минуту не стал бы отрицать, что к мистицизму и символизму они обращаются чаще, чем современные жители Западной Европы… Только составив полное представление о мистическом и символическом смысле, присущем большинству видов деятельности первобытного человека, мы можем надеяться понять его» [261]. В качестве примера того, что он имеет в виду, можно сослаться на члена племени, который указывал, что в паутине круговые нити липкие, а радиальные – нет. Это значит, объяснял он, что если в жизни мечешься из стороны в сторону, то влипнешь, но если движешься к центру, с тобой ничего подобного не случится.
Не следует завершать этот раздел, не упомянув особый тип личности, шамана, – распространенный, но не повсеместный в племенных сообществах, – способный обходить символизм и воспринимать духовную реальность напрямую. Можно относиться к шаманам как к духовным савантам, а согласно определению, савант – человек, способности которого, будь то в музыке (Моцарт), драматургии (Шекспир), математике или в любой другой сфере исключительны вплоть до состояния принадлежности к масштабам других порядков. Подвергаясь серьезным физическим и эмоциональным травмам в ранние годы, шаманы могут исцеляться и устраиваться в жизни таким образом, чтобы иметь в своем распоряжении если не космические, то экстрасенсорные способности. Эти способности позволяют им общаться с духами – как добрыми, так и злыми, получать силу от первых и бороться со вторыми, если понадобится. Шаманы активно занимаются целительством и, по-видимому, имеют сверхъестественный дар предсказания будущего и нахождения потерянных вещей.
Из первичных и исторических религий время, по-видимому, на стороне последних, и пусть даже миллионы людей желают, чтобы первобытный образ жизни продолжался, маловероятно, что их желание сбудется. «Цивилизация» если не деспотична, то соблазнительна, и нельзя поручиться, что уцелевшие первобытные народы сохранят прежний образ жизни, чтобы антропологи изучали его, а мы, все остальные, – романтизировали как символ утраченного нами рая. И в завершение данной главы мы поговорим об отношении индустриальных народов к народам первобытным – и о том, каким оно будет на протяжении, по-видимому, краткого времени, которое осталось последним на этой планете.
Исторические религии в целом отказались от прежних миссионерских замыслов в отношении «язычников», как ранее уничижительно именовали первобытные народы. Если уж на то пошло, маятник качнулся в противоположную сторону – к романтизации первобытного. Встревоженные непреклонным утилитаризмом технического общества и его кажущейся неспособностью воздержаться от уничтожения людей и планеты, городские жители обратились к надежде на то, что возможен принципиально иной образ жизни, и в качестве подкрепления этой надежды уцепились за первобытные народы. В общую картину укладывается и чувство вины, так как к этому образу жизни обращаются потомки тех обладателей силы, кто смотрел на него свысока, грабил и уничтожал лишенных этой силы. Могло ли дело принять иной оборот, если учесть тогдашние представления завоевателей и явно непреодолимые стремления тех, кто злоупотреблял своей силой, мы никогда не узнаем. Что нам известно и что мы можем поставить себе в заслугу, – наше нынешнее признание, что речь идет о холокосте глобальных масштабов.
В качестве положительного момента мы можем отметить, что теперь признаем свои ошибки в оценке этих народов. Первобытные народы отнюдь не примитивны и некультурны, и уж тем более не дикари. Они не отсталые и неразвитые – они другие. Они стоят особняком, не являясь неполноценными. Помня об этом и отказавшись от пренебрежительного отношения к первобытному, мы ненадолго вернемся к нашей нынешней склонности романтизировать эти народы, ибо в этих стремлениях есть аспект, не нашедший широкого понимания.
Разочарование в сложностях и ошибках индустриальной жизни, разрыв между людьми и природой, вызванный этой жизнью, и горькие плоды этого разрыва породили, как уже было сказано, реакцию на образ племенных народов, которая выглядит совершенно естественно. Мы считаем их сыновьями и дочерями земли и неба, братьями и сестрами животных и растений, живущими согласно образу жизни природы и не нарушающими шаткое равновесие своих экологических зон; чуткими охотниками, по-прежнему связанными с магией и мифами, в которых мы сами так настоятельно нуждаемся. Воспринимая их таковыми, мы полагаем, что наши предки в этих отношениях напоминали их, и прославляем их, как наших героев. У такого направления мыслей есть глубокая неосознанная причина. Каждому народу, и наш не исключение, необходимо хорошее отношение к своим истокам; это составляющая здорового образа самого себя. Поэтому современные люди, больше уже не уверенные в том, что их сотворил Бог, переносят часть величия Бога на источник, откуда, по их представлениям, они взялись, а именно – на раннее человечество. За «мифом о благородном дикаре», изобретенном в XVIII веке, скрывается глубочайший импульс.
На что мы можем рассчитывать, так это на свою готовность оставить в прошлом и предвзятость, и идеализацию. В этом случае, возможно, нам удастся прожить считаные годы нашего партнерства на планете во взаимном уважении, руководствуясь мечтой одного выразителя мнения первобытного народа – «возможно, мы все-таки можем быть братьями». Если мы добьемся успеха в этом деле, мы еще успеем научиться чему-нибудь у этих людей. Вынося на обсуждение недостатки, не являющиеся здесь нашим предметом, мы без какой-либо романтики признаем правоту того, что говорил о своих подопечных Джон Кольер, одно время входивший в Комиссию США по делам индейцев:
У них было то, что утратил мир: древнее, потерянное почтение и страсть к человеческой личности в сочетании с древним потерянным почтением и страстью к земле и к паутине жизни на ней. Со времен, начавшихся еще до каменного века, они оберегали эту страсть как главный священный костер. И мы должны непрестанно надеяться на то, что сумеем вновь разжечь его в каждом сердце [262].
Рекомендованная литература
Очерки Роберта Беллы по эволюции религии в Robert Bellah, Beyond Belief (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1991) наилучшим образом помещают первобытные народы в историческую перспективу. Sam Gill, Beyond «The Primitive» (Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1982) исправляет ряд глубоко укоренившихся ошибок, наносящих ущерб нашему подходу к первобытным народам, а также пытается разработать более осознанный подход к изучению их религий.
Об африканских религиях см. Noel King, African Cosmos: An Introduction to Religion in Africa (Belmont, CA: Wadsworth Publishing Company, 1986), и John Mbiti, Introduction to African Religion (New York: Praeger, 1975).
Труд Joseph Epes Brown, The Spiritual Legacy of the American Indian (New York: Crossroad, 1989) исчерпывающим образом рассматривает традиции коренных жителей Америки. В книге Frithjof Schuon, The Feathered Sun (Bloomington, IN: World Wisdom Books, 1990) их метафизические глубины изображены словами и рисунками.
