Даже когда сверхъестественное существо с виду похоже на животное, как делающие снег птицы кламатов (глава 1), оно ведет себя не так, как животное [1102]. У него могут быть крылья, шерсть или чешуя, ему может недоставать разных особенностей, присущих обычному человеку, но обязательно будет то, что объясняет, почему люди поступают так или иначе. Как отмечал антрополог Паскаль Бойер, «единственное, что люди всегда проецировали на сверхъестественные существа, — разум» [1103].
Бойер считает, что генетическая архитектура когнитивной деятельности человека помогает объяснить, почему люди определенным образом представляют себе богов. Он считает, что разум располагает встроенными допущениями, относящимися к действительности. Люди естественным образом делят мир на несколько базовых «онтологических категорий» — таких, как растения, животные, человеческие существа, — и приписывают определенные свойства существам, относящимся к той или иной категории. Другими словами, у нас есть ментальный «шаблон», который помогает нам думать о растениях, другой шаблон — для людей, и т. п. Мы полагаем, что если мы подойдем и ударим какого-нибудь человека, ему это не понравится и он может ударить нас в ответ, в то время как бить растение менее опасно. По мнению Бойера, когда люди думают о каком-нибудь боге или духе, их мозг обращается к шаблону для людей, но с учетом поправок, с изменением некоторых нормальных свойств шаблона. Так, авраамический Бог во многом похож на человека — способен любить, гневаться, разочаровываться, ревновать, — но при этом он все знает и все может.
Некоторым людям с трудом верится в это последнее условие — всеведение и всемогущество. При современной научной культуре это неудивительно. Но работа Бойера также указывает, что подобные маловероятные особенности были плюсом для мема бога, когда он только зарождался десять тысячелетий назад. Эксперименты Бойера показали: особенно хорошо запоминается то, что обладает выраженными чертами, противоречащими здравому смыслу, свойствами, не принадлежащими к шаблону конкретной категории. Если вы скажете кому-нибудь, что стол «опечалился, когда все вышли из комнаты», скорее всего ваши собеседники через несколько месяцев будут помнить именно эти слова, а не реплику о каком-нибудь заурядном столе, наделенном непоколебимым стоицизмом и принадлежащем к категории мебели [1104]. Вероятность, что вашу реплику повторят еще кому-нибудь, в первом случае также окажется выше. В итоге мемы, которые описывают богов так, как ничто другое, виденное нами прежде, имеют преимущество по сравнению с более «правдоподобными» мемами.
Точнее, лишь до тех пор, пока странность этих богов не становится излишней. Бойер говорит, что с наибольшей вероятностью будет распространяться мем, который выглядит странно, но вместе с тем о нем легко думать: он может содержать одно-два основных «онтологических нарушения», таких, как всеведение и всемогущество, однако они будут не настолько многочисленными и причудливыми, чтобы нельзя было представить себе поведение такого божества. В сущности, даже такие характеристики, как всеведение и всемогущество, находятся чуть ли не за гранью воображения. Когда два психолога расспрашивали людей о свойствах высшей сущности, ответы поражали «теологической корректностью» — «вездесущий, всеведущий» и т. п. А потом тем же людям предлагали перейти к более конкретным размышлениям, представить себе Бога влияющим на определенные ситуации. И вдруг, как по волшебству, божество стало более «человечным». Бога представляли занимающим одну точку в пространстве и неспособным делать два дела одновременно, а также, как выразился один из психологов, «испытывающим потребность видеть и слышать, чтобы дополнить в целом ненадежные знания» [1105].
Это указывает на проблему современной теологии: поскольку божеству даются более абстрактные определения, чтобы оно лучше вписывалось в научное мировоззрение, людям становится труднее соотносить себя с Богом. В середине XX века, когда Пауль Тиллих дал Богу определение «основы существования», некоторые его коллеги-теологи одобрительно отнеслись к нему, вместе с тем Тиллих столкнулся с беспокойством, непониманием, периодическими обвинениями в атеизме. Однако он мог с полным правом ответить, что его критики страдают по причине врожденной узости зрения: будучи людьми, они сталкиваются с таким препятствием, как разум, предназначенный для постижения социальной вселенной, а не вселенной в целом.
ПОСКОЛЬКУ БОЖЕСТВУ ДАЮТСЯ БОЛЕЕ АБСТРАКТНЫЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ, ЧТОБЫ ОНО ЛУЧШЕ ВПИСЫВАЛОСЬ В НАУЧНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ, ЛЮДЯМ СТАНОВИТСЯ ТРУДНЕЕ СООТНОСИТЬ СЕБЯ С БОГОМ
Отношения со сверхъестественным
Согласно Книге Бытия, «сотворил Бог человека по образу Своему» [1106]. По Аристотелю, «люди создали богов по своему образу» [1107]. Как теперь уже ясно, Аристотель, видимо, кое в чем разбирался, особенно когда речь заходила о разуме богов. Теоретически ряд самых основных характеристик человеческого разума должен быть обычным оснащением богов, особенно в «примитивных» религиях.
По-видимому, так и обстоит дело, и одна из этих характеристик заслуживает особого рассмотрения: та часть человеческого разума, которая была сформирована эволюционной динамикой так называемого реципрокного альтруизма. В свете этой динамики многое в происхождении религии и, если уж на то пошло, в современной религии обретает новый смысл.
Благодаря реципрокному альтруизму люди «сконструированы» таким образом, чтобы вступать во взаимовыгодные отношения с другими людьми, с теми, на которых они могут рассчитывать в разных вопросах — от пищи до ценных сплетен и социальной поддержки, и, в свою очередь, быть обязанными оказывать им поддержку. Мы вступаем в такие альянсы почти не задумываясь, так как нас в них втягивают эмоции, опирающиеся на генетический фундамент. Наряду с благодарностью за то, что нас приняли, мы чувствуем себя обязанными, и это побуждает нас оказать ответную услугу. Мы испытываем растущее доверие и привязанность к тем, кто проявил себя надежным реципрокатором (они же «друзья»), и поэтому остаемся вплетенными в выгодные отношения. Для этого и предназначены такие чувства, как благодарность и доверие, потому они и являются частью человеческой натуры.
Но конечно, далеко не все заслуживают нашего доверия. Некоторые принимают от нас в дар пищу и никогда не «отдариваются», или пытаются отнять у нас партнеров, или иначе демонстрируют неуважение. И если мы позволяем людям пользоваться нами таким образом изо дня в день, потери суммируются. В среде, в которой происходила наша эволюция, эти потери могли составить разницу между выживанием или невыживанием, между обильным воспроизводством и едва достаточным воспроизводством. Поэтому естественный отбор дал нам эмоции, которые побуждают нас наказывать недостойных — людей, которые рушат наши надежды на обмен, людей, которым, по-видимому, недостает уважения к потребностям взаимовыгодных отношений. Эти люди наполняют нас возмущением, нравственным негодованием, и это возмущение, действуя, как было «задумано», заставляет нас тем или иным способом наказывать этих людей — либо действительно причиняя им вред, либо просто воздерживаясь от альтруизма в будущем. Впредь пусть знают! (Вероятно, еще важнее то, что «знать» будут и все сторонние наблюдатели, а в среде древних охотников-собирателей это относилось ко всем людям в данной социальной вселенной.)
Таков социальный контекст, в котором эволюционировал человеческий разум: мир, полный ближних, которые в различной степени следят за вами в поисках признаков предательства, или неуважения, или нечестности, — и которые, заметив явные свидетельства перечисленного, накажут вас. В такой социальной вселенной, когда вас постигает неудача, когда кто-нибудь наносит вам удар, высмеивает, внезапно демонстрирует холодность, скорее всего, это происходит потому, что данный человек считает вас нарушившим правила обмена. Возможно, вы не сделали этому человеку одолжение, хотя, с его точки зрения, были обязаны сделать, или выразили ему неуважение, вызвали недовольство каким-то поступком.
