родственники старались чем-то облегчить участь Василия Гурьевича. Как-то утром в коридоре мелькнула фигура Богдасарова, но начальство не дозволило им увидеться лицом к лицу. Павлов обменялся с ним только несколькими словами через дверь. К обеду приехала жена. Она привезла целую сумку съестных припасов. Еду Василию Гурьевичу кое-как передали, а на личное свидание наложили строгий запрет. Вечером у главного входа послышался еще один знакомый голос. Это была двоюродная сестра по матери Фима.
— Неужели нельзя повидать Василия?! Он же не разбойник! — громко кричала Фима. — К настоящим преступникам и то родных впускают… Где же справедливость?
— Не волнуйся, сестрица, — прижавшись к двери, — успокаивал ее из камеры Василий Гурьевич. *— Темно тут, свежего воздуха мало, но я пока жив и здоров…
Седьмого августа, пригласив Павлова в управление пятого участка, пристав взял у него подписку в том, что распоряжение о высылке объявлено ему. Молоканин Петр Порошин на своем фаэтоне дежурил у подъезда, предлагая начальству отвезти Павлова безвозмездно, куда прикажут. Пристав заупрямился. Он велел найти такого извозчика, который не был бы знаком с Василием Гурьевичем. Один извозчик на вопрос полицейского, знает ли он Павлова, ответил отрицательно, хотя на самом деле часто видел его.
В тот же день Павлов оказался в тюрьме. Его поместили в секретную камеру на втором этаже. Снаружи древний замок представлял собой мрачное сооружение, зато в камере дышалось легко. Два больших окна выходили на Куру и оживленную часть города. В спокойных затонах неподвижно чернели лодки с нахохлившимися рыбаками, а на правом берегу Куры, гулко звякая сигнальными колоколами, сновали трамвайные конки.
"Жизнь кипит, а я сижу, как птица в клетке,— думал Василий Гурьевич. — За что? Совесть моя чиста, я желал добра людям".
На обед надзиратель принес порцию вареной фасоли с мелко накрошенными орехами. Принимая пищу, Павлов благодарил Бога за попечение и поддержку.
"Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое, а если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь", — приходили на память слова апостола Петра, укрепляя в надежде на промысел Божий.
Восьмого августа Павлов покинул камеру Метехского замка. Вызвав в контору, ему дали 10 копеек, заставили расписаться и сдали двум городовым.
— На вокзал велено доставить тебя, — сообщили полицейские, подводя Василия Гурьевича к фаэтону.
Проезжая мимо дома Капрановых, Павлов просил охранников остановиться и позвать хозяина. Городовые оказались на редкость добросердечными и быстро исполнили просьбу. Вместе с Капрановым Василий Гурьевич увидел свою жену. По бледному осунувшемуся лицу Татьяны Ивановны катились слезы. На днях еще одно горе свалилось. Она пришла к сестре по случаю похорон племянницы.
— Меня везут на вокзал, — успел сказать родным Василий Гурьевич. — Вы не ходите туда. Не дадут вам со мной увидеться. Прощайте! Бог с вами!
До прибытия поезда Павлова с городовыми держали взаперти в жандармской комнате. Когда раздались частые паровозные свистки, в помещение вошел помощник пристава пятого участка и вручил охранникам билеты на проезд до Батума. Следом за приставом явились шесть жандармов и, окружив кольцом арестанта, повели его на другую сторону поезда. Несмотря на полицейские предосторожности, друзья и родственники все-таки пришли на вокзал и узнали местонахождение Павлова. Из вагонного окна, прикрытого жалюзи, Василий Гурьевич видел как они метались по перрону, желая проститься с ним. Одиноко стояла убитая горем жена Павлова, скользя усталым взглядом по вагону.
Бравый пристав, руководивший посадкой, вошел на несколько минут в вагон с двумя пышно разодетыми дамами. Самодовольно улыбаясь, он презрительно показывал пальцами на арестанта. Дамы громко и беззаботно смеялись. Отвернувшись от веселой компании, Павлов еще сильнее прижался к окну, выискивая глазами в толпе жену и друзей. На душе стало легче, когда среди пассажиров вдруг показались знакомые лица. В одном вагоне с ним ехали Фефелов, Порошин и Богдасаров. Уговорив полицейских, они вступили в непосредственный разговор с Василием Гурьевичем. На станции Гори Тит Алексеевич Фефелов на прощание угостил всех сытным обедом. Они сошли вместе с Порошиным, а Богдасаров сопровождал Василия Гурьевича до Батума. Богдасаров от себя и от брата Капранова передал Павлову деньги. У Василия Гурьевича было всего двадцать копеек в кармане.
Деловитый Батумский полицмейстер торопливо ознакомил Василия Гурьевича с предписанием, в котором значилось, что отправка в Оренбург будет осуществляться этапным порядком, под строгим наблюдением во избежание демонстраций со стороны единомышленников.
Вечером к арестантскому помещению, где содержался Павлов, пришли Богдасаров и Анастасия Мазаева. Охранники позволили им передать продукты голодному узнику. До наступления ночи Василия Гурьевича переправили в Батумскую тюрьму. Отобрав при обыске все деньги, надзиратели заключили Павлова в угловую одиночную камеру. Из окна был виден тюремный двор, просматривалась синяя полоска моря и лесистые склоны гор.
Потянулись тягостные дни и ночи. На обед давали кусок хлеба и вареную фасоль, а вечером приносили только горячую воду. Пачка чая, доставленная Богдасаровым, здесь очень пригодилась. Короткие получасовые прогулки на воздухе чуть-чуть снимали утомление. Удрученное состояние сильно усугублялось бездействием. Под рукой не было ни книг, ни бумаги. Богдасаров пытался в управлении передать Василию Гурьевичу Новый Завет, но ему не разрешили. Павлов, шагая взад-вперед по камере, напрягал память и мысленно прочитывал целые главы из Священного Писания. Однажды одиночество Василия Гурьевича нарушили семь пересыльных арестантов. Их продержали с Павловым всего одну ночь. Тесная камера загудела от гортанных возгласов. Среди новых соседей Василия Гурьевича были и русские: матрос Беляев и Федор Гладких из Воронежской губернии.
Небесный Отец заботился о нуждах Павлова через семейство Федора Мазаева. Супруга Мазаева и дочери несли почти круглосуточное дежурство у тюрьмы. Благодаря их христианской любви Василий Гурьевич не испытывал голода, они приносили ему разнообразную пищу и фрукты.
Как-то начальство вызвало Павлова во двор. Василий Гурьевич не поверил своим глазам. У ворот с двумя детьми стояла его жена и Агафья Мазаева.
— Вот, проститься приехали, — покачивая на руках грудного младенца, кротко сказала Татьяна Ивановна. — Троих дома оставила…
— Как ты сюда добралась-то? — крепко обнимая жену и детей, радовался Павлов.
— У помощника прокурора была, просила, умоляла…
— Нынче отправление. С пристани. Ну что ж, предадим нашу жизнь в руки Господа… Будем следовать за Христом до конца! Слава Ему за все!
Татьяна Ивановна, плача, согласно кивала ему головой.
После обеда всех этапируемых согнали на открытое место во дворе. Солдаты, грубо толкая каждого по плечу, усадили их в четыре ряда на корточки перед старшим унтер-офицером. Офицер начал проводить перекличку и давать указания на личный обыск. Охранники проворно выворачивали карманы у заключенных, выбрасывая табак, мыло и другие предметы. Более часа продолжалась унизительная процедура. Наконец офицер, построив заключенных в колонну, зычно скомандовал:
— Вперед!
Ворота тюрьмы с тяжелым скрипом распахнулись и необычная процессия двинулась к морскому побережью. Жена Василия Гурьевича не отходила от тюрьмы во время проверки, но внутрь двора ее не пустили и она чуть раньше пошла в сторону пароходной пристани.
— Прощай, Татьяна, — крикнул Василий Гурьевич, когда колонна поравнялась с женой. — Детей береги! Молись за меня!
Заключенных вели очень быстро и Татьяна Ивановна почти бежала следом, махая рукой.
Оказавшись на пароходе, Василий Гурьевич попросил у начальника конвоя разрешения допустить жену и Мазаеву.
— Пусть заходят, — согласился начальник. — Я вас знаю, вы люди неопасные…
