Ознакомительная версия.
Не могу не поблагодарить сотрудниц Felicity Bryan – Мишель Топем и Кэрол Робинсон – за постоянную поддержку и спокойствие в критические моменты; Джона Эспозито, пригласившего меня в Центр мусульманско-христианского взаимопонимания при Джорджтаунском университете в Вашингтоне (который стал для меня кладезем неоценимой информации и опыта) и вместе со своей супругой Джанет явившего мне чудеса гостеприимства. Я очень признательна Рози Толлмаш, которая три месяца вплоть до рождения своей дочери Лиззи была мне замечательной ассистенткой, и Хенрику Моссину, моему датскому переводчику, за возможность познакомиться с работами Йоханнеса Слёка. И наконец, огромная благодарность Кейт Джонс и Джону Такаберри за дружескую поддержку в минуты отчаяния и вкуснейшие блюда, которые замечательно разнообразили мой скудный рацион в долгие месяцы работы над книгой.
Интервью с Карен АрмстронгС Карен Армстронг беседовал Джонатан Кирш, литературный обозреватель Los Angeles Times, широко освещающий библейскую, литературную и правовую тематику в своих статьях и лекциях. Его авторству принадлежат такие завоевавшие признание читателей и критиков произведения, как King David («Царь Давид»), Moses: A Life n («Жизнь Моисея») и The Harlot by the Side of the Road («Блудница у дороги»).
Д. К.: Ваша самая первая книга Through the Narrow Gate («Узкими вратами») представляет собой воспоминания о жизни в женском монастыре. Что побудило вас стать монахиней?
К. А.: Наши мотивы редко бывают простыми, ясными и незамутненными. В религию меня тоже привел целый клубок причин. Разумеется, среди них было и желание обрести Бога, но имелись и менее благородные побуждения – мне было всего 17, смятение переходного возраста сыграло свою роль. Я была очень застенчивой, верите ли, и не представляла, как справиться с огромным взрослым миром. А монастырь казался чем-то знакомым. Я воображала, что стану необыкновенно чистой и мудрой и преодолею всякое смятение, растворюсь в сущности под названием Бог, достигну праведности и обрету счастье. Но этого не произошло. Если человек просто пытается убежать от себя, в монастыре он долго не выдержит, потому что все 24 часа в сутки, 365 дней в году вы находитесь там наедине с собой.
Д. К.: Как вы решили уйти из монастыря?
К. А.: Здесь тоже все непросто. Я совсем не хотела уходить. Мне было страшно. Я не думала: «Вот, теперь наконец-то я смогу красиво одеваться, влюбляться и наслаждаться свободой». Уходила в страхе. Я пропустила 1960-е и вышла в совершенно изменившийся мир. Но я знала, что по-другому нельзя, что хорошей монахини из меня не выйдет. Есть женщины, которым полное целомудрие не мешает достигать зрелости, они живут, не принимая никаких самостоятельных решений, только повинуясь и не имея ничего собственного. Но такое под силу лишь единицам, и я знаю, что к их числу не отношусь. Я понимала, что это не для меня. Пришлось уйти.
Д. К.: Можно ли, пользуясь вашим определением фундаментализма из «Битвы за Бога», назвать ваш опыт пребывания в монастыре фундаменталистским?
К. А.: Да, в том смысле, что это была намеренная попытка отвернуться от современного мира. Кроме того, монастырь в определенной степени можно считать осажденной цитаделью, обороняющейся от внешнего мира – «нам не положено знать, наш приказ – исполнять, наш приказ – умирать». Но есть и различия. Многие фундаменталисты озлоблены и готовы объявить миру войну. Мы до этого не доходили. Мы удалялись от мира.
Д. К.: После ухода из монастыря вы стали необыкновенно плодовитым писателем. Как протекает ваша писательская жизнь?
К. А.: Я работаю одна в своем лондонском доме, сижу в библиотеке, все время пишу. Пишу от руки, потом перепечатываю на машинке. Так медленнее, но мне кажется, что медленно писать полезнее. Я не из луддитов, которые в свое время противились механизации, но у меня эпилепсия как последствие родовой травмы, поэтому сидеть за компьютером день напролет для меня опасно. Но компьютер приобрести все же придется, потому что пишущие машинки больше не производят, и вскоре их можно будет найти только в антикварных лавках.
Когда не пишу, то читаю лекции и преподаю в Колледже Лео Бека в Лондоне, но это занимает лишь малую часть года. Преподаю христианство, однако в колледже есть доминиканский священник, который считает, что я недостаточно истовая христианка, чтобы вести полный курс.
Д. К.: Среди ваших книг есть и биографии – апостола Павла (The First Christian, «Первый христианин»), Мухаммеда (Muhammad:
A Biography of the Prophet, «Жизнеописание пророка Мухаммеда») и Будды (Buddha, «Будда»), – и исследования христианства, ислама и иудаизма («История Бога» и «Иерусалим. Один город, три веры»). «Битва за Бога», в частности, рассматривает фундаментализм во всех трех основанных на Библии религиях. Чем для вас интересно изучение таких разных и несовместимых вероучений?
К. А.: Именно эта разница в выражении веры и привела меня обратно к религии. Выйдя из монастыря, я была сыта религией по горло и думала, что с ней покончено навсегда. Мы с ней не поладили, я не переносила ее на дух. Это как неудачный сексуальный опыт в юности, который может отвратить от секса на всю жизнь. Первые мои книги проникнуты глубочайшим скепсисом.
Затем я отправилась в Иерусалим снимать документальный фильм про апостола Павла и там столкнулась с иудаизмом и исламом – живыми, динамичными, независимыми религиями, перекликающимися при этом с моей собственной. Очарованная, завороженная, я поняла, что мне необходимо в них разобраться.
Изучение иудаизма, ислама и учений христиан-ортодоксов дало мне понять, что в монотеизме есть еще много такого, с чем я никогда не сталкивалась, но принимаю всей душой, и тогда я глубже оценила то, к чему вела меня собственная вера. Я всегда старалась подавать монотеистические религии в этом триединстве, рассматривая все три ветви как равноценные пути к Господу.
Д. К.: Вы по-прежнему считаете себя католичкой?
К. А.: Нет, я бы назвала себя свободным монотеистом. Мой главный источник духовности – научное исследование. Погружаясь в священные тексты, любого происхождения, я испытываю благоговение, ощущение чуда и чувство трансцендентного.
Это общая тенденция XX в. Люди не хотят отказываться от собственной веры, но инстинктивно тянутся и к другим. Наше общество подвергается все большей глобализации, и религиозный плюрализм – одна из ее составляющих.
Д. К.: Однако фундаменталистов, о которых вы пишете в «Битве за Бога», мысль о религиозном плюрализме привела бы в ужас?
К. А.: Некоторых очень пугает плюрализм, и они пытаются, из чувства страха, сильнее прежнего утвердиться в своей идентичности, возводя новые барьеры. Фундаментализмом движет страх – страх потерять себя.
Но от эпохи модерна никуда не скрыться. Как ни парадоксально, сама возможность выбора фундаменталистской позиции – уже современная реалия, и большинство фундаменталистских идеологий просто не прижились бы в другую эпоху. Христианское прочтение Библии с фундаменталистской точки зрения, например, было бы невозможно до изобретения печатного станка и распространения грамотности.
Аятолла Хомейни тоже был представителем XX столетия, революционером и новатором, и его политические убеждения – антиимпериалистические и антиамериканские – типичны для стран «третьего мира». Как и любой современный политик, он обращался непосредственно к народу – и перевернул многовековую шиитскую традицию.
Д. К.: Последняя глава «Битвы за Бога» называется «Поражение?». Что вы хотите сказать о будущем фундаментализма этим провокационным вопросительным знаком?
К. А.: Фундаментализм нельзя победить, и в определенном смысле фундаменталисты одержали огромную победу. К середине XX в. общепризнанным стало убеждение, что религии уже не суждено играть никакой роли в значимых событиях. Однако сегодня ни одно правительство не может закрывать на нее глаза. Израиль, например, создавался как сугубо светское государство, однако сейчас его премьер-министру приходится идти на поклон к религиозным партиям, чтобы сформировать правительство. В Египте у исламского фундаментализма не меньше приверженцев, чем у насеризма в 1960-х. Даже в Соединенных Штатах политикам приходится завоевывать доверие «переживших второе рождение»: на пике скандала вокруг Моники Левински мы наблюдали, как Клинтон с рыданиями кается в грехе на собрании верующих.
Однако, если посмотреть с другой стороны, фундаментализм означает поражение тех религиозных традиций, которые фундаменталисты с боем отстаивают, поскольку он умаляет роль сострадания, провозглашаемого всеми мировыми религиями основной добродетелью, и выводит на первый план более воинственные и непримиримые составляющие. В основе фундаментализма лежат нигилизм, отчаяние и безнадежность.
Нам необходимо включить воображение и посмотреть вокруг глазами фундаменталистов, поскольку не только мы несем угрозу их ценностям, но и они – нашим. Если разберемся, чего на самом деле добиваются фундаменталисты, научимся читать фундаменталистские образы, мы сделаем первый шаг к взаимопониманию. Если войну можно развязать за минуту, то мир требует долгой подготовки.
Ознакомительная версия.
